Тайна костяного гребня - Алексей Биргер

После «Ледовой феерии» выступали клоуны, потом акробаты, потом дрессированные медведи.

В общем, удовольствия мы получили кучу. Но, конечно, мы с нетерпением ждали гвоздь и завершение программы: выступления юных фигуристок, учениц знаменитой местной школы. И вот великий миг настал!

Диктор объявил, что начинается финальная часть конкурса юных фигуристок и назвал имена восьми финалисток, которые будут сражаться за главный приз.

Все восемь финалисток выехали в центр ледовой площадки и встали в ряд. На белом ледяном пространстве все они казались такими маленькими, тоненькими и хрупкими! И каждая была в красивом костюме. Все костюмы были разных цветов, так что настоящая радуга в глазах сияла.

И вот, после приветствий и представления фигуристок, начались выступления.

Такие вещи бывает трудно описывать. Это, наверно, как танцы: чтобы их хорошо описать, надо сочинять стихи, а обычными словами пойди, расскажи, что это такое. Одно могу сказать: выглядело это здорово, и девчонки крутили самые сложные фигуры с такой легкостью, как будто летать умели.

Фантик была настоящей феей — или зелено-золотой, невесомой как снежинка, рождественской елочкой, когда порхала под музыку Чайковского, и действительно ощущалось, что она на волшебном празднике, и что по всей земле люди радуются Рождеству.

А потом Фантик исполнила танго. Она остановилась в центре, сосредоточилась, пристукнула одним коньком, будто каблучком — и закружилась.

Ох, это было танго так танго! Фантик неслась в каком-то ошеломительном ритме! Потом, когда я пытался вспомнить ее выступление, у меня перед глазами стоял только зеленый огонь ее костюма, летящий так, как будто Фантик и не касалась льда.

…И вот она замерла, вскинув голову и подняв руку.

Пауза, потом аплодисменты. Потом опять пауза — жюри размышляло, и все ждали его решения.

А потом члены жюри стали поднимать таблички. Мы с Ванькой бешено считали в уме средний результат.

Фантик на пять сотых балла опередила основную соперницу и взяла главный приз! Потом три победительницы выехали на коньках в центр ледовой площадки, и им вручили призы. Фантику — большой хрустальный кубок, остальным девочкам — кубки поменьше; и всем — по хорошему фотоаппарату и по большому новогоднему набору конфет в коробках в виде Деда Мороза.

— Теперь, наверное, можно пройти и поздравить Фантика, да? — спросил я у взрослых.

— Разумеется! — ответил дядя Сережа. — Пойдемте, я вас отведу.

Фантик сидела, сняв коньки и держа в руках кубок. Фотоаппарат и конфеты лежали рядом с ней. На мир вокруг она смотрела совершенно пустыми глазами. По-моему, она была и ошеломлена, и растеряна, и до сих пор не могла уразуметь, что с ней произошло. Тренер стояла рядом, поглаживала ее по спине и говорила ласковые слова.

— Поздравляем, Фантик! — кинулись мы к ней.

А папа и мама Фантика подошли к тренеру.

— Поздравляем вас, Надежда Сергеевна! Спасибо вам! Это и ваша победа! И ваша, наверно, больше, чем Фантика!..

— Да что вы!.. — стала отмахиваться явно довольная Надежда Сергеевна. — Если бы не она…

А Фантик подняла на нас глаза и сказала:

— Получилось!.. Вы представляете, у меня получилось!..

— Еще бы у тебя не получилось! — сказал Ванька. — Ты у нас такая молодчина!

— И вы тоже, — сказала Фантик. — Я не знаю, удалось бы мне станцевать так здорово, если бы вас не было в зале…

— Конечно, удалось бы… — уверенно сказал я.

— А какой красивый кубок! — сказала мама.

— Да, — проговорила Фантик. — Очень красивый. Это копия одного из самых престижных мировых кубков… Руководство школы расстаралось, заказало…

— Копия? — переспросил я.

— Ну да, — кивнула Фантик. — С отличиями, конечно. Ну, смешно было бы, если бы копию сделали совсем точной… — она вздохнула. — В общем, это главный приз в моей жизни.

И она прижала кубок к груди. А Ванька поглядел на мое изменившееся лицо и спросил обеспокоено:

— Что с тобой?

— Со мной… со мной ничего, — ответил я. — Со мной все просто замечательно! Только мне надо побыстрее найти этого Мишу! Или — позвонить Николаю Михайловичу, если мы его не найдем!

— Ты догадался о чем-то важном? — с энтузиазмом спросил мой братец.

— Догадался! Слово «копия» замкнуло цепочку, понимаешь? Оно давно во мне скреблось… И я еще раньше должен был догадаться… Но никак не всплывало, а тут всплыло!

— Что всплыло? — отец повернулся ко мне. — О чем ты догадался?

— Потом объясню! — сказал я. — Сейчас мне надо срочно Мишу найти!.. Этим коридором я выйду в фойе? — спросил я у дяди Сережи.

— Выйдешь, — несколько удивленно ответил он.

А отец подмигнул ему: мол, все в порядке!

— Тогда я побежал! Если что — ждите меня на улице, возле машины! — сказал я, уже стартуя.

— И я с тобой! — крикнул Ванька, срываясь мне вдогонку.

Мы пробежали через коридор, сделали несколько поворотов, попали в фойе. Я стал оглядываться — и увидел Мишу, который у стойки кафе покупал кофе и бутерброды.

— Миша! — заспешил я к нему. — Миша!

Он повернулся к нам.

— А, вот и вы уже. А я решил вас тут подождать, и заодно перекусить. Да, замечательная у вас подруга. Всем утерла нос! Поздравляю! Я тоже за нее болел!

— Это ж Фантик, а не кто-нибудь! — сказал я. — Но, Миша… Тут дело в другом! Я, кажется, догадался, что произошло и почему «рыбак» затеял слежку за нами, вместо того, чтобы поскорее смыться. То есть, я думаю, он уже смылся… Понимаешь, мне надо было о копиях вспомнить, чтобы разобраться, что к чему. То есть, может я и не прав, но ты ведь сам говоришь, что вам все нужно, любые идеи и подсказки…

— Погоди, погоди, — остановил меня Миша. — Отдышись и приди в себя. Давай отойдем вон за тот столик, присядем, и ты спокойно все расскажешь.

Мы отошли за отдаленный столик, присели, и я начал объяснять.

Глава седьмая

…И мой великий день

— Значит, так, — сказал я. — Мы все думали, зачем «рыбаку» затевать слежку за мной, вместо того чтобы взять и поскорее смыться. Самые разные были догадки. И что ему отступать некуда, поэтому он должен переть напролом, чтобы понять, насколько я для него опасен. И что, возможно, он замышляет устранить меня.

— Да, — кивнул Миша. — Но многое не складывается. Непонятно, какой смысл тебя устранять, если и фоторобот уже есть, и подельщики «рыбака» наверняка скоро расколются, поняв, что нам о нем известно. Куда ни кинь — вроде, правдоподобно, а начнешь разбирать по косточкам, и множество неувязок возникает. Следить за вами — это такая дурость, что за ней определенно ощущается какой-то очень хитрый план.

— Вот, вот, — закивал я. — Но какой?

— Какой? — спросил Ванька, опережая Мишу.

— А такой, что вдруг он затеял все это ради того, чтобы в итоге его схватили как человека, укравшего гребень, и вернули этот гребень в музей?

— То есть? — Миша нахмурился. — Хочешь сказать, он нам помогает, из каких-то своих интересов?

— Вовсе нет! — сказал я. — Старается поосновательней вас запутать. Дело в том, что гребень будет не тот.

— Как это — не тот? — удивился Миша.

— Копия. С этого гребня было сделано несколько абсолютно точных копий, в интересах науки. Чтобы иногда копией оригинал подменять, даже в выставочном зале. Все воспроизведено, до последней щербинки. Археологи писали мне об этом, но я забыл. А сейчас — вспомнил, и все встало на свои места.

— Хочешь сказать, когда мы арестуем вора, то изымем у него копию, и, ничего не заподозрив, вернем эту копию в музей как оригинал? — недоверчиво спросил Миша.

— Вот именно! И археологи ничего не заподозрят. Точный возраст изделия можно установить только с помощью спектрального и радиоуглеродного анализов. Но кто будет делать эти анализы, если один раз они уже были сделаны?

— Никто не будет, — подумав, согласился Миша.

— Ну вот! Экспонат просто положат на место — и все.

— Да, но ведь вор сядет в тюрьму… — возразил Миша.

— Сколько он получит за эту кражу? — поинтересовался я. Миша прикинул.

— Трудно сказать. Максимум, лет на семь потянет. А минимум… Он вообще может отделаться полутора годами, если это будет его первая судимость. Или если он окажет добровольную помощь следствию, или у него окажется хороший дорогой адвокат и так далее, — он вздохнул. — Были у нас случаи, когда люди, виновные в хищении или контрабанде культурных ценностей, отделывались минимальным наказанием. При его изворотливости и здесь может такое произойти.

— А сколько стоит гребень? — поинтересовался я.

— Опять-таки трудно сказать, — ответил Миша. — Застрахован он на пятьдесят тысяч долларов. Но, разумеется, его рыночная цена может быть намного выше страховки. Надо полагать, какой-нибудь американский миллионер, собиратель древних раритетов, и двести тысяч долларов за него выложит.