Большой укол - Михаил Попов

— Не лезьте в международные вопросы, я уже вас просил!

— Виноват.

— И даже очень, какого черта он у вас сбежал?! Полгода не сбегал, а тут сбежал.

— Я уже говорил. Его организм развивается очень быстро. Методы лекарственного сдерживания, которые годились раньше, перестали действовать.

— А он что, в самом деле, такой жирный?

— Да.

— Ну, так это же облегчает вашу задачу.

— Разумеется, похудеть до неузнаваемости за неделю невозможно.

Президент снова на некоторое время выпал из разговора, в состоянии индивидуального размышления.

— Послушайте, генерал, а как вы поймали его первый раз, если он такой всемогущий?

— Как ни странно, но нам в этом помог доктор Локей. Или, по крайней мере, тот, кто сейчас вершит делами в санатории.

— Не понимаю.

— Наши люди в Краснобельске получили известие о том, что один, очень опасный субъект, постарается бежать из–под опеки врачей санатория. В сообщении было указано, где вероятнее всего, его можно будет встретить, и каким образом, легче всего нейтрализовать.

— Каким же?

— Усыпить. Мы сделали все, как нам было посоветовано, и он оказался в наших руках. Потом мы его раскормили по особой методике, и его сознание оказалось в специально фармакологической блокаде. Попутно мы его обследовали, но не назойливо, чтобы не вызвать подозрений. Ввиду того, что исследования велись крайне осторожно, сведения медицинского и научного характера, в связи с ним, ничтожны.

— Переосторожничали!

— Боюсь, должен с вами не согласиться. Осторожность в нашем деле необходима. Кстати, сигнал из санатория, мы восприняли и как услугу и как предупреждение.

— То есть?

— Нам показали, что слежка наша замечена, несмотря на всю мягкость. Чтобы не формировать кризис, мы вынуждены были осторожничать еще более. Ибо неизвестно, какого ответного выпада мы можем ждать от них в ответ на нашу грубую решительность. Если они способны выбросить на улицу такое мощное оружие, как этот «насылатель», значит у них припасено про запас кое–что посильнее.

— Ну, нет дорогой, так нельзя, вы громоздите домысел, на домысел и сами пугаетесь картин вашего воображения. Что же это за чудо природы, ваш Локей, он получается какой–то всемогущий.

— Пока просто неизвестно какой.

— У вас что и изображений его нет?

— Фотография пятнадцатилетней давности. Он уже тогда начал скрываться. Может быть, уже тогда, он не хотел быть увиденным.

— Сказочник, вы сказочник.

Владислав Владимирович закрыл глаза и чуть–чуть раздул ноздри.

— Сказочник? А то, что за последнее время из Москвы, из одной только Москвы, исчезло до шестисот наркоманов и алкоголиков в неизвестном направлении? Тела не найдены, известий — никаких. Сто человек в день, это многовато. До нас доходят смутные слухи о том, что они двинулись на Урал. Кто–то видел в тайге компанию в сотню примерно, молодых людей, одетых в черные смокинги, блуждающую посреди тайги.

— Что? что? — президент наклонился вперед, улыбаясь.

— Такое впечатление, что там, на Урале, включили особого рода пылесоса, который высасывает из наших городов, всякого рода психическую нечисть. Наркоманы, разного рода идолопоклонники, бежали в те места давно, но недавно этот процесс принял катастрофический, угрожающий характер. Что–то готовится в санатории, или поблизости от него. В пятнадцати километрах севернее Краснобельска есть подземный пещерный город. По крайней мере, есть слухи о его существовании. К месту его гипотетического расположения и хлынули все эти потоки.

— Ну, так я же вам предлагал применить что–нибудь сильное. Пару дивизий, все прочесать.

Владислав Владимирович обессиленно вздохнул.

— Я уже говорил, это не метод. Как говорится, посеешь ветер, пожнешь бурю.

Поглядев на несчастного генерала всепонимающим, мудрым взором, президент спросил:

— А что, вы убьете этого урода, когда поймаете?

— Зачем же, его достаточно ослепить.

— Что ж, ладно. Действуйте. На телевизоре обещаю не мелькать, и докладывайте мне напрямую, что там у вас новенького, я распоряжусь.

Когда длинная фигура генерала скрылась за дубовой дверью, в кабинет вошел помощник президента.

— Ну, что, — спросил глава государства, — все слышал?

— Все.

— По–моему, этот парень не в себе, что у нас другого человека не нашлось для этой работы? Все уши мне прожужжали, нужен человек с воображением, с воображе–ением, вот он и рехнулся. Но ты не спеши, браток, его сразу в скорую пихать. Пусть он пока работает, пу–усть, только нужно, чтобы за ним кто–нибудь спокойный да толковый понаблюдал.

— Понял.

15

— Смотри! — крикнул майор Дрынов, указывая стволом автомата вниз, но пилот уже сам все видел. Машина накренилась, сделала полувираж и зависла над тайгой. В еловой толще временами просматривалась белая движущаяся тень.

— Ниже! — крикнул Дрынов, но и с этой командой опоздал, вертолет просел и уже касался колесами колючих верхушек. Все находившиеся на борту припали к окнам. Кто мог высунуться, высунулся. Когда зависший вертолет сделал полный круг своим хвостом, раздалось единогласное:

— Баба!

— Голая.

— Голая баба!

Голая баба поняла, что железная птица заинтересовалась ею и попыталась скрыться. Пряталась за серыми мшистыми валунами, толстыми стволами, просто закрывалась руками. Часто падала, петляла на одном месте.

— Она не просто голая, она еще и пьяная, — поставил диагноз Дрынов. Он почувствовал запах удачи. Обнаженная дама в тайге факт сам по себе удивительный, но в контексте сведений доверенных майору полковником Колпаковым, встреча эта приобретала значение особое.

— Так, парень, — Дрынов положил руку на плечо вертолетчику, — мы сходим.

Через пару минут три вооруженных, оцарапанных и матерящихся мужика, оказались внизу. Вертолет всасывая на ходу лестницу, потянул к югу.

Побегать за пьяной дурой пришлось как следует. Она ни за что не хотела даваться в руки и отнюдь не просто стыдливостью были продиктованы ее действия. Смеркалось. Дрынов нервничал. В таежной темноте поймать того, кто не хочет быть пойманным, пожалуй, что невозможно.

— И как она бегает, ведь босиком же! — раздраженно бормотал сержант Сердюк, зализывая царапину на запястье.

Включили фонари. Добрались до безымянного ручья, он пробирался между валунов, петляя и кое–где пенясь. Пробежавший по нему луч фонаря на секунду превратил его в чудесное видение. За одним из поворотов стоял густой устойчивый шум. Водопад?

— Шерстюк.

— Слушаю, товарищ майор.

— Сходи, взгляни.

— Ага.

— А мы с Сердюком посмотрим вон в той норе.

Между двумя торчащими на манер гнилых зубов камнями чернело подозрительное углубление. На расстоянии, на котором находились майор и сержант, свет фонарика не исчерпывал эту черноту до конца.

Дрынов и Сердюк начали осторожно, переступая с камня на камень, подниматься вверх по течению и одновременно в сторону от него.

— Сердюк, — прошипел предупреждающе командир.

Сержант вытер пот со лба и дослал патрон в патронник.

— Отставить! В кого ты собираешься стрелять?

— Она же психованная, товарищ майор, цапнет еще.

— А ты аккуратно, прикладом.

Нора приближалась. Определенно, это было чье–то жилище. Вряд ли человека. Майор с сержантом спешили все меньше, но все больше и больше утверждались в убеждении, — внутри кто–то есть.

Дрынов остановился, сержант сделал то же и внутренне собрался, ожидая, что сейчас получит какой–нибудь неприятный приказ. Но майор взял все на себя. Приставным шагом он преодолел последние метры, выставил перед собою ствол автомата и начала наклоняться.

И тут раздался страшный крик. Кричал сержант Шерстюк. Он добрался до ручейного водопада, свесился рядом со струею воды, чтобы посмотреть, что делается под этим выступом. Из холодной темноты бездны выплыли две руки и обвили ему шею. Чьи–то губы запечатлели у него на подбородке поцелуй. Ледяной, но страстный. И сержант, конечно, закричал.

А потом было все хорошо. Горел костер, трясущаяся, замотанная в суровое одеяло, девица пила горячий чай из алюминиевой кружки, смотрела перед собой плавающим, бессмысленным взором. Шерстюк обрабатывал ей израненные подошвы и колени йодом. Сердюк следил за тем, чтобы не распахивалось одеяло, ибо вид женской наготы в данном случае, был жалок и нелеп. Дрынов вел допрос. Предварительно он потребовал с базы по рации собаку, было ясно, что без нее не обойтись. В течении первых десяти минут допроса, удалось установить лишь имя несчастной.

— Маша, я Маша, Машутка. Машенька. (Плевок в физиономию Сердюка). А может я Ундина, Ун–ди–на.

— Странная фамилия, товарищ майор, — мнение Шерстюка.

— По слогам: Ун–ди–на, чтобы ты, блин (попытка плюнуть в физиономию майора) ничего не думал. А вообще прикольно, да. Но мне в лом, в ло–ом! Холодно. Мороза, у вас тут мороза!