Вестник в Новороссии (СИ) - Роман Вадимович Беркутов

— Так же, как и ты, — шепотом ответил Михаил, прокашлялся и сказал громко: — Ты же думал над тем, как ее использовать? Так же как и Седого?

В голосе Михаила росла злость. На себя, за то, что доверился, на Вадима, зато что доверился не тому.

— А кто передо мной? — продолжил Захарченко.

— Как это? Перед тобой Беркутов Вадим Борисович, тот, с кем ты воевал на улицах Петербурга и в горах Кавказа.

— От которого пули отскакивают, как и от Седого. Кто в тебя вселился? А не бывший мертвец ли предо мной? Если я поверю тебе, что моя Мария «одержима», то не слишком ли много похожестей между вами тремя. Ах да, еще тот турок с Кавказа. Четыре. Один раз — случайность, два раза — совпадение, три раза — закономерность, а четыре — уже система.

— Ну вот не надо сравнивать меня и ИХ, — Вадим даже добавил обиды в голос, — я людей не ем. Мужей насмерть не посылаю.

— А молнии из рук пускаешь? — Захарченко засмеялся, зло так.

— Нет.

— Может, киселем оборачиваешься?

— Нет.

— Вот беда, какой-то недоделанный ты по сравнению с ними, — Захарченко решил зацепить Вадима за живое, но судя по безразличному лицу последнего, может, там ничего живого и не было. И эта мысль испугала Захарченко. Последние полтора года его за нос, как маленького ребенка, водил этот. Этот непонятно кто…

— Что за Вадим сейчас передомной? Ради чего ты здесь? — Захарченко сжал рукоять револьвера. Пусть пули почти не могла навредить Беркутову, так хоть шум поднимет в ресторане.

— Михаил, я тебе с открытым сердцем заявляю, что я человек, который до смерти влюблен в свою работу! — Вадим широко улыбнулся. У него засветились глаза.

— И что это за работа? — с опаской спросил Михаил, сжимая рукоять.

— Строить, строить и еще раз строить…

— Как-то много крови в фундаменте, — заметил Михаил.

— А как еще построить новый мир? Где нет крепостных, где каждый человек может делать то, к чему у него лежит душа. Миллиарды людей и все заняты тем, чего они хотят. Никому не нужно воровать или голодать. Нет страха, что господин прикажет идти насмерть. Нет страха, что дети в младенчестве умрут.

— Сказка, — вяло возразил Михаил. Что-то такое гипнотизирующее было в горящем взгляде Вадима. И горящем не от синего света, а от идеи. Ревностной веры.

— Нет, не сказка. Я видел это. Я делал это, — Вадим воздел руки к потолку и закричал, — Ведь я, Вестник нового мира! Хочешь ты этого или нет, но все уже происходит. Даже моя смерть не остановит прогресс. Я только ускоряю мир, помогаю перепрыгнуть все выбоины. Обойтись, скажем так, малой кровью.

— Малой? — у Михаила взлетели брови. Перед глазами стояла засада на Шамиля, на Кавказе, старенький дом на окраине, где Вадим разобрался со старыми авторитетами.

— А что ты хотел? Что все падут ниц, перед моими идеями? Деньги делать это все и всегда — первые. А как например сделать лекарство, которое вылечит миллионы, так это сначала придумай, а мы потом уже вложимся. Мне что, все это радость приносит? — Вадим показал на газету, — эээ, нет братец. Я хотел бы, чтобы все прошло легко, но куда там. Ведь в одиночку, я ничего не построю, в одиночку, я не смогу отбиться от ретроградов, консерваторов и просто лентяев-паразитов, которые живут за счет старого мира. Они чуют, что дует ветер перемен и он им не нравится.

Вадим заговорил спокойнее.

— Мне нужен каждый, — Вадим пальцем показал на Михаила, — каждый. Чтобы мы вместе строили будущее для всех. Счастье всем, и чтобы никто не ушел обиженным.

— Так не бывает. Кхм, очень громкие слова, — Михаил вернул курок на место, подумав, что Вадим скорее перенервничал, чем сошел с ума, — мы все твари божьи.

— Да твари, но это если поодиночке. А вместе, — Вадим изобразил, что переламывает прутик, — вместе мы уже достигли многого. Откуда пистолет у тебя в кобуре? Откуда пиджак, брюки, жилетка? Где теперь трущобы? Или это неизменения, которые мы, — Вадим показал сначала на Михаила, а потом на себя, — мы, делаем вместе. Наши дела говорят громче слов!

— Не забывай, что к твоим делам относятся и убийства, — Захарченок это говорил не без доли смущения, — Одно дело, когда мы убиваем на войне, а другое — на улицах Петербурга.

— А почему ты думаешь, что война только на Кавказе? Я уверен, что война здесь, — Вадим постучал себя по голове, — каждый день, мы боремся с собой: купить пачку сигарет или книгу. Сходить на балл или отправить деньги в фонд поддержки ветеранов, докторов, сирот. Купить домой мяса или дать пожертвования бедняку на улице. Удобно притворяться, что ты черствый сухарь, что не видишь проблем вокруг, пока они не коснутся тебя. Но мне, мне не все равно, ведь я знаю, какая альтернатива вас ждет…

Вадим встал и пошел к выходу из подвала. Он остановился у открытой двери.

— И тебе, нужно очень, очень, очень много молиться, чтобы никто из ныне живущих никогда не увидел, альтернативу.

Захарченко молча смотрел на дверь, прежде чем пробормотал:

— Вас ждет…

Глава 8

8 января 1842 года

Вадим поднялся в зал. Гости забили ресторанчик и даже стояли в очереди, чтобы попробовать лапши в «Злом китайце». Многие заказывали с собой, забирая порции в новеньких картонных коробках с эмблемой ресторана на боку. В зале стоял легкий пар, от непрекращающейся работы кухни. Клиенты нет, нет, да тянулись носом в сторону аромата нежной жаренной свинины.

Вадим думал о расширении франшизы, но оставил это на Максима — друга детства и делового партнёра. Все магазинчики, кафешки, салоны со стороны смотрелись мелко для владельца заводов и пароходов вроде Вадима, но, например, Есислав уже понял главную идею. Главное — было выстроить вертикаль. Вертикаль, которую потом встраивали в единую систему компании. Например, для кафешек Максим искал землю в городе, строила своя команда, из своих кирпичей, чтобы люди ели мясо выращенное на фермах компании, чтобы рабочие кафешек жили в общежитиях и квартирах от компании, ходили в магазин, школы и так далее. И у Вадима постепенно получалось наращивать вертикали в Петербурге. Отец, Есислав, казаки с Кавказа присылали сырье, которое обрабатывалось на заводах и для заводов Вадима, чтобы продавать за границу пока внутренний рынок не вырастет.

В деле помог эффект низкой базы. Российская империя занимала одну шестую суши, до тридцати процентов ее населения жили в крепостничестве. Даже один завод по выделке цветных тканей приносил ощутимую долю процента в казну страны. Но что такое один завод для Вестника?