Дерево, увитое плющом - Мэри Стюарт

Он усмехнулся. «Хорошо. Вот что. Ты всегда знала, что Вайтскар будет твоим, когда я умру, не так ли? Должен был перейти к твоему отцу, а теперь, соответственно, к тебе».

«Да, знаю».

«А приходило тебе в голову, что я мог устроить все по-другому за время твоего отсутствия?»

«Разумеется».

«А теперь, когда ты вернулась?»

«Переходи к делу, дедушка дорогой».

Старые глаза смотрели на меня, они были яркие, веселые и лукавые. По какой-то причине я вдруг вспомнила о Коне, хотя никакого внешнего сходства не было. «Вот что. Тебе должны были сказать, что я долго не проживу. Нет, не возражай, всем известно, в каком я состоянии. Ты исчезла восемь лет назад, и у нас были все основания считать, что ты умерла. А ты вернулась». Он замолчал, похоже ждал ответа.

Я спросила спокойно: «Ты обвиняешь меня в том, что я вернулась в надежде на наследство?»

Он засмеялся. «Не дури, девочка, я тебя лучше знаю. Но ты была бы дурой, если бы не подумала об этом и не поинтересовалась, каково твое положение. Интересно?»

«Конечно».

Он кивнул, будто с удовольствием. «Прямой ответ. И я буду говорить прямо. Ты ушла восемь лет назад, Кон остался. Думаешь, честно будет, если ты просто войдешь, после всего труда, который он сюда вложил, и эта дура Лиза Дэрмотт, и просто выдернешь все из-под их носа? Честно, скажешь? Пусть меня повесят, если это так. — Он неожиданно наклонил голову вперед. — Над чем, хотел бы я знать, ты смеешься?»

«Ни над чем. Вообще. Ты пытаешься сказать, что оставил все Кону с Лизой?»

Опять хитрый взгляд. «А я этого не говорил. И не позволяй им так думать. Я пока не помер. Но можешь придумать причину, по которой я не должен им все оставить?»

«Ни одной».

Он выглядел почти растерянным. И я поняла, что общее между ним и Коном — выражение лица. Чувство собственного превосходства, обостренное и удовлетворенное моментом власти. Мэтью Винслоу наслаждался ситуацией точно так же, как Кон, хотя и по другим причинам. Он сказал, будто нащупывая путь: «Хотел бы я знать, чего во всем этом такого смешного».

«Извини. Я подумала о Коне. Охотник попался в собственный капкан».

«Что? О чем это ты говоришь, девочка?»

«Это цитата. Извини, дедушка. На самом деле я совершенно серьезна».

«Стоило бы тебе такой и быть. Тоже мне, цитата. За границей ты тратила время на ерунду, сразу заметно. Ну и что ты думала о Коне?»

«Практически ничего. Собираешься рассказать ему, что сделал завещание в его пользу?»

«Я этого не говорил. И запрещаю тебе беседовать с ним об этом. Я пытался все для тебя прояснить. Возможно, следовало подождать, чтобы ты пробыла дома подольше, но так случилось, что я об этом последнее время много думал. Знаешь, что приезжает Юлия?»

«Да, Лиза сказала».

«Я написал ей и просил появиться как можно скорее, а она ответила, что не может выехать сразу же. Хочу при ней решить все вопросы. Исаакс… Помнишь Исаакса?»

«Не уверена…»

«Юрист. Отличный парень. Уверен, ты его встречала».

«Да, конечно, теперь помню».

«Он придет в пятницу, а потом еще раз на следующей неделе. Я предложил двадцать второе».

«Двадцать второе? Свой день рождения?»

«Бог ты мой, как приятно, что ты помнишь».

«Лиза планирует устроить прием, она говорила, раз уж мы все равно здесь, и Юлия тоже».

«Да. Семейное собрание. Подходит». Он опять сухо и не слишком добро усмехнулся.

Я подняла голову и посмотрела на него, больше мне не было весело. «Дедушка…»

«Ну?»

“На этом… подходящем… семейном… собрании. Ты собираешься сообщить, кто какое место займет?»

«Милое старомодное сборище стервятников вокруг стариковских костей? Считаешь, мне понравятся разговоры о том, как все будет, когда я умру?»

Я улыбнулась ему. «Ты первый начал, да еще велел быть реалистом. Но послушай, дед, — я не давала своему голосу звучать слишком серьезно. — Если ты собираешься сделать Кона своим наследником, ты не мог бы ему об этом сказать? Пожалуйста».

«Какого дьявола мне это делать?»

«Это… сделает все для меня намного легче».

«Легче для тебя? Что ты имеешь в виду?»

«Только что он… лучше будет на меня реагировать. Ты не можешь обвинять Кона в том, что он реалист, не так ли? Должен знать, что у него есть определенные предположения».

«Если они у него есть, — сказал дедушка сухо, — то он оптимист. — Он заметил выражение моего лица и засмеялся. — Что я сделаю со своей собственностью, это мое личное дело, Аннабел, и если я решил позволить людям морочить себе головы, то это их проблемы. Понятно говорю?»

«Даже очень».

«Хорошо. Поняла, что я собираюсь держать свои решения при себе».

«Да. И имеешь на это полное право».

Пауза. Он, казалось, подбирал слова, но заговорил довольно-таки бестактно: «Знаешь, я всегда хотел, чтобы ты вышла замуж за Коннора».

«Да, знаю. Извини, дедушка».

«Мне всегда казалось, что это лучший вариант».

«Для Вайтскара — да, это я вижу, но не для меня. И, в действительности, и не для Кона. Честно, ничего из этого не получится. Никогда. — Я улыбнулась. — К тому же, чтобы образовать пару, нужны два человека. Не думаю, чтобы у Кона за восемь лет не изменилось настроение».

Старые глаза неожиданно взглянули очень пронзительно. «Даже если к тебе в придачу дадут Вайтскар?»

«Конечно, нет! — Но я растерялась и показала это. — Не будь таким средневековым, дед!»

Он все так же поглядывал на меня. «А если бы он шел в придачу к Коннору?»

«Ты считаешь это угрозой или попыткой дать взятку?»

«Ни тем и не другим. Ты показала, насколько незначительным будет эффект. Я думаю, каким будет твое будущее, если поместье будет принадлежать Кону. Останешься?»

«Как я смогу?»

«Это попытка разорвать мне сердце?»

«Господи, нет. Ты не беспокойся. У меня есть мамины деньги».

«И Вайтскар? — Я молчала. — Он важен для тебя?»

«Не знаю. Ты только что сказал, что вряд ли я имею основания надеяться просто прийти после восьмилетнего отсутствия и считать это своим домом».

«Ну, это достаточно справедливо. Рад, что ты это осознала. Я не буду существовать всегда, знаешь ли».

«Знаю. Но все это время я тоже могу быть здесь».

«Это все пена, сладкие слюни. Ни к чему это тебя не приведет. И не строй глазки, меня этим не смягчишь. Значит, ожидаешь, что я немедленно лишу тебя наследства, Юлии дам ее долю, а все имущество, здания, скот и запасы оставлю молодому Коннору? Так?»

Я выпрямилась и отошла от ворот. «Дедушка, ты всегда был невыносим и с самого своего рождения никогда не был честным. Какого дьявола ты решил, что я могу знать твои планы? Ты поступишь, как тебе в голову взбредет, честно это или нет. А мы с Коном примем то, что получим, и эта мудрость выше колдовства. Это опять цитата. И не пытайся сказать, что я зря тратила свое время, потому что это из псалма».

Лицо старика не изменилось, но глаза повеселели. Он сказал спокойно: «Не рычи на меня, девочка Аннабел, а то, какая бы ты большая ни была, я тебе мыла в рот напихаю».

«Извини». Мы улыбнулись друг другу. Наступила тишина.

«Хорошо, что ты вернулась. Не представляешь, как хорошо. — Он положил руку на задвижку ворот. — Пойдем на заливные луга, там есть одно годовалое существо, которое тебе захочется увидеть».

Мы пошли мимо живой изгороди, засохшие цветы боярышника уже начали превращаться в ягоды. По лугу, заросшему цветами, к нам шла серая крутобокая кобыла, размахивая хвостом. Из тени большого бука смотрел годовалый жеребенок. Глаза большие и нежные, как у оленя. «Он красавец».

«Разве нет? — В голосе старика звучали любовь и гордость. — Лучший у нее. У Форреста есть трехлетка от нее от того же производителя, но из него ничего не получится. Да, роскошная кобыла, я купил ее у Форреста три года назад. Успокойся, Блонди, успокойся. — Это он кобыле, которая толкала его мордой в грудь, мешала держать ворота открытыми для меня. — Проходи. Трава достаточно сухая. Завтра тебе придется поискать более подходящие ботинки».

Я вышла за ним на поле. «А что не так с трехлеткой?»

«Что? А, с конем Форреста? Ничего, за исключением того, что ни у кого нет времени что-нибудь с ним делать. Держат из сентиментальных соображений, потому что он последний потомок Горного. Он сын Эвереста, помнишь его? Он теперь в Холлерфордских конюшнях, зубы у него уже длинные, у старика, но детей делает не хуже, чем раньше. Посмотри хоть на этого. И жеребец Форреста тоже мог бы быть чемпионом, если бы его учили. Рябиновый его назвали. — Он засмеялся и похлопал кобылу по шее. — Сын Эвереста и этой пепельной блондинки. Всегда Форрест выбирает бредовые имена. Горный Пепел, Рябиновый Пепел… Знаешь, что конюшни больше нет?»

«Да. А как ты этого назвал? Говоришь, он того же происхождения».

«Никак. Это сделают его владельцы».

Кобыла отбросила голову от его ласковой руки, отошла немного в сторону и игриво замахала хвостом. Подняла уши, протянула ко мне любопытную морду. Я проигнорировала ее, спросила: «Он, значит, продан?»