Фаворит короля - Рафаэль Сабатини

Взгляд принца оставался таким же холодным, взгляд сэра Роберта – таким же учтивым.

– Его превосходительство граф Вильямедина собирается отбыть, и его величество желали бы вашего присутствия при прощании. – Он помолчал и затем добавил не допускающим возражений тоном: – Вас ждут, ваше высочество, – и отступил в сторону, давая принцу пройти.

Принц Генри в легком замешательстве оглянулся на леди, и сэр Роберт, поймав взгляд и как бы отвечая на него, добавил:

– Если леди позволит, я провожу ее.

Принц оглядел зал, увидел сэра Артура Мейнваринга и кивком подозвал его к себе.

– Ее светлость проводит один из моих придворных, – заявил принц, чтобы поставить фаворита на место. И по-мальчишески добавил: – Здесь я распоряжаюсь.

На этот раз, несмотря на всю приобретенную светскость, сэру Роберту было трудно сдержать себя. Он отвесил подошедшему к ним сэру Артуру официальный поклон и вдруг с удивлением увидел, что леди встала и что щеки ее пылают.

– Ваше высочество, но мною вы не распоряжаетесь, – смело объявила она принцу и столь же смело встретила его растерянный взгляд. В одно мгновение девочка превратилась во взрослую женщину. – У меня нет иного хозяина, нежели мой супруг, а в его отсутствие я сама распоряжаюсь своей судьбой. – И она перевела взгляд на фаворита. – Благодарю вас, сэр Роберт, за предложение меня проводить.

Принц Генри опомнился: он понял, что зашел слишком далеко, что вел себя, как мальчишка, и что леди Эссекс права. Но это нисколько не охладило его.

Он слегка поклонился и решил оставить за собой последнее слово – слово, как можно более оскорбительное для сэра Роберта.

– Ваша светлость, – объявил он юной леди, – надеюсь, сей эскорт сможет доставить вам удовольствие. Этот джентльмен – большой мастер говорить любезности, – и, сбежав по ступенькам, направился к королю.

После него балкон покинула и леди Эссекс. Следуя за ней, сэр Роберт отодвинул плечом сэра Артура, будто какую-то досадную помеху. Леди Эссекс сказала:

– Сэр, я не одобряю манер его высочества.

– Мадам, вы столь милостивы, что потрудились словами пояснить мне свои поступки. Но дурные манеры – это не самое главное. Я сумею о них забыть.

– Вы великодушны, сэр Роберт.

– Я всего лишь пытаюсь поставить себя на место другого. Обычно дурные манеры происходят от вздорного характера. Но, возможно, будь я на месте его высочества, я бы тоже не стерпел, если б меня прервали.

Навстречу им шествовала ее мать, которой Карр передал ее драгоценную дочь, после чего направился к королю. Он не видел провожавшего его взгляда – взгляда, полного грусти.

Глава VI

ТЕННИС И ПСОВАЯ ОХОТА

Король Яков примечал, что его любили отнюдь не столь пылко, как заслуживал бы человек его дарований и ума. По правде говоря, это печалило его с раннего детства. Иногда он чувствовал себя таким одиноким, что кидался в крайности – в отчаянной попытке купить любовь он рассыпал свои милости и дары направо и налево, без всякого разбора. Порой ему удавалось убедить себя, что вот от этого джентльмена или от иного он наконец-то получил так страстно желаемую им любовь и верность. Но он не мог не видеть, что вся нация в целом – от простолюдинов до аристократов – взирала на него без должного уважения.

И тому были веские причины, а его величество, уверенный в том, что все, что он ни делает, – хорошо и справедливо (одна из основ абсолютизма – уверенность в том, что король ошибаться не может), просто их не замечал.

Его двоюродная сестра леди Арабелла Стюарт была заточена в Тауэр, где сначала потеряла рассудок, а затем умерла. В темницу ее бросил именно сей добрый государь, чью царственную душу не трогали страдания тех, в ком он усматривал опасность. А леди Арабелла Стюарт казалась королю опасной потому, что она неразумно сочеталась браком с Уильямом Сеймуром, состоявшем в дальнем родстве с царствующим домом. И король Яков, нафантазировав себе самые разные ужасы – будто эта пара либо ее отпрыски станут претендовать на трон, – поступил с ними с характерной для трусов жестокостью. Окружающий мир – и родовитые, и простые люди, все те, кто хоть когда-либо любил и был любим, – содрогнулись от такой жестокости.

Проект испанского брака для принца Генри, на который король делал такую большую ставку, открыто или явно осуждали люди всех сословий во главе с самим принцем Уэльским: тот заявлял, что невозможно уложить в одну постель две религии.

Отчаянная нужда в деньгах – дворцовые слуги и офицеры короны требовали платы, и надо было платить – побудила короля начать продажу монополий, из-за чего он сразу же стал непопулярен в Сити; он начал взимать с дворянства так называемые добровольные займы и тем оскорбил дворянство; простые пуритане и католики и так уже задыхались под гнетом штрафов, а гнет становился все тяжелее.

Но самой непопулярной мерой стала продажа дворянских званий. Сначала король Яков учредил титул баронета[31] – за тысячу с небольшим фунтов. Этот шаг не очень-то удручил аристократов: претенденты получали лишь титул и ничего больше. Но затем король предложил к продаже титулы более высокие: титул графа стоил, например, десять тысяч фунтов, и теперь благородное звание могли купить себе лица самых неблагородных занятий – торгаши и разные темные личности. У кого еще хватало денег на фальшивый аристократизм? Это вызвало негодование той небольшой части аристократов, которую король еще не успел прогневать предыдущими своими действиями.

Так что преданных оставалось немного, да и то они были верны короне, а не тому, кто ее носил.

Раздумывая над таким положением вещей, его величество часто проливал слезу. Он вообще легко плакал, особенно когда на него накатывал приступ жалости к себе, а мысли об отсутствии взаимности со стороны народа, которому он отдавал все свое щедрое и доброе сердце, доводили его до настоящих рыданий.

В слезах он прибегал к сэру Роберту Карру. В характерной своей манере, перемежая хвалы Всевышнему с богохульством, он жаловался на неблагодарность человеческой натуры и на жестокосердие людское, ведь он был для народа все равно что отец, а народ и не думал отвечать сыновней любовью. Легко переходя от слез к ярости, он в конце концов обзывал народ «дьяволовым отродьем», успокаивался и переключался на радости предстоящей псовой охоты.

Но и здесь его поджидали новые разочарования.

Обычно он охотился в Ричмонде. В тот день погода стояла чудесная, деревенский воздух бодрил, и вообще это развлечение было больше всего по сердцу королю. Раздражение родом людским улеглось, настроение улучшилось. В конце концов, все не так уж плохо! На охоту съехались многие славные джентльмены – король не понимал, что их привлек принц Генри, присутствовавший здесь по требованию отца.