Сказания о Русской земле. Книга 4 - Александр Нечволодов

Узнав о мятеже в собственном дворце, больной потребовал к себе ослушников и слабым голосом стал выговаривать им их измену. На это князь Иван Михайлович Шуйский отвечал уклончиво, что они не целовали крест Димитрию, так как не видали перед собой Иоанна; но отец царского любимца Алексея Адашева – Феодор Адашев, возведенный в сан окольничего, конечно, только из любви государя к его сыну, начал открыто говорить умирающему царю: «Тебе, государю, и сыну твоему мы усердствуем повиноваться, но Захарьиным-Юрьевым, Даниле с братией – мы не желаем служить; сын твой еще в пеленицах, а владеть нами Захарьиным – Данилу с братией; а мы уже от бояр до твоего возрасту беды видали многие».

Затем некоторые бояре, пошумев у одра государя, как некогда они шумели у одра умирающего отца его, Василия Иоанновича, споря о его пострижении в схиму, вышли из царской комнаты, так и не присягнув младенцу Димитрию. А между тем Иоанну донесли, что князья Петр Щенятев, Иван Турунтай-Пронский, Семен Ростовский и Димитрий Немой-Оболенский – уже на площади славят Владимира Андреевича и говорят во всеуслышание: «Лучше нам служить старому, нежели малому и раболепствовать Захарьиным».

Напрягая последние силы, государь вызвал к себе двоюродного брата, столь им облагодетельствованного, и потребовал от него присяги сыну. Но князь Владимир Андреевич, видя его умирающим, наотрез отказался. Изнемогающий государь сказал ему тогда с великой кротостию: «Знаешь сам, что станется на твоей душе, если не хочешь креста целовать; мне до того дела нет».

Бояре, присягнувшие Иоанну, хотели привести к кресту остальных своих товарищей и стали их уговаривать, но те по-прежнему упорствовали и отвечали им жестокой бранью: «Вы хотите владеть, а мы вам должны будем служить; не хотим вашего владения». Особенно вызывающе держал себя князь Владимир Андреевич Старицкий; он крайне резко отвечал дьяку Ивану Висковатому, предложившему ему поцеловать крест Димитрию, а также уже присягнувшим боярам, которые указывали, что ему и матери его неприлично, в то время как государь умирает, собирать боярских детей и раздавать им деньги. Видя явно враждебное отношение Владимира Андреевича к Иоанну, оставшиеся верными своему долгу бояре решили не допускать его более к больному. Но тут неожиданно выступил в пользу Владимира Андреевича новый защитник. Это был не кто иной, как поп Сильвестр, занимавший исключительно близкое положение при государе и имевший такое большое на него влияние. Сильвестр, давний сторонник Владимира Андреевича, стал говорить вопреки очевидности: «Зачем вы не пускаете князя Владимира к государю? Он государю добра хочет». Тогда бояре, присягнувшие Димитрию, отвечали Сильвестру: «Мы дали присягу государю и сыну его, по этой присяге и делаем так, как бы их государству было крепче».

Смута во дворце продолжалась и на следующий день.

Иоанн собрал всех бояр и начал им говорить, чтобы они присягали его сыну в передней избе при князьях Мстиславском и Воротынском, так как самому ему ввиду болезни крайне тяжело присутствовать при этом; затем, обращаясь к уже присягнувшим, он им напомнил их присягу и сказал: «Если станется надо мной воля Божия и умру я, то вы, пожалуйста, не забудьте, на чем мне и моему сыну крест целовали: не дайте боярам сына моего извести, но бегите с ним в чужую землю, куда Бог вам укажет; а вы, Захарьины! Чего испугались? Или думаете, что бояре вас пощадят? Вы от них будете первые мертвецы; так вы бы за сына моего и за мать его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали».

А. Новоскольцев. Иван Грозный

Услышав это, крамольные бояре, по словам летописи, испугались жестоких слов государя, страшась в случае его выздоровления получить суровую кару, и пошли приносить присягу Димитрию, но, конечно, неискренно.

Князь Иван Турунтай-Пронский, подходя к кресту и видя у него князя Воротынского, не удержался и сорвал на нем свою досаду за вынужденный привод к присяге. «Твой отец, – сказал он ему, – да и ты сам после великого князя Василия первый изменник, а теперь к кресту приводишь». – «Я изменник, а тебя привожу к крестному целованию, чтобы ты служил государю нашему и сыну его царевичу Димитрию; ты прямой человек, а государю нашему и сыну его креста не целуешь и служить им не хочешь», – отвечал на это Воротынский; Турунтай-Пронский смутился и молча присягнул. Позднее других бояр, под предлогом болезни, присягнули близкие люди к Алексею Адашеву и Сильвестру – князь Димитрий Курлятев и царский казначей Никита Фуников. Наконец, видя, что государь не умирает, присягнул и князь Владимир Андреевич Старицкий, выдав особую грамоту не думать о царстве, а в случае смерти Иоанна признавать Димитрия своим законным государем; мать же князя Владимира долго не хотела прикладывать своей печати к этой грамоте, а когда ее приложила, то громко сказала: «Что значит присяга невольная?»

Из бояр, присягнувших добровольно, тоже далеко не все были тверды в своем крестном целовании. Так, князь Димитрий Палецкии, дочь которого была замужем за братом Иоанна – Юрием, присягнул одним из первых, но послал тотчас же сказать князю Владимиру Андреевичу и его матери, что если они дадут Юрию удел, завещанный ему отцом, то он, Палецкии, тоже будет помогать им добывать царский престол.

Иоанн выздоровел. Очевидно, что поведение окружающих его должно было произвести на него самое глубокое впечатление. Он ясно понял, что ему ни на кого безусловно полагаться нельзя. Лаже самые близкие люди, которых он вывел из ничтожества – Сильвестр и Адашев, хотя и согласились присягнуть, но держали себя двусмысленно. Сильвестр горячо заступался за Владимира Андреевича, а отец Адашева прямо принял сторону последнего. Не могли внушать большого доверия и бояре, присягнувшие Димитрию по первому требованию, как князь Димитрий Палецкии: у многих это было, конечно, делом простого расчета в предвидении, что государь выздоровеет.

Во всяком случае, Иоанн имел полное основание убедиться в том, что боярская партия, временно смолкшая и как бы уступившая свое место новым людям, выдвинутым молодым государем, осталась по-прежнему чрезвычайно сильной, причем эти же новые люди, Сильвестр и Адашев, старались укрепить свое положение не беспредельной преданностью к Иоанну, его наследнику и супруге, а приобретением сторонников именно среди старой боярской партии.

Разочарование молодого государя в окружавших его людях, на полную преданность которых он имел все основания рассчитывать, усугублялось еще тем обстоятельством, что при всем желании он не мог заменить их и найти соответствующих сотрудников в каком-либо другом слое общества. Вот, очевидно, почему Иоанн, после выздоровления, решил подавить свое недовольство в глубине души и ничем не выразил немилости как князю Владимиру Андреевичу Старицкому, так и другим боярам. Но нет сомнения, что с этой поры им овладел мучительный недуг недоверия, каковое душевное страдание особенно свойственно монархам.

По исцелении от болезни первым делом Иоанна было собраться по данному обету на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь – с женою и сыном. Советники государя отговаривали его от этого трудного путешествия, но он не внял им и отправился в путь, посетив по дороге Троице-Сергиевую лавру. Знаменитый старец Максим Грек, оканчивавший здесь свои дни, также говорил Иоанну, чтобы он отложил свою поездку, и при этом предсказал, что если он поедет, то потеряет своего первенца; однако государь, желая свято исполнить данный обет во время болезни, не послушал и его.

Покинув обитель святого Сергия Радонежского, царь остановился в Пешножском монастыре, где посетил старца Вассиана Топоркова, бывшего Коломенским епископом и лишенного этого звания во время правления бояр. Князь Андрей Курбский рассказывает, что будто бы Иоанн спросил Вассиана: «Како бы могл добре царствовати и великих и сильных своих в послушестве имети», на что последний шепотом отвечал государю: «Аще хощеши самодержцем быти, не держи себе советника не единаго и мудрейшаго собя, понеже сам еси всех лучше; тако будеши тверд на царстве и все имети будешь в руках своих. Аще будеши иметь мудрейших близу себя, по нужде будешь послушен им». – «О, аще и отец был бы ми жив, таковаго глагола полезнаго не поведал бы ми!» – воскликнул Иоанн, целуя руку старца, – заканчивает свой рассказ об этом Курбский.

Поездка Иоанна на богомолье закончилась, как и предсказал Максим Грек: младенец Димитрий не выдержал трудности пути и скончался; но через несколько месяцев государь был утешен рождением другого сына, нареченного при Святом крещении Иоанном.

Вернувшись в Москву, царь продолжал деятельно заниматься делами, из коих, мы видели, важнейшим было успокоение вновь завоеванного Казанского царства.

Покорение Казани глубоко взволновало весь магометанский мир, который, разумеется, с величайшим неудовольствием встретил весть об этом блистательном успехе русского оружия.