Под кожей - Мишель Фейбер

Как только стопщик надежно пристегнулся, Иссерли отвалила от канавы и, набрав скорость, повела машину по А-9 к дому. Она жалела о том, что эта часть шоссе не освещалась, а включить свет в салоне машины запрещал закон; ей хотелось дать стопщику шанс рассмотреть ее как следует. Иссерли понимала, что существо он недалекое и, скорее всего, занят сейчас попытками разрешения своих непосредственных проблем; возможно также, ему требуются, чтобы начать рассказывать о себе, дополнительные соблазны. Однако темень на дороге слишком действовала ей на нервы и вести машину одной правой рукой она не осмеливалась — ну да ничего, если он захочет рассмотреть ее груди, ему довольно будет лишь немного напрячь глаза, вот и все. Хотя, надо признать, он и так уже их напрягает. Иссерли смотрела вперед, осторожно ведя машину и предоставив дальнейшее ему.

Вышибет она его из дому, да еще ногой по заднице наподдаст, эт’ точно, думал стопщик, но, может, хоть позволит малость поспать перед этим.

Ха! Как же! Ткнет мордой в духовку с пересохшим ужином и скажет, что это все теперь несъедобно, — он хоть подыхай с голодухи, все одно ничего не даст. И ради этого он носится, как псих, по А-9 каждую неделю, неделя за неделей. Его девочка. Его Катриона. Он мог бы, если бы захотел, оторвать ее от пола и выбросить в окно, как ночной горшок, а что вышло? Она помыкает им, как хочет. Чего бы это такое значило, а? А?

Ладно, а эта девочка, которая его подсадила. Она-то, наверное, в полном порядке. Как подружка, типа того. Она-то позволит ему поспать, он же, считай, помирает с недосыпа. Не станет тыкать его под ребра, едва он закемарит, не будет говорить: «Ты что, дрыхнуть сюда приперся?» Глаза у нее добрые, у этой. И кулачища, будь здоровчик. Плохо, что нет у нее в запасе ни одной канистры с бензином. Ну да все одно, жаловаться ему не на что, ведь так? Что толку жаловаться, смотри в будущее с улыбкой, всегда твердил его старик. Другое дело, что старик не был знаком с Катрионой.

Докудова эта девочка собирается его довезти? А вдруг она согласится сгонять с ним назад, к его машине, — после того как он разживется бензином? Погано же оставлять машину вот так, в канаве. Еще какой-нибудь ворюга угонит. Правда, и ворюге для этого бензин потребуется. Так ведь, наверное, есть угонщики, которые разъезжают по всем дорогам с большими канистрами бензина в багажниках и ищут машину вроде евойной. Как низко могут пасть некоторые, а? Ворон ворону глаз выклевывает, вот оно до чего дошло.

А Катриона его точно убьет, если он еще припозднится. Само-то по себе оно и ничего, но ведь она ж ему поспать не даст, вот в чем штука. Если он достанет немного бензина, можно будет прямо в машине и покемарить, а завтра с утречка заявиться к Катрионе. А то и проспать в машине все выходные, пересидеть денек в «Поварятах», а в понедельник утром на работу поехать. Охеренно было бы здорово, а? А?

Если он откинет башку на сиденье и подремлет пару минут, эта девочка, она ж против не будет, верно? Говорун из него все одно никудышный. Катриона всегда говорит: «Дуб дубом».

Дуб. К дубу, знаешь, тоже подход нужен, попробуй-ка его свали, ведь так, а?

Иссерли кашлянула, чтобы вырвать своего пассажира из забытья. Кашель давался ей не легко, однако она время от времени практиковалась в нем, просто чтобы посмотреть, насколько правдоподобным он у нее получается.

— А? А? — загавкал пассажир, его налитые кровью глаза и поблескивающее соплями лисье рыльце выскочили из сумрака, точно перепуганные зверьки.

— Чем вы занимаетесь? — спросила Иссерли. До этого она примерно минуту молчала, полагая, что пассажир пожирает ее глазами, однако, услышав придушенный всхрап, поняла: он просто заснул.

— Лес валю, — ответил он. — Строевой. Восемнадцать лет в деле, восемнадцать лет орудую цепной пилой, а у меня все еще две руки и две ноги. Хе! Хе-хе! Неплохо, а? А?

Он положил ладони на приборную доску и пошевелил пальцами — желая, по-видимому, показать, что все десять при нем.

— У вас большой опыт, — уважительно произнесла Иссерли. — Вы, наверное, все лесные компании знаете.

— Да уж, — он подчеркнуто закивал — так, что его подбородок почти ударялся о бочкообразную грудь. — Они, как завидят меня, все сразу и разбегаются. Хе! Хе-хе! Но, главное, не падать духом, а?

— Вы хотите сказать, что они недовольны вами?

— Говорят, я на работу вовремя не выхожу, — презрительно сообщил он. — Опоздание, опоздание, опоздание — вот это я самый и есть. Опоздаааа… — голова стопщика обвисла, растянутая, стихающая гласная словно попыталась изобразить неторопливый уход в забвение.

— Но ведь это не честно, — громко сказала Иссерли. — Главное же, как вы делаете вашу работу, а не то, когда вы на нее выходите.

— Добрые ваши слова, добрые, — удовлетворенно улыбнувшись, согласился пассажир, все глубже вникая взглядом в свои колени; клочья его волос уже принялись укладываться на маленьком черепе в новом порядке.

— Значит, — почти выкрикнула Иссерли, — вы в Эддертоне живете, так?

Он снова вынырнул, всхрапнув, на поверхность яви.

— А? В Эддертоне? Там моя девочка живет. Оторвет она мне задницу.

— Но вы-то где живете?

— Я-то? Сплю всю неделю в машине или в пансиончике каком. Пахать же приходится дней десять подряд, а то и тринадцать. Летом начинаю в пять, зимой в семь. Вернее, считаааается, что…

Она совсем уж собралась вырвать его из забытья, когда он вырвался сам — поерзал на сиденье, прижался щекой к подголовнику, точно к подушке. И, поморгав, с подобострастной улыбкой сообщил Иссерли:

— Пять минут. Всего пять минут.

Позабавленная, Иссерли вела, пока он спал, машину в молчании.

Она немного удивилась, когда пять, более-менее, минут спустя, он проснулся, резко выпрямился и ошеломленно уставился на нее. Впрочем, пока Иссерли придумывала, что ему сказать, он снова обмяк и вернул щеку на подлокотник, умиротворенно пролепетав:

— Еще пять минут. Пять минут.

И тут же отключился.

Теперь Иссерли, ведя машину, поглядывая на панельные цифровые часы. И, пожалуйста, примерно через триста секунд лесоруб проснулся.

И опять простонав: «Пять минут», повернулся и уложил на подголовник другую щеку.

Так оно и продолжалось в течение двадцати минут. Поначалу Иссерли никакого нетерпения не испытывала, но затем дорожный знак уведомил ее, что впереди поворот к станции техобслуживания, и она поняла: пора заняться делом.

— Ваша девушка, — сказала она, когда лесоруб в очередной раз проснулся, — она ведь не понимает вас, верно?

— Она здорово серчает, — признал он с таким видом, точно произносит это впервые, да и то по принуждению. — И как пить дать, мне задницу оторвет.

— Вы не думали порвать с ней?

Широкая улыбка словно разрезала его лицо на две части.

— Хорошую девочку найти нелегко, — едва шевеля губами, сообщил он — таким тоном, точно виновата в этом Иссерли.

— И все же, если она вас не любит… — настаивала та. — Ну например, станет она тревожиться за вас, если вы к ней сегодня не приедете? Попытается вас разыскать?

Он вздохнул — длинно, хрипло, с бесконечной усталостью — и сказал.

— Деньги мои ее устраивают. Да, плюс, у меня в легких рак. Рак легких, как говорится. Я ничего не чувствую, но доктора говорят: есть он там. Так что я, может, долго и не протяну, понимаете? И тогда зачем же выпускать птичку, которая уже в руках, а? Понимаете?

— М-м-м, — неопределенно отозвалась Иссерли. — Да, я вас понимаю.

Мимо пронесся еще один знак, сообщавший водителям о близости станции обслуживания, однако лесоруб снова приник к спинке сиденья, бормоча:

— Пять минут. Всего только пять минут.

И заснул, тихо похрапывая, наполняя воздух ароматом пива.

Иссерли взглянула на него. Он сидел, поникнув, — голова покачивается на подголовнике, жесткие губы приоткрыты, налитые кровью глаза спрятаны под веками. Выглядел он так, точно уже получил дозу икпатуа.

Иссерли ехала в звуконепроницаемой тьме и размышляла, взвешивая все «за» и «против».

«За». О пьянстве лесоруба и вечном его недосыпе несомненно осведомлены все, кто его знает; никто не удивится, если он не объявится там, где, предположительно, должен объявиться. Машину найдут полной пустых пивных банок на прометенной ветром дороге, вьющейся между двумя горными хребтами, и все решат, что ее водитель убрел с пьяных глаз в пространство, полное болот и обрывов. Полиция, разумеется, проведет поиски тела, однако с самого начала будет считать, что ничего не найдет.

«Против». Лесоруб не здоров: легкие его, как сам он признался, поражены раком. Иссерли постаралась зримо представить себе, как это выглядит, — кто-то вскрывает тело лесоруба и получает прямо в лицо струю зловонной черной жижи, состоящей из горелой табачной смолы и скисшей мокроты. Впрочем, Иссерли подозревала, что эта омерзительная фантазия основывается на отвращении, которое она испытывает при мысли о наполнении легких дымом тлеющего трута, и никакого отношения к раку, каков он есть на самом деле, не имеет.