300 упражнений учителю для работы над дыханием, голосом, дикцией и орфоэпией - Савостьянов И.

Падали листья.

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

(М. Цветаева)

Рябину

Рубили

Зорькою.

Рябина -

Судьбина

Горькая.

Рябина -

Седыми

Спусками

Рябина -

Судьбина

Русская.

(М. Цветаева)

Мимо

баров и бань.

Бей, барабан!

Барабан, барабань!

Были рабы!

Нет раба!

Или — или,

Пропал или пан!

Будем бить!

Бьем!

Били!

В барабан!

В барабан!

В барабан!

(В. Маяковский)

Ржали громы по лазури,

Разоржались кони бурь

И, дождавшись громкой бури,

Разрумянили лазурь.

Громы, рдея, разрывали

Крепость мраков — черный круг,

В радость радуги играли,

Воздвигали рдяность дуг.

Завершив свой подвиг трудный,

Ливень струй освободив,

Мир растений изумрудный

Весь прикрыли мглою грив.

И промчались в небе взрытом,

Арку радуги дожгли

И ушли, гремя копытом,

Чу, последний гром вдали.

(К. Бальмонт)

Собирала Маргарита

маргаритки на горе.

Растеряла Маргарита

маргаритки на траве.

(Н. Кончаловская)

Мечтают

Взять книгу в руки,

Перелистать страницы.

Читают,

Но не от скуки

И не затем, чтоб забыться.

Читают

В трамвайном лязге,

Читают в метрополитене.

Читают

Не по указке,

Читают не из почтенья.

Читают

И не считают,

Что тратится время впустую.

И даже

Предпочитают

Простым повестям непростую.

Ночами

Не свечи тают,

А электричество блещет.

Всю ночь,

Да и две читают

Не те, так иные вещи.

И книгу

Закрыть неохота,

Хотя за окном светает.

Читают

Не из расчета,

Не для отчета читают.

(Л. Мартынов)

Примеры прозаических текстов

Значит, ты принимаешь меня за человека, для которого деньги — это все, за корыстолюбца, за продажную душонку? Так знай, приятель, что предложи ты мне кошелек, наполненный пистолями, и будь этот кошелек в роскошной шкатулке, а шкатулка в драгоценном футляре, а футляр в великолепном сундучке, а сундучок в редкостном поставце, а поставец в великолепной комнате, а комната в приятнейших апартаментах, а апартаменты в дивном замке, а замок в несравненной крепости, а крепость в знаменитом городе, а город на плодоносном острове, а остров в богатейшей провинции, а провинция в цветущей монархии, а монархия в целом мире, — так вот, если б ты предложил мне весь мир, где была бы эта цветущая монархия, этот плодоносный остров, этот знаменитый город, эта несравненная крепость, этот дивный замок, эти приятнейшие апартаменты, эта превосходная комната, этот редкостный поставец, этот прекрасный сундучок, этот драгоценный футляр, эта роскошная шкатулка, в которой лежал бы кошелек, наполненный пистолями, то меня это также мало интересовало бы, как твои деньги и как ты сам.

(Ж-Б. Мольер)

В 1870-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеоринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, — в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой пыльной и грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, — когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков; когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, — в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугенбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, — в губернском городе К. был съезд помещиков и кончались дворянские выборы.

(Л.Н. Толстой)

Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновний народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда все уже отдохнули после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несутся в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпонок; кто на вечер истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний; словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартирам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда все стремится развлечься, Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.

(Н.В. Гоголь)

Куда ни пойдет она, — уже несет с собой картину; спешит ли ввечеру к фонтану с кованой медною вазой на голове, — вся проникается чудным согласием обнимающая ее окрестность: легче уходят вдаль чудесные линии албанских гор, синяя глубина римского неба, прямей летит вверх кипарис, и красавица южных дерев, римская пинна, точнее и чище рисуется на небе своею зонтикообразною, почти плывущею в воздухе верхушкою. И все, и самый фонтан, где уже столпились в кучу на мраморных ступенях одна выше другой албанские горожанки, переговаривающиеся сильными серебряными голосами, пока поочередно бьет вода звонкой алмазною дугой в поставленные медные чаны, и самый фонтан, и самая толпа — все, кажется, для нее, чтобы ярче выказать торжествующую красоту, чтобы видно было, как она предводит всем, подобно как царица предводит за собою придворный чин свой.

(Н.В. Гоголь)

ДИКЦИЯ И ОРФОЭПИЯ

Из всех практических дисциплин, которыми будущему учителю приходится овладевать в педагогическом вузе, предмет техники речи, пожалуй, один из самых трудных.

В речи студентов встречается много недостатков, как дикционных, так и орфоэпических.

В педагогических вузах, как и во всех других высших учебных заведениях, учится молодежь из разных мест страны. Речь в различных регионах России неоднородна. Естественно, что среди многих очень способных студентов есть такие, в речи которых наблюдаются отклонения от норм литературного произношения и отдельные недостатки звукопроизношения.

Предмет техники речи труден еще и потому, что студенты не сразу осознают значение этой дисциплины для своей будущей профессии, и им часто приходится преодолевать своего рода психологический барьер. Казалось бы, все очень просто: молодой человек до 18–20 лет был уверен, что говорил правильно. Ни от кого он не слышал, что не умеет владеть голосом, что неправильно произносит свистящие или шипящие звуки, что «тсякает» и «дзякает» или не владеет нормами литературного произношения и употребляет неверные ударения в словах. Поступив в педагогический вуз, он с первых дней узнает о своих речевых недостатках и о том, что они требуют обязательного исправления. И здесь важно, чтобы студент понял главное: диалектное произношение, так же как и недостатки речи неорганического происхождения, он сможет устранить только при условии, если будет систематически заниматься своей речью, выполняя домашние задания педагога.