Игра сэра Валентайна - Сэй Алек

   -- Наша система управления стала тяжелее и неповоротливее даже тысячеградчкой. -- в раздражении отозвался принц. -- Все эти везиры, сатрапы, чиновники, знать, всем дай, дай, дай! И меры их аппетитам нет. Для каждого, даже самого пустячного дела, заводится отдельный чиновник, который пальцем не пошевельнет, покуда не получит свой кусок, но он ничего не решает, и посылает просителя дальше, выше, а там и кусок вырвут больше. Воистину, чтобы сделать в Имладоне хоть что-то законным путем, не хватит никакого богатства. Налоги утекают меж жадных пальцев чиновников, и в казну попадают только жалкие остатки, купцы разоряются от непосильных поборов, бедняки забыли вкус свежей лепешки, и все это для чего? Для того, чтобы жировала кучка бездельников, у которых нет иных заслуг, кроме древности рода? Эти б деньги, да на армию -- я бы покорил всю вселенную! Как мне все это опротивело, Исмаль, если б ты знал! Эти приторные рожи, заискивающие взгляды, целования полы халата... Как просто и вольно было в походе на бангышлагского кагана! Степь, войско, простая еда, походный шатер и, главное, все понятно -- вот свои, вот враги. Почему нельзя управлять страной так же, как управляешь войском?

   -- Когда-то так и было. -- отозвался ар Фарди. -- Твой предок, султан Имлад, завоевав эти цветущие земли назначил тысячников сатрапами, сотников -- наместниками, десятников -- чиновниками, а из избранных полководцев собрал Диван. Тогда основной задачей было удержать завоеванное, но годы шли, менялись и задачи. Сначала задачей стало завоеванное преумножить, теперь -- разворовать. Похоже, колесо истории совершило оборот, и снова пора удерживать то, что есть.

   В комнату неслышно скользнул слуга, и что-то прошептал на ухо Кемалю ар Тайану. От услышанного у пятисотника ени-чери дернулся уголок губ, однако в остальном он ничуть не выдал своих эмоций.

   -- Что-то серьезное? -- поинтересовался Фулдазерех.

   -- Какой-то пехлеван с парой подручных разгромил харчевню "Лед и пламя" у ворот Холодного квартала. -- ответил ар Тайан. -- Там начался пожар, потом какие-то мерзавцы устроили погром и грабежи соседних лавок, пошли драки, которые вылились в полномасштабный бунт. Даруге и его люди не справляются. Аламас-хан просит помощи у гарнизона и гвардии.

   -- Плохо дело. -- вздохнул Исмаль-паша. -- Хуже нет, чем воевать со своим народом. Что Гемаль?

   -- Трясется от страха в серале. -- пожал плечами Кемаль-рейс.

   -- Вот и хорошо. -- командир ени-чери поставил пиалу с недопитым чаем на столик, встал, и потянулся. -- Поднимай всех по тревоге, пойдем разгонять бунтарей. Всех предупреди особо, чтоб воли себе не давали. Гарнизон под шумок тоже будет насиловать и грабить, а мы... Очень хорошо будет, если наутро весь Аксар будет судачить о милосердном принце Арслане, не допустившем одним своим присутствием резни со стороны жутких ени-чери. Да и остальных мародеров окоротивший. Завтра, в Диване, это будет не последний козырь. Вернее, уже сегодня.

   -- Ну ты и змий. -- восхищенно произнес принц и покачал головой.

   -- Змий я буду, если мы под шумок Топкапы под свой контроль возьмем. Или хотя бы коллекцию тер Гийюна захватим. -- ответил сердар. -- Но, это вряд ли.

   Султанша Фируза-ханум, старшая жена султана Джимшала и мать принца Гемаля, возлежала на подушках одетая по-домашнему, в атласный енсиз с бургерами, газовые шальвары и обутая в коты. Сложная прическа была увенчана эгретом, тонкие руки украшали многочисленные браслеты, а длинную шею -- жемчужное ожерелье.

   Такое одеяние одновременно подчеркивало и неофициальность приема, что избавляло от строгого и неукоснительного соблюдения этикета, и указывало на малозначимость посетителя, что било по самолюбию сэра Максимилиана.

   "Ну, верно, кто я такой для нее? -- про себя язвительно усмехнулся Годриг, вдыхая наполненный ароматами духов и благовоний воздух. -- Очередной северный купчишка, маленький человечек".

   -- Я, недостойный, счастлив приветствовать старшую и любимейшую супругу солнцеликого султана. -- склонился аазурец в низком поклоне. -- Даже на родине я много слышал о джанини Фирузе, но слухи о красоте повелительницы меркнут перед сиянием истины. Можно лишь порадоваться, что в просвещенном Имладоне не придерживаются варварского обычая Бара-Бара скрывать лицо женщин, а самих их прятать от окружающих.

   Сказать по чести, ничего такого уж особо соблазнительного благородный Годриг, любивший женщин крупных, дебелых, что называется -- "в теле", в султанше не видел. Маленькая, миниатюрная, смуглая, чернявая пери, с жесткими губами властной избалованной самодурки, чем-то она напоминала сэру Максимилиану его собственную люто любимую жену, отчего казалась привлекательной еще меньше.

   На самом деле, пери и люди различаются не так уж сильно, как принято считать. Ну, гораздо более острое и вытянутое лицо, маленькие заостренные ушки, восемь клыков вместо четырех, иное количество зубов, вот и все, пожалуй, если не считать заметно более крупные, чем у людей, глаза. О, в этих огромных, томных, влажных очах султанши, обрамленных густыми ресницами, и впрямь можно было утонуть. Именно ими она некогда и сразила молодого принца Джимшала, посещавшего с дипломатическим визитом Даште Сафа. Впрочем, на многоопытного сотрудника Неявной Дружины ни такие, ни гораздо более зовущие взгляды давно не действовали, если только он сам этого не позволял.

   -- Мы рады приветствовать досточтимого Хайнриха в нашем скромном жилище. -- султанша чуть шевельнула головой, обозначая кивок. -- Легок ли был путь почтенного до Аксара?

   -- Он словно выстлан был имладонскими коврами, госпожа. -- тут Годриг душой не покривил. В свое время, получив назначение в имладонскую резидентуру, он добирался сюда весело, с кутежами, пьянками в придорожных кабаках, длительными посещениями борделей и участием в одном рыцарском турнире, где сэра Максимилиана ссадили с коня уже на третьем круге. В посольстве Аазура Годрига, очень грамотно и аккуратно, из запоя выводил сам посол. -- Позволено ли мне будет преподнести сиятельной госпоже скромный подарок от лица нашего торгового дома?

   -- Подарок, это радость для дарящего. -- безучастно ответила султанша. -- А призвание любой настоящей женщины, будь она женой султана или презренного башмачника, это вселять радость в сердце мужчины.

   Сэр Максимилиан щелкнул пальцами, и молчаливый слуга-тысячеградец (контора почтенного Руджеро ай-Нияза, слуги, прислужники, лакеи, двенадцать таньга в час. Лучшие слуги для любой ситуации, и только у нас!) внес в комнату ларчик, с поклоном к хозяйке, а затем и к нанимателю, поставил его подле аазурца, снова отвесил поклоны, теперь в обратном порядке, и удалился за занавеси у входа, пятясь задом. Благородный Годриг, в свою очередь, открыл ларчик, извлек из него бархатный футляр, приблизился к султанше на максимально допустимое расстояние в пять шагов и с поклоном положил его на пол.