Сказки для Евы - Игорь Фарбаржевич

– Хочу, – ответил Лёвка.

– Тогда расти быстрее, – дал ему совет дядька и громко рассмеялся, довольный своей шуткой.

«Без вас знаю», – подумал Лёвка, спрыгивая с подножки. Но вслух «усатому» ничего не ответил – он не любил, когда с ним разговаривают, как с малолетним дурачком.

…Спустя четверть часа, они с папой уже шли по жарким летним улицам Зуева домой, неся в руках, перевязанные грубым шпагатом картонные коробки – у папы были большие и тяжёлые, у Лёвки маленькие и полегче. Ну, не совсем маленькие, но поменьше…

– Как устанешь, передохнём, – по-взрослому напомнил Лёвка папе.

Папа улыбнулся в ответ:

– Ты тоже, если утомишься, скажи…

Идти было недалеко, всего несколько кварталов. По пути они зашли на почту и отправили бабушке Нине телеграмму, в которой говорилось, чтобы завтра утром она их встречала.

…Берта, кряхтя, вылезла из погреба по деревянной лестнице. Домовой Гершель помог ей поднять наверх полную кастрюлю с соленьями, а потом выбрался сам.

Ева с любопытством окинула его взглядом от шляпы до туфель и еле удержалась от смеха. Янкель, когда сравнивал его рост с петухом, наверное, имел в виду петуха-цыплёнка. Гершель был в два раза меньше самого маленького лилипута на свете.

Поставив кастрюлю соленьями в тёмную комнату, бабушка с внучкой принялись готовить угощение Гершелю. Пока на кухне на скорую руку сервировался стол, домовой присел на корточки рядом с Айкой и стал её гладить. Та легла на спину и, довольная, заурчала.

– Скоро родит, – сказала Гершелю бабушка. – В тот раз четырёх принесла. Интересно, сколько сейчас? Слава богу, мне не придётся их топить. Они завтра забирают её с собой к Нине. Пусть она теперь ломает голову.

– Баба Нина их не утопит, – встала на защиту котят Ева, – а раздаст соседям.

– Ах, какая для всех «радость»!.. – прокомментировала бабушка. – Аз ох ун вэй! («Увы и ах!»).

– Три мальчика и две девочки, – прошамкал домовой.

– Что? – не поняла бабушка Берта. – Что ты сказал?

– Я сказал, – повторил Гершель, – что Айка родит трёх мальчиков и двух девочек. А два котёнка будут самыми удивительными существами на свете!

– И что в них будет такого удивительного? – язвительно спросила бабушка Берта. – Они будут петь песни из репертуара Руслановой?

– Сами увидите!.. – таинственно улыбнулся домовой.

Ева не отрывала от него изумлённого взгляда:

– А откуда вы знаете?!

Гершель громко рассмеялся:

– Откуда я знаю! Слышишь, Берта? Твоя внучка у меня спрашивает, откуда я это знаю! Вот, глупенькая! Знаю и всё! Домовые всё знают! Принеси мне подушку, кэцэлэ, а лучше две, и положи их на этот стул… Гершель желает возвыситься над буднями!..

Ева не совсем поняла его последнюю фразу, зато знала, что «кэцэлэ», на идиш, означает «котёнок», и побежала в комнату. Надо же! Она забыла, что домовой волшебник. Нужно будет однажды воспользоваться его чудесным даром и узнать то, чего не знают другие, а потом выиграть на спор.

Ева принесла из гостиной маленькие диванные подушечки, которые бабушка Берта называла «думочками». На них были вышиты крестиком сельские домики с петухами – работа бабушки Нины – и одну на другую положила на стул.

В это время Берта уже закончила сервировать небольшой стол, и теперь сообщала Гершелю, что после завтрака они с Евой поедут на рынок. Так что долго рассиживаться «над буднями» они не будут.

– Ура! – обрадовалась Ева. – Купишь мне крыжовник! Я его год не ела!

– У бабы Нины наешься.

– Сегодня хочу!

– У неё его семь кустов! Хотя мама говорит, что зелёный тебе есть нельзя.

– Это ещё почему?! – возмутилась Ева.

– У тебя повышенная кислотность.

Пока они пререкались, домовой Гершель ловко вскарабкался на стул и взял в руки нож и вилку.

– Угощайте! – разрешил он двум хозяйкам. – Я ужасно проголодался. – И тут же громко чихнул.

– Зай гизунт! – пожелала ему бабушка здоровья.

– Сомневаюсь в этом, – ответил Гершель. – Подвал не самое лучшее место для домового… Насморк ещё, куда ни шло, но когда ломота в пояснице – это уже не жизнь!..

– Ты сам не захотел жить в тёмной комнате, – обиделась бабушка.

– Какая там жизнь, если все постоянно лезут в холодильники! Словно голодающие с Поволжья!

– На чердаке жить ты тоже отказался…

– Потому что я люблю темноту, тишину и уединение… Чтобы подумать, помечтать!.. А там постоянно крутятся – то птицы, то чужие кошки… Как будто своей нет в доме!

– Может, выпьешь рюмку водки и закусишь яблочком? Поясница и отпустит.

– Ага! На все четыре стороны! Нет уж, спасибо!

Ева собралась было сбегать в тёмную комнату за яблоками, но Гершель остановил её за руку:

– Не надо! Сиди! Во-первых, – объяснил он, – я ими уже объелся за зиму, во-вторых, водка тут не поможет.

– А что вам поможет? – спросила Ева.

– От такой сырости, кэцэлэ, можно вылечиться только одним способом – полностью спиться!.. Чтобы уже ничего не чувствовать. А кто-нибудь видел еврея-шикера? Да ещё домового, при этом! То есть, пьяницу, при исполнении служебных обязанностей! Лично я – нет! Лучше налей мне томатного соку.

И все трое принялись отмечать «чёрствые именины».

…Следователь и Анна шли по коридору третьего этажа. С ней здоровались больные и сотрудники.

– Знаете, что такое бэкроним? – внезапно спросил Борис Фёдорович Товкач.

– Что? – не поняла Анна.

– Бэкроним, – повторил следователь.

Анна нахмурилась, пытаясь вспомнить, но всё же сдалась.

– Нет, не знаю… Это что? Лекарство? Болезнь? Или чья-то фамилия…

Следователь тактично рассмеялся, не желая её обидеть.

– Литературный термин… – сказал он. – От английского back «обратно» плюс акроним, он же аббревиатура. Но если акроним – искусственно созданное слово, например, МХАТ, или ВЧК, то бэкроним изначально не имел расшифровки. Например, слово «морг».

Анна невольно повернула к нему голову.

– Что, морг? – спросила она, толком не понимая, о чём он ей говорит.

На лице Бориса Товкача всё ещё сияла улыбка.

– Бэкроним переводит это скорбное слово, как Место Окончательной Регистрации Граждан. – И громко рассмеялся. – Шутка, конечно… Или слово «муж»…

– А оно как переводится?..

– Мужчина, Угнетаемый Женой… – он продолжал весело смеяться.

Анна вежливо улыбнулась.

– А вы оттуда это знаете? – спросила она его.

– Я много чего знаю, – скромно заверил её Товкач, убрав улыбку с лица. – Сначала учился в ИФЛИ, потом… Кстати, ИФЛИ тоже акроним – Институт философии, литературы и истории.

– Так вы ещё и философ, – нервно прокомментировала Анна.

– Громко сказано! – усмехнулся следователь. – Я ведь проучился там всего год.

– Отчислили?

– Что вы! Пригласили в другой профсоюз…

Анна кивнула – она поняла, в какой именно.

Открыв ключом дверь кабинета, доктор Шварц пригласила следователя войти.

Пока тот вешал свой плащ и шляпу на стоящую у двери деревянную вешалку с гнутыми рожками, Анна распахнула окно в больничный сад – в кабинете было душно от утреннего солнца и, резко пахло лекарствами.

– Дверь запереть?.. – неловко спросила она у следователя.

– Не стоит, – он понял её зажатость и браво ответил: – Я по делу!

И тут же, подняв с пола тяжёлый портфель из крокодиловой кожи, взявшийся неизвестно откуда, поставил его на край стола.

Анна готова была поклясться, чем угодно, даже здоровьем своих детей, что портфеля до этой минуты в руках следователя не было!

Между тем, Товкач невозмутимо щёлкнул замком и достал из появившегося портфеля несколько листков папиросной бумаги, с напечатанным на машинке текстом.

– Читайте! – он положил листки перед Анной, без приглашения сел в кресло напротив и, промокнув платком лицо, наконец-то окончательно стёр с него улыбку. Он смотрел отсутствующим взглядом сквозь неё, на стену где висел над Анной портрет товарища Сталина.

…Утренние «чёрствые именины» подходили к концу. Домовой проглотил последний кусок торта «Наполеона» и запил его сладким чаем.

– Спасибочки! – сказал он двум хозяйкам, вытирая обшлагом куртки усы и бороду, из которых торчали крошки от еды.

– На здоровье! – ответила бабушка, на этот раз по-русски.

А Ева с удивлением подумала, каким это образом всё, что поел Гершель, в него влезло.

Домовой легко спрыгнул со стула. И тут Ева заметила выросший у него за завтраком животик. Он был такой большой и округлый, что походил на живот тёти Лили-Маленькой, которая ждала третьего ребёнка. Ева не выдержала и прыснула в ладонь.

– Ты чего? – спросила её Берта.

– У мэйдэлэ хорошее настроение, – опередил Гершель Еву с ответом. – Ну, мне пора! – Он икнул и направился к открытому подвальному люку, покачиваясь на своих крошечных полусогнутых ножках. Но, не дойдя шаг, внезапно остановился и громко хлопнул себя по лбу, отчего из-под его ладони выскочили искры. – Вот что значит возраст! – И вернулся к столу.