Трест (Воспоминания и документы) - Сергей Войцеховский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Многоуважаемый Сергей Львович!
Ваше письмо с приложенными к нему письмами от Рабиновича (Якушева) и для Бородина (Кутепова) получил в полной исправности. Премного благодарен.
Не откажите направить далее в Трест с первой оказией прилагаемое письмо А. А. Кацу (Якушеву ).
Посылали ли Вы или Юрий Александрович в последнее время что-либо для меня через женевцев (польских дипломатических курьеров). Я давно у них (в польском посольстве в Париже) не был и не хотел бы идти до получения уведомления от Вас, что у них есть что-либо для меня.
Примите самый искренний привет от уважающего Вас и преданного Н. Коха".
--
В письме № 82 от 25-го июня было сказано:
"Многоуважаемый Сергей Львович
Сегодня мною получено Ваше письмо от 81-го июня № 2 и заказная бандероль с печатными материалами. Срочное письмо и церковные заметки (статья Серова о церковных {73} событиях в России) сегодня же переданы мною Бородину. Премного благодарен за посланное.
Не откажите направить с первой оказией прилагаемое письмо в Трест.
Прошу Вас принять уверения в совершенном уважении и преданности.
Н. Кох".
--
Следующие два письма показывают, что Кутепов поддержал желание Шульгина приехать в Польшу и поселяться на Волыни. В № 83 от 3-го июля это мне было сообщено:
"Глубокоуважаемый Сергей Львович! А. А. Усов поручил мне просить Вас сделать все необходимое для получения въездной визы лицу, указанному в прилагаемой записке, в которой также приведены все необходимые для получения визы данные. Относительно данной визы Платен писал Бергману и последний вероятно Вас осведомил об этом.
Только что получил Ваше письмо от 28-го июня № 3 с письмом Рабиновича.
Примите уверение в совершенном почтении и преданности.
Н. Кох".
--
Просьба была повторена в письме № 84 от 16-го июля:
"Многоуважаемый Сергей Львович!
В дополнение к моему письму от 3-го июля прошу Вас передать Юрию Александровичу, что Бородин (Кутепов) просит его также исхлопотать визы для въезда в Польшу двух лиц, указанных в прилагаемом списке. Визы для этих лиц необходимы также по той же надобности, о которой Платен должен был известить Юрия Александровича.
Только что получил Ваше письмо от 13-го июля с письмом (из Москвы) для Бородина, которое передам сегодня же. Я надеюсь, что с приездом Юрия Александровича вопрос с визами выяснится.
Примите уверение в совершенном уважении и преданности.
Н. Кох". {74}
--
Код, употребленный в этой переписке, не сохранился, но - если память мне не изменила - А. А. Зайцов называл Шульгина Платеном, а Бергманом Артамонова.
Последнее, полученное мною до возвращения Артамонова в Варшаву, письмо № 85 от 19-го июля состояло из четырех строк - просьбе о "пересылке с ближайшей оказией прилагаемого письма А. Рабиновичу".
Нужно ли прибавить, что столь интенсивная переписка Кутепова с Якушевым укрепила мою веру в М.О.Р.?
--
Между тем Артамонов написал мне 17-го июня из Югославии. Поделившись первыми впечатлениями о стране, прежде ему не известной, он перешел к привлекавшим тогда наше внимание евразийским делам:
"Из письма Шмидта (Арапова) - хотя я не знаю содержания его письма к Денисову (Лотовому) - вижу, что снова начинают что-то путать с поездкой (представителя евразийцев в Россию). По-видимому, выдвигают новый проект приезда Денисова (за границу). Вы знаете, чем кончались дела, когда выдвигались всякие мануфактурные (эмигрантские) проекты, то есть ничем. Поэтому, я был бы очень осторожен в оценке этих дел. Кстати я думаю, что Денисов вряд ли сможет приехать.
О моем свидании с Элкиным (П. Н. Савицким) пока прошу Вас ни слова не говорить никому из нефтяников (евразийцев), даже о самом факте. Элкин очень близок к Вашей и моей оценке современ. нефтян. работы, как "игры в дело". Я руководствовался в разговоре с ним Вашей оценкой его, как человека наиболее пригодного, психологически, для работы с Аргентиной (в России), и сложившийся при этих разговорах план может дать результаты.
Элкин, по своей горячности, которую мне пришлось сдерживать и которую я сдержал, гораздо резче и дальше идет в своих планах, чем мы с Вами. Время пока еще терпит, и я не хочу писать Вам всего содержания разговора, м. б. сделаю это через несколько дней, когда у меня в голове все устоится и выкристаллизуется".
--
{75} Из второго письма, которое Артамонов написал, видно, что, в его отсутствие, мне пришлось заняться его денежными расчетами. Очевидно, в ответ на мой запрос он сообщил:
"Я действительно забыл сказать Вам лично о том, что А. В. (Александрова) надо ко времени окна кредитовать на покупки (для Треста), если бы, от М. И. (Криницкого) не поступило денег. Словом то, что Вы теперь сделали (то есть снабжение Александрова деньгами на упомянутые покупки) совершенно правильно.
Что касается счета за заграничные разговоры (по телефону), то он правилен. Разговоры эти относятся к концу апреля и началу мая, когда я два раза подолгу говорил со Шмидтом (Араповым) в связи с делами поездки (представителя евразийцев в Россию). В их продолжительности виноват был, главн. обр. Шмидт".
В другой части того же письма Артамонов спросил:
"Как и что выясняется с поездкой нефтяников (евразийцев)? Если они поедут к 20 июля, то после них в порядке давно обещанной идеологическ. поездки поедет Элкин (Савицкий). Если Пэнни (П. Н. Малевский-Малевич) и т. д. не поедет, надо будет провезти Элкина. Пока все это только между нами. Я еще буду писать Денисову (Ланговому) и Вам о моих разговорах с Элкиным".
В ответ на мое короткое письмо о пребывании П. Б. Струве в Варшаве, Артамонов 18-го написал:
"Ваши письма 3 и 4 получил. Вы, к сожалению, так туманно пишете, что мне совершенно неясно, что являлось центром разговора С. с Вами. Я себе представляю, что он мог говорить о способах достать деньги для Треста. Если это так, то это очень хорошо - это как раз та область, в котор. и его стоит попробовать на всяк. случай. Если же его главный интерес заключается в оперативной работе, то мне кажется, что это представляет собой для нас меньший интерес. Я уверен, что Вы отлично провели с ним разговоры и сосредоточили свое внимание именно на том, чтобы осведомиться об его возможностях и планах больше, чем вводить его в Трестовск. дела. То, что это случилось в мое отсутствие, м. б. к лучшему - это уже судьба так {76} устраивает и мне было бы наверное не легко сдерживать свою горячность в разговоре с ним. Напишите мне, пожалуйста, кратко, как Вы обычно пишете, но не общими, а конкретными фразами тему разговоров с С. Догадались ли Вы оставить копию Вашего письма Рабиновичу (Якушеву) о С. для меня?
Еще у меня есть вопросы к Вам, на которые прошу ответа:
1. Получено ли от Треста подтверждение о визе для Лежнева (Шульгина) и просили ли Вы уже (офицера второго отдела польского генерального штаба, майора) Брауна об этом?
2. Есть ли движение - и какое - в деле поездки Пэнни к Денисову? Есть ли конкретное решение, кто, когда и куда едет, то есть получили ли Вы соответ. письма?
3. Когда будет след. окно?
4. По каким дням теперь уходит и приходит почта? Отменен ли четверг?
5. Собираетесь ли Вы 13-15 июля уехать по своим делам, как говорили мне? Это мне необходимо знать для оконч. расчета времени.
6. Были ли письма от (ротмистра) Ч. из Трестхоза (волынского имения Шульгина)?
Теперь, когда А. В. (Александров) получил деньги от М. И. (Криницкого), он должен рассчитаться с Вами за взятое".
Прибавив несколько фраз о своих личных делах, Артамонов в заключение написал:
"Элкин оч. хвалебно пишет про полученный от Вас Аргентинский обзор (статью о положении России)".
--
П. Н. Савицкий, действительно, мою статью похвалил, даже чрезмерно похвалил. 27-го июня он мне написал из Праги:
"Дорогой Сергей Львович! Позвольте чрезвычайно поблагодарить Вас за присланную статью. Скажу Вам без всякого преувеличения, что она чрезвычайно меня удовлетворила и дала мне уверенность в плодотворном дальнейшем нашем сотрудничестве. У Вас как раз есть то, чего нет ни у кого из нас: наряду с ясностью мысли, дар прозрачного, простого изложения и - я {77} скажу также - тактическая расчитанность, обдуманность каждой фразы. Дай Боже, что это был камень, на котором нам удалось бы построить здание помощи "внутреннему движению" печатной литературой. В перспективе жизни, основание базы помощи "внутреннему движению" полагаю основной практической задачей. Искренне Ваш. П. H. С.".
--
Восемь месяцев спустя евразийское "внутреннее движение", связанное с Трестом, оказалось чекистской "легендой", но, помимо этого, моему сотрудничеству с евразийцами не суждено было окрепнуть. Мы одинаково надеялись увидеть новую Россию и участвовать в ее построении, но, в моем представлении, его основой должна была стать русская историческая традиция. Временное сохранение некоторых последствий революции казалось мне неизбежным, но с полным их очищением от марксизма и советчины, евразийцы же постепенно все более склонялись к простому переименованию Советского Союза в Евразию.
