Ревность - Диана Чемберлен

– Рио-Тавако – река с черной водой, приток Амазонки, который приведет нас к более мелким речкам, пересекающим Даку, где обитают ваши игрунки.

Только сейчас Шон отметила, что Тэсс говорит с акцентом. Это стало заметным только при произнесении иностранных названий. Он был едва уловимым, и трудно было сказать, в чем он проявлялся.

– Даку – один из моих самых любимых районов, потому что он совершенно необитаем. Именно поэтому ваши медные эльфы так долго оставались неоткрытыми. – Тут она хихикнула. Ее смех казался ненатуральным. – Вряд ли кто-нибудь из вас в полной мере осознает, в каких условиях нам придется жить. Очевидно, вы привыкли к комфорту. – Она обвела рукой комнату: два синих кожаных дивана, камин, стенка электронной звуковой аппаратуры. У Шон это была любимая комната в доме. Когда они только поселились здесь, она украсила стены своей коллекцией изделий народного искусства. Но примитивные рукоделия выглядели не на месте рядом с компьютером, стереомагнитофоном и прочей электроникой, которую годами собирали Дэвид и мальчики.

Тэсс продолжала новым, профессорским голосом:

– Материализм – это величайшая угроза для южноамериканских джунглей. Нам говорят: давайте освоим их, давайте срубим деревья и обработаем землю. Они готовы разрушить самую сбалансированную экосистему на земле.

Шон сдержала зевок и углубилась в свои мысли. При слабом освещении Робин и Ивен, сидевшие на диване рядом, казались одним существом. Это Мелисса так сблизила их. Могущественная крошка Мелисса. Ее сила начала проявляться еще до рождения.

Она посмотрела на Дэвида, сидевшего в кресле рядом с Тэсс. Когда они в последний раз сидели с ним обнявшись? Свет с тыльной стороны проектора выхватывал из темноты его щеку и тронутые сединой каштановые пряди. Седина делала его еще более привлекательным. Классически правильное лицо. В сравнении с ним чертам Ивена Недоставало симметричности. Его нос был когда-то переломан, дуги бровей имели различную конфигурацию, борода была негустой, но все это придавало ему в глазах Шон то качество житейской близости, которое привлекало ее сильнее всего.

Он был слабее Дэвида. Она вспомнила, как изумляла и привлекала ее когда-то крепость мускулов Дэвида, и поразилась, насколько безразличным стало все это для нее теперь.

– О Боже, – простонала Робин.

Шон посмотрела на экран и увидела длинную, коричневую с желтым, змею, обвившуюся вокруг ствола дерева. Она и сама вздрогнула. Ее любовь к змеям "ограничивалась удавами, жившими у нее наверху.

Она вспомнила старый кошмарный сон, в котором змея обвилась вокруг ее тела, не давая пошевелить руками, выдавливая остатки воздуха из ее груди. Она проснулась и обняла Дэвида, ища успокоения. Вспомнила его мягкий смех, его пальцы на своей шее, возвращающие ее к жизни. Тут она посмотрела на мужа, и он подмигнул ей.

Тэсс ушла рано, как только кончились ее слайды. По правде говоря, проводив Тэсс Киршер, Шон почувствовала облегчение.

– Не поплавать ли нам в бассейне с подогретой водой? – воскликнул Дэвид, едва закрылась дверь за Тэсс. – Я хотел предложить это еще раньше, при Тэсс, но когда речь зашла о материализме, решил попридержать язык.

Ивену и Робин нужны были купальные костюмы. Шон достала из своего шкафа простой черный купальник для Робин. Что бы она ни надела, все казалось сшитым специально для нее. Шон нашла спортивные плавки Дэвида для Ивена, отнесла все это в комнату для гостей, где Сент-Джоны могли бы переодеться. Шон зажгла верхний свет и провела рукой по стеганому одеялу, чтобы разгладить его. Это была комната Хэзер, хотя почти все следы ее пребывания здесь давно стерлись. Пара плюшевых пингвинов все еще висела в углу у окна – подарок отца Шон своей внучке. На стене – фотография Хэзер; снимок сделал Дэвид, когда ей было около трех лет. Был запечатлен момент, когда клон на карнавале раскрашивал лицо Хэзер: глаза расширены от восторга прикосновения к чуду, светлые локоны прихвачены заколками в виде бабочек.

– Мама, я клоун. – Хэзер отнеслась к своей роли со всей ответственностью, поминутно спрашивая Шон, достаточно ли она смешна для того, чтобы носить клоунскую маску. – П-правда, это смешно? – спрашивала она, пуская через соломинку пузыри в своем стакане с содовой. – П-правда, это смешно? – спрашивала она, надевая тапочки на руки вместо ног. Ее заикание беспокоило их с Дэвидом. Хэзер занималась с логопедом, дело шло на лад; к тому времени, когда Хэзер умерла, заикание почти полностью исчезло.

Шон посмотрела на фотографию. В тот день она была не так терпелива с Хэзер, как ей этого хотелось бы теперь. Ей хотелось вернуться в прошлое и исправить свою оплошность. Забота о Хэзер поглотила бы все ее внимание. Она бы шутливо завязала тапочки Хэзер, надетые на руки, и не стала бы упрекать ее за пускание пузырей в стакане. Почему родители ругают своих детей за такие пустяки? Через несколько месяцев после смерти Хэзер Шон как-то сидела в ресторане и увидела, как мать бранит маленького сына за то, что он пускает пузыри в стакане с молоком. Она остановилась у их стола, сама не зная, что сделает в следующую минуту.

Она вплотную приблизилась к женщине.

– Если завтра он умрет, вы потом долго будете тосковать по звуку этих пузырьков. – Выходя из ресторана, она знала, что находится на грани помешательства, но ей было все равно.

Вместо кроватки Хэзер с белым пологом в комнате стояла теперь двуспальная латунная кровать. Через шесть месяцев после смерти Хэзер Шон сказала Дэвиду, что пора переменить обстановку в ее комнате. Она не могла больше выносить ее в-ожидании-возвращения-Хэзер вида, как будто Хэзер просто вышла из комнаты на пару дней. Дэвид взглянул на нее одним из тех своих странных взглядов, пустых и блуждающих, как будто не понимал, о чем она его просила, – и она осознала, что напрасно рассчитывала на его помощь. Она все сделала сама: упаковала игрушки, собрала одежду, сняла фотографии со стен. Единственное, чего она не могла сделать сама, это разобрать и унести ее кроватку. Дэвид сделал это за нее: аккуратно уложил все болты и гайки в пластиковый пакет, сложил белый полог, перенес разобранную деревянную раму на чердак.

– Это для меня? – Робин стояла в дверном проеме рядом с Ивеном и смотрела на купальник в руках Шон.

Шон кивнула, высвобождаясь из-под груза воспоминаний. – А это для Ивена, – сказала она, протягивая ему плавки Дэвида и приглашая супругов Сент-Джон в комнату.

Вода в бассейне была почти горячей, пузырьки белой пены формировали подвижные холмы и долины на ее поверхности. В воздухе стоял запах жимолости. Шон почувствовала, что ее мускулы размягчились, стали неупругими. Теперь она плавала в бассейне нечасто, зато Дэвид делал это почти каждый день. Она надеялась, что там, где он поселится после развода, будет такой бассейн.