Разрушенные (ЛП) - Пэппер Винтерс

Я ощущал некую связь с этими несчастными душами.

Никто при взгляде на меня не подумает, что я был рабом. Но я был. И все еще остаюсь им. И, вероятно, буду им вечно.

Я не сказал ни слова, когда она отошла от балкона и пошла в сторону статуи из сплетенного и искривленного дерева.

Скульптура заняла у меня восемнадцать дней, создавая ее, я почти не спал. Нагревая металл до такого состояния, чтобы крутить и искажать, я превратил нетронутый кусок бронзы в измученное произведение искусства. Дерево выглядело так, будто было порождено демонами и спроектировано мазохистами. Его ветки годились только для каркаса — куда взгромождаются стервятники, с целью насытиться.

Но оно мне нравилось. На самом деле, оно было моим любимым произведением. Оно не изображало ничего, но в то же время, было всем.

Оно было мной. Я был, как этот кусок железа — обнаженным и кровоточащим.

Медленно и нерешительно, кончиками пальцев она пробежалась по холодному металлу. Когда она коснулась его, мой член начал увеличиваться. Во второй раз за мое жалкое существование.

Жар. Восхитительный и желанный жар пылал в моей крови. Похоть. Такая неизвестная и почти неузнаваемая. Она обхватила мои яйца, делая меня твердым и наполняя мой член новой жизнью.

Мой член лучше знал, как действовать самостоятельно. Он был обучен никогда не реагировать. Мысли об освобождении и сексе были выбиты из нас в очень раннем возрасте. Если мы не повиновались, ну...

Страх делал меня импотентом, но эта женщина, эта волшебная, приводящая в ярость женщина, украсила меня гребаной эрекцией. Я скрипнул зубами, наслаждаясь ощущением, когда он увеличивался, становился больше и ныл от непривычной потребности. Внезапный прилив жара вскипятил лед в моей крови, оставляя меня выпускать пар и гнев на пороге чего-то совершенно чужого.

Два года я ждал этой слабости, и в течение двух лет этого никогда не происходило. Но сегодня. Сегодня, благодаря одной женщине, я мог найти трещину в моем промывании мозгов.

Она слегка нагнулась, ближе изучая произведение искусства. Пульсируя, мои яйца натянулись сильнее.

Ее тело манило меня. Она была другой, неуловимой, недоступной. И мой член хотел недостижимого. Впервые, с начала моей жизни в рабстве, он ожил между ног.

Находиться в таком состоянии было невыносимо. Ощущение было слишком сильным, слишком требовательным.

Я дрожал совсем по другой причине. Я хотел кричать на нее за то, что она имеет надо мной такую власть, но в то же время и преклониться у ее ног, за мою свободу от клетки, в которой я существовал.

Потом пришел страх.

Знание, что я ослушался прямого приказа. Наказание будет ужасающим.

Они не здесь.

Я закрыл глаза, пытаясь, сосредоточившись на себе, обрести контроль.

— Эй. Умм, ты в порядке?

Я широко раскрыл глаза, только чтобы оказаться в ловушке ее наполовину гневного, наполовину обеспокоенного взгляда. Ее восхитительное тело, обтянутое в золото и серебро, отогнало мой страх, а рот наполнился слюной при мысли взять ее.

Меня наполнила жалость. Жалость к ней, потому что теперь, когда я попробовал то, что она может мне дать, я не позволю ей уйти. Сегодня она не пойдет домой. Или завтра, или послезавтра, или послепослезавтра. Она будет в моей постели. Она раздвинет свои ноги, и я…

«Черт побери, я веду себя, как будто мне пятнадцать».

Проблема была в том, что у меня была целая жизнь искрящейся и разрывающейся внутри меня похоти. Я наслаждался только двумя оргазмами с тех пор, как достиг полового созревания. Только двумя. И я чертовски сильно желал третьего.

— Я в порядке. Почему ты спрашиваешь? — я осмотрел ее провокационное платье, упиваясь ее мягкими изгибами, наполняющими мой разум картинами, которые будет представлять любой мужчина, лишенный секса. Я хотел провести языком вниз по ее декольте. Я хотел попробовать на вкус ее кожу, перед тем как погрузиться глубоко, глубоко внутрь нее.

Я никогда не чувствовал себя так. Никогда.

Она встала во весь рост, расправляя плечи с бесстрашием и тонким налетом возмущения.

— Ты дрожишь. И откровенно говоря, выглядишь нездоровым, — махнув рукой, она нахмурилась. — Не то чтобы меня, конечно, заботило, если ты болен. Слушай, с меня хватит. Отдай назад мой нож и отпусти меня, — одной рукой она коснулась бока, потирая место, где я нажимал ножом. — Ты ублюдок, который принуждает меня против моего желания. Если бы там не было Клу, такое крошечное оружие не остановило бы меня от того, чтобы оторвать твои яйца.

Первым изображением в моей голове было — ее маленькие руки, обхватившие мои пульсирующие яйца.

Вторым изображением была нелепая мысль, что она может трогать меня без моего разрешения.

Я не мог это остановить. Хладнокровный смешок вырвался из моего рта. Я застыл, проклиная эту женщину. Проклиная себя за эти новые, странные чувства. Я никогда не смеялся. Я никогда не становился твердым. Я никогда не хотел трахаться.

Она была ведьмой. Она была волшебной. Она меня исправит.

— Сколько Штопор собирался заплатить тебе сегодня?

Ее ноздри расширились.

— Извини что?

— Сколько? Чтобы трахнуть тебя?

Она вздрогнула.

— Вот кто ты думаешь, я? Прежде я думала, ты шутишь, — она покачала головой, почти зарычав: — Невероятно. Ты придурок и мудак. К твоему сведению, он парень моей лучшей подруги. Он хороший парень, в отличие от тебя, — она вышагивала по полу, и с каждым шагом платье шуршало вокруг ее ног. — Чертовски невероятно. Я хочу уйти. Наш разговор закончен.

Мои мышцы задрожали, питаясь ее нравом, позволяя ее характеру столкнуться с моим. Еще один урок, который я выучил: привяжись к чувствам других, перед тем, как все украсть. Это позволяло мне чувствовать их страх, жить их ужасом, единственное, что тогда я мог получить.

Осматривая ее тело тяжелым взглядом, мой чертов член затвердел как скала. Ее грудь была прижата кружевом платья, талия была настолько тонкой, что я мог выдавить из нее всю жизнь только с помощью рук. Ее ноги...

Дерьмо.

В момент, когда я посмотрел на ее ноги, меня захлестнули воспоминания.

— Видишь ее? Прима-балерина?

Мне было неудобно смотреть через бинокль, но я мог разглядеть девушку в пачке, с ногами, которые выглядели тонкими, как спички, и такими же хрупкими.

— Да.

— Она мишень сегодня, когда уснут ее мать и отец.

Я давно перестал спрашивать, почему. Я никогда не получал ответа, только удар по голове, и всякий страх, что моя душа была предназначена для ада и избавилась от меня в первые дни обучения.