Гатчинский коршун - Андрей Величко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кстати, дядь Жора, – сообщило ее величество, – мне даже как-то жаль, но четверть твоего репертуара анекдотов теперь для обнародования не годится… Ты что, так и не удосужился до сих пор узнать, как назвали наследника? Ну ты и даешь… В общем, про Вовочку больше ничего рассказывать не надо.
Глава 11
То, что Столыпин в общем согласился с моей идеей насчет совмещения отлова нелояльных с пополнением бюджета, меня не удивило. Зато удивило другое. Он считал это частной акцией, предназначенной в основном для превентивного напугивания тех, кто еще не занялся подобными делами! Что вызывало большие сомнения в его информированности – раз, и способности правильно осмыслить текущее положение дел – два. Дело в том, что к концу правления Ники оппозиционость стала просто модной. И если крестьяне возмущались малым количеством земли, рабочие – тяжелым трудом за копейки, то имущий класс был поражен фрондерством просто потому, что в определенных кругах это считалось престижным.
Наши списки лиц, финансировавших всяких революционеров, перевалили за две тысячи рыл! А общий капитал, контролируемый этими рылами, вплотную приближался к четыремстам миллионам. В этой ситуаци попытки всего лишь пугать были бы откровеной дуростью. Во-первых, напуганные могли просто разбежаться – естествено, с деньгами. Но главное – почувствовав опасность, они могли сорганизоваться и начать бороться с властью уже всерьез! Так что пугать я никого не собирался. Поначалу операция должна была казаться отдельными частными случаями – правда, произошедшими с самыми денежными клиентами. Потом – проведенная в кратчайшие сроки крупная акция по отлову остальных. Так как всех сразу отловить было нереально, у нас имелось две прикормленных группы настоящих эсеров, задачей которых было учинить отстрел недоотловленных, и две группы зачистки, у Танечки и у Бени, которым предстояло разобраться с эсерами по завершении их работы.
Итак, выждав неделю после вступления в законную силу УК Российской Империи, первого июня тысяча девятсот пятого года мы начали первый этап операции «День защиты детей».
В процессе подготовки пришлось соорудить работающий образец проволочного магнитофона. Разумеется, для оперативной звукозаписи он был малопригоден, но внутри нагромождения тонвалов, подающих узлов и прочих деталей фантастически уродливого протяжного механизма был аккуратно спрятан цифровой диктофон.
Операция началась с такой удачи, на которую я и не надеялся. Ротшильды вели свои темные делишки через Красина, и в этот раз деньги ему давал лично приехавший в Батуми Эдмонд Ротшильд! Под звукозапись, так что заявить, что он финансировал создание какой-нибудь больницы, у клиента теперь не выйдет… Спецрейсом «Кондора» в тот же день оба были доставлены в Гатчину. Красина я сразу отправил в седьмой отдел, лично к Гниде, а Ротшильд был доставлен ко мне.
Вид после полного событиями дня у него был, мягко говоря, утомленный. Еще бы – утром арест, потом гонка по серпантинам на автомобиле до аэродрома, потом десятичасовой перелет – для пожилого и нетренированого человека это немало. Ну и мысли, наверное, всю дорогу думались не самые оптимистические…
В кабинете (не моем рабочем, а следственном, находящемся как раз над соответствующим подвалом) дорогого (как минимум в миллиард ценой!) гостя ожидал не какой-то паршивый следователь, а целый канцлер, то есть я.
– Проходите, садитесь, чувствуйте себя как дома, – предложил я. – Чай, пиво или водку желаете?
– Я желаю, чтобы вы перестали паясничать и перешли к делу, – поморщился посетитель. – Представляться нет нужды, а вот объяснить ваши действия – есть.
– Вообще-то они не столько мои, сколько ваши, – уточнил я. – Если вы в курсе, император в своей речи на расширенной коллегии министерсва юстиции еще раз подчеркнул про равенство всех перед законом и особую опасность для государства преступлений по пятьдесят восьмой статье, то есть терроризма. И ясно сказал, дважды повторив для непонятливых, что за царем верная служба не пропадает! А тут вы нагло, чуть ли не на глазах всего Батума втюхиваете толстенную пачку денег Красину, на которого материалов уже несколько томов, а не брали его только из соображений дождаться нового УК, чтобы сразу гада под высшую меру… Вообще-то я курирую деятельность спецслужб и такого грубого решения не допустил бы – не совсем дурак, понимаю, что Ротшильд – это не какой-то там никому не нужный Красин. Но как раз когда давалась санкция на ваш арест, я был занят и не уследил. А знаете, чем? Вас ругал, извините, нецензурными словами. Потому что парижский дом Ротшильдов как раз в это время спровоцировал кризис наличности в Банке Елисейских полей, а потом просто взял да поглотил его. Там, между прочим, на пять миллионов франков моих денег было.
– На них было написано, что они ваши? – желчно поинтересовался Ротшильд.
– Не надо шлангом-то прикидываться, все равно не поверю, что вы не наводили справок, – хмыкнул я. – А вот что не дали себе труда подумать, почему набор учредителей именно такой – это похоже на правду. Так вот, партия бонапартистов там для охраны. Мне казалось, что умные люди связываться с этими больными на всю голову бандитами не будут. Получается, ошибся. Так что теперь замять дело просто так не получится – оно на контроле у его величества – это раз, да и денег мне моих жалко, это два.
– Когда я смогу побеседовать со своими адвокатами?
– Господа Шапиро и Хайкин арестованы по тому же делу, так что, я думаю, с ними раньше чем через пять лет никак не получится. Участие в уголовном процессе иностранцев на стадии следствия не предусмотрено российским законодательством. Так что вам придется удовлетвориться тем адвокатом, что назначу вам я. Это будет после предъявления обвинения.
К сдедующей нашей встрече я подготовился технически. Старший брат моего клиента, Альфонс Ротшильд, должен был помереть через полтора месяца – во всяком случае, в нашем мире он поступил именно так. Поэтому был подготовлен номер «Пти паризьен», якобы доставленный мне самолетом из Парижа, где на первой странице описывалась душераздирающая история о том, как некий юноша бледный со взором горящим разрядил свой револьвер в Альфонса. А потом сбежал с криком «так будет с каждым, кто посягнет на святые для настоящих французов идеалы!». В конце концов, так ли уж важно, каким конкретно способом отдаст концы этот Альфонс? Так что я просто заранее проинформировал любящего брата об этом прискорбном событии.
– Так что явно пора этих молодчиков обуздать, пока чего похуже не учинили, – прокомментировал я, – но мне пока некогда, я все никак не могу перестать сокрушаться о трагической судьбе своего банка. Вот если он вдруг вернется к своему исходному состоянию, только с удвоенным капиталом – тогда да.
– По какой статье вашего нового кодекса проходит взяточничество, не напомните?
– По двести тринадцатой. Но… погодите, сейчас найду… вот.
Я порылся в ящике стола, достал оттуда маузер, дырявый носок, грязный стакан и наконец то, за чем, собственно, и полез – орден Андрея Первозванного.
– Видите? Кавалеры этой висюльки подлежат не общей, а императорской юрисдикци. А она карает не за то, что взял, а за то, что не поделился.
Что меня удивило – клиент без особых трепыханий согласился на компенсацию. Уточнить конкретные детали я поручил Бене, а сам отправился в свое крыло, где меня ждала Татьяна – надо было уточнить дальнейшие шаги возмущенных до глубины своей социалистической души бонапартистов. Вечером же ко мне явился ротмистр Алафузов.
Я приметил его во время своего первого транссибирского перелета, в Омске, где он помог мне по-быстрому разрулить возникшее было недоразумение с тамошним губернатором. Ротмистр оказался перспективным кадром сейчас дорос уже до моего зама по следственному отделу «Комкона» – он курировал наблюдение за шестым отделом СБ, то есть за Беней.
– Поднадзорный ведет себя неправильно, – поделился сомнениями ротмистр, – я имею в виду, психологически. Ему поручено не такое уж важное и не очень сложное дело, а он напряжен и в то же время доволен. Не должно так быть.
– Так, давайте послушаем, что они там набеседовали… – предложил я. Разумеется, про наличие прослушки в том кабинете у Бени не могло быть сомнений, но что разговор еще и пишется, он вряд ли знал.
– Беседа неправильная, – сообщил мне ротмистр после второго прослушивания. Вот, смотрите – поначалу клиент стоит на явно нереальных позициях. Бенедикт Арнольдович начинает грамотно спускать его с небес на землю… вот. Откуда здесь пауза? А дальше вообще полное впечатление, что беседу ведет другой человек. Вяло, неубедительно… И вдруг раз – клиент соглашается со всеми требованиями! Еще одна пауза. Нач-шесть что, слова не мог вымолвить от восторга? В общем, мне кажется, что здесь имело место…