Большой укол - Михаил Попов

— Орать надо меньше, — сказала медсестра, закатывая рукав мучающегося в муке.

— Так вы считаете, что попали в него? — спросил Владислав Владимирович.

— Кажется, кажется попал.

— Так кажется, или хочется думать, что попал?

Лежащий закрыл глаза, указательный палец непроизвольно дернул пусковой крючок.

— Идемте дальше, — последовал приказ.

Процессия остановилась возле бокса в котором обитал в недавнее время Сергей Сергеевич Семенюк. Из–за дверей доносились звуки производимые отнюдь не страдающими организмами.

— Что там?

Доктор выдавил прыщ на подбородке и отвернулся.

Выручила медсестра.

— Ну что, две буфетчицы там. На здоровенной кровати. Две лесбиянки, прости господи. Выгрызают друг у друга мумие.

— Что, что? — переспросил подполковник, — ему предстояло докладывать по начальству и он вел свои записи. Антонина Борисовна не обратила на его вопрос никакого внимания.

— Все время, а мы тут уже полтора часа, они вылизывают друг друга и орут благим матом. Хотите посмотреть, там глазок внутри.

— Им можно помочь?

— Только в условиях стационара, а так влезать между ними опасно. Телки дородные.

— А укол?

— У нас, я уже говорила, ограниченный запас, только для действительно раненых, а не для озверевших блядей. Кстати, доктор пытался призвать их к человечности и получил пяткой по тому месту, которое вы мне показывали.

Владислав Владимирович отвернулся.

— По моим расчетам, должно быть еще трое раненых.

— Считая прокаженного.

— Нет доктор, не считая.

Владислав Владимирович двинулся дальше по коридору, доктор шел справа, Колпаков слева. Медик продолжил пояснения.

— У одного, судя по всему, прободение язвы, мы его отправили на милицейской машине в город, сразу на операционный стол. А вон за той дверью…

Дверь тут же открылась. В небольшой комнате, за столом, усыпанным плитками домино, картами и шахматными фигурками, сидел, откинувшись в кресле человек. Откинувшись так сильно, что нельзя было рассмотреть его лицо.

— Большая потеря крови, — начал было доктор.

Сидящий медленно и очень осторожно поднял голову и так, из полулежачего положения, посмотрела на вошедших. Одним глазом, второй закрывала плотная потемневшая от крови повязка. Нет, повязка закрывала не глаза, а глазницу. Выдвинув ящик стола, белобрысый охранник достал из него майонезную баночку, в ней в кроваво–мутном растворе плавал…

— Расскажите, как это случилось, — спокойно приказал Владислав Владимирович.

Начальник смены, излечившийся от коньюктивита столь решительным образом, усмехнулся искусанными губами.

— Пока я орал, он, мой предпоследний, скатился на пол, хорошо, что никто не растоптал. Когда эти приехали, то перевязали меня и помогли его отыскать. Положили в эту банку и заспиртовали. Будем теперь перемигиваться.

— Если вы не оставите свое остроумие, то вам может понадобиться и вторая банка, — процедил Колпаков. Белобрысый скрипнул зубами, но промолчал.

— Ну, — терпеливо переспросил Владислав Владимирович, — да, посторонних прошу удалиться.

— Посторонних? — громко спросил врач, подполковник вздохнул, а медсестра грязно выругалась. И все они ушли.

— Можете говорить?

— Мы забивали козла.

— И?

— И вдруг я почувствовал тошноту. Нарастающую. Заболела голова. Половина головы.

— Гемикрания.

— Что вы говорите?

— Продолжайте.

— Да, вот так, именно половина головы.

— И глаз?

— Глаз сначала не болел, он просто начал двигаться, шевелиться. Напротив меня сидел Авдотько, он видел, он даже пальцем показал. Он говорит «у тебя глаз». Я говорю: «что глаз?!».

Капитан задыхался, повязка сделалась темнее.

— «Выразит!» кричит Авдотько. Тогда и другие закричали. Я хвать за него, за глаз, ладонью. А он лезет! лезет! Страшно. «Зеркало!» — ору, они встать не могут, ребята. Повязка, он же у меня под повязкой был, коньюктивит, отклеивается снизу и как веко поднимается, глаз из под века этого выглядывает и тут хватает такая боль! Ребята отползают вместе со стульями, а я вдруг вижу, что он, глаз мой, дикий, как редиска с хвостом, падает на стол и прыг, прыг, прыг. Тут я и заорал.

— Мне сразу не понравился этот коньюктивит, — сказал Владислав Владимирович.

В это время на ступеньках дачи мрачно курила группка людей в белых халатах и милицейской форме. Они затравленно оглядывались на снующих повсюду людей в масках.

— Надо что–то делать, — сказала Антонина Борисовна и по–мужски сплюнула в нежно–зеленую травку.

— Что, что, что ты говоришь! — подполковник одной рукой устанавливал на голове фуражку, чтобы было удобно козырять, если что. Фуражка показывала норов. Оба сержанта смотрели на него с ужасом, из распахнутых ртов у них самопроизвольно вытекал дым. Они еще никогда не видели своего свирепого начальника в таких чувствах.

— Они затевают тут какую–то дьявольскую херню, — медсестра глубоко затянулась. Из–за голубой ели вышел черномордый с кинокамерой, ни на кого не обращая внимания, продолжал снимать.

— Неужели ты не понимаешь, ментура безголовая, что мы влипли в дерьмо государственной важности. Тут или отраву варили, какой свет не видывал, или бомбу мастрючили, которая делает мгновенное выпадение кишечника и глаза. Эта бомба и взорвалась у них вне плана.

— Молча–ать, — поющим шопотом произнес подполковник.

— Надо что–то делать, дурень в шапке. В газету или еще куда, иначе нас как тихих свидетелей пустят в переработку.

Милиционер не успел ответить, на крыльцо вышел Владислав Владимирович с Колпаковым, чтобы объяснить, каким тоном следует задавать вопросы, но Владислав Владимирович удержал его за локоть. Антонина Борисовна побледнела, но осталась сама собой.

— А что, мало ли, может, газы какие, мы бы тоже повязочки надели. Свои, беленькие.

— А что, наденьте, — произнес равнодушно Владислав Владимирович, — если хочется. Мы свои маски снять не можем, чтобы вы не запомнили наши лица. Вдруг Толстяк доберется до кого–нибудь из вас и заставит описать, как мы выглядели.

Стоящие в строю переглянулись, они понимали все меньше в происходящем и от этого им было все тоскливее.

— Само собою разумеется, о том, что вы здесь были, о том, что видели и делали, никому ни слова.

Над «дачею» послышался стрекот вертолета, в ворота въехали две реанимационные машины.

— Мы можем быть свободны? — спросила вместо подполковника медсестра.

— Почти да. Последний вопрос. Вы не видели здесь человека лет пятидесяти, лысоватого. Такой, немного похож на Филозова.

— Никакого Филозова мы здесь не видели, — твердо сказал подполковник, постепенно овладевающий собою.

— Я имею в виду Альберта Филозова, актера. Этот человек, о котором я спрашиваю, неприятно на него похож.

— Нет, — стоял твердо на своем милиционер, — ни Альберта, ни актера.

Владислав Владимирович тихо покашлял.

— Ну, ладно. Тогда пошли вон.

13

Колпаков выглядел смущенным. Владислав Владимирович казался сосредоточенней, чем обычно. Генерал с полковником медленно поднимались к Спасской башне, огибая бок Кремля. Владислав Владимирович давно уже заметил, что это одно из самых пустынных мест в центре столицы. Всего в сотне шагов, толпы туристов, вереницы автобусов, а тут, только звук собственных шагов. Может быть потому, что все пространство вокруг Кремлевской стены ощущается родственным кладбищу.

Первым заговорил Колпаков.

— Одним словом, он исчез, товарищ генерал, и я готов понести любую ответственность.

— В чем вы видите вашу вину?

— В том, что установил лишь обычное наблюдение, не учел специфику момента.

— В чем она, на ваш взгляд?

— Надо было сообразить, что старичок этот, Антон Карлович, не совсем обычен, может быть, даже не совсем тот, за кого себя выдает.

— Какие у вас основания думать так?

Колпаков потрогал мочку уха, прищурил правый глаз.

— Прямых никаких нет, одни, прошу прощения, ощущения. Но, как вы любите говори: ощущения профессионала это подсказки природы.

— Где он оторвался от ваших людей?

— За грибами пошел. Отъехал километров сто по казанской дороге и в лес. Мы наводили справки, места там действительно грибные. Пока ребята приводили себя в порядок, они, понятно, были одеты по–городскому и в таком виде в лесу выглядели бы дико, так пока они…

— Он и оторвался.

— Знаете, Владислав Владимирович, положа руку на сердце, я бы не сказал, что он именно «отрывался». Он просто пошел в лес. За опятами. Есть какая–то вероятность, что он завтра вдруг появится у себя на квартире.

— За грибами с ночевкой?

— А вдруг у него какой–нибудь знакомый живет в деревеньке, возле этих грибных мест. Друг пенсионер. Грибков нажарили и пируют.