ВТОРАЯ ЧЕЧЕНСКАЯ - Анна Политковская

Так, значит, отец ребенка – чеченец? Хотя бы потому, что имел двух жен? На этот вопрос Раиса ответить уже не смогла. Впрочем, ее слова были только версией. Случилось то, что случилось: в цивилизованной Европе, в 21-м упорядоченном веке из ниоткуда явился ребенок, о котором никто точно не знал, кто он. Война, которую мы допустили, лишила эту девочку абсолютно всего, и даже того, что имеют сироты, – имени, фамилии, года и места рождения.

Прошел месяц. Анжела пополнела, порозовела, дала себя осмотреть врачу, потихоньку заговорила и забегала по коридорам дома престарелых, радуя одиноких грозненских бабушек и дедушек. Но так ничего о себе и не вспомнила. Лишь забивалась под кровать всякий раз, когда на общественной кухне повара с треском роняли на пол большой железный половник. Лишь падала, как подкошенная, куда придется и намертво обхватив голову руками, когда слышала стрельбу. Заученные телодвижения.

Журналистика – счастливая профессия. Много людей, с которыми встречаешься. И много тех, которые готовы помочь. Тем, за которых ты просишь. Так и случилось: прошло еще около полугода – на всякие нудные формальности и уговоры чиновников, и Анжелу удочерила семья из североосетинского города Моздок. Немолодые уже муж и жена. Чеченцы из Грозного, бежавшие из него во время второй войны и теперь не желающие возвращаться. В войну у этих людей погиб единственный сын, не успевший жениться и оставить им внучат. У меня есть фотография Анжелы с новыми родителями. На меня смотрит совсем другое лицо – яркие быстрые глаза, открытая улыбка, горделивая постановка красивой головки. Ничто не напоминает в ней ту дикую грозненскую беспризорницу.

Но я не еду посмотреть на нее, хотя и тянет – приятно видеть счастье после беды. Не еду, потому что не хочу ни о чем напоминать – ни ей, ни ее папе и маме. Они должны все забыть – это фундамент их дальнейшего счастья.

Выжженный крест цоцан-юрта

Власти, использовав для этого общедоступное лицо помощника президента РФ Сергея Ястржембского, ответственного за «формирование правильного образа войны», объявили о «несомненном успехе спецопераций», проведенных в декабре-январе 2002 года в Чечне. «Лицо» заверило наш многомиллионный народ, что там применялась тактика «многомесячного» выдавливания боевиков с гор и из нескольких населенных пунктов в селение Цоцан-Юрт, где в Новый Год последние были блокированы в количестве не менее ста человек, шли сильные бои с «плотным огнем из домов, превращенных в крепости», в результате которых большое количество боевиков поймано и уничтожено…

В Цоцан-Юрте все началось 30 декабря – в тот день, когда уже почти весь мир за праздничным столом.

– «С Новым годом!» – так я сказала солдату, который первым вошел в мой двор, – говорит дряхлая старушка совсем преклонных лет, пришепетывая и присвистывая двумя оставшимися во рту зубами. – И солдат ответил мне: «С новым горем, бабушка!»

Камера начинает нервно плутать по ее дому. Бабушка что-то сбивчиво и невнятно объясняет – опять с очень плохим произношением. Но, собственно, слова уже не требуются. Шифоньер перевернут и внутри все выломано.

– А вещи где?

– Унесли. Они пришли и сказали, что у меня бандиты скрываются. И тут же стали грабить. Недавно мне подарили старые калоши – так они их забрали. Я спросила:

«Часы не можете оставить? У меня больше нет часов». Солдаты ответили: «Бандитов подкармливаете – часов оставить не можем».

Посуда? Разбита, расколота и сброшена на пол.

Подушки и матрацы? Вспороты.

Мешки с мукой? Тоже – ножами, крест-накрест. Муку – на пол, чтобы из нее уже никто, никогда и ничего не приготовил.

– У меня в сарае было 200 тюков с сеном, – рассказывает соседка старушки «С новым горем». – Военные притащили в мой сарай парня с другого конца села, положили между тюков и все сожгли.

Длиннобородый старик в белой папахе – он буквально «повис» на своей палке – еле стоит на ногах. И от старости, и от горя:

– Они вошли и говорят: «Где паспорт на магнитофон?» А магнитофону – 30 лет. Какой у него «паспорт»? Если нет «паспорта» – уносят. Или деньги плати, чтобы оставили. Картошку у меня всю забрали. Весь зимний запас. Если мешок с мукой им был не нужен – рвали его и муку высыпали. Кукурузу – корм для скота – всю сожгли. У меня было три пары штанов – все три забрали, и все носки, которые были. А кто давал выкуп – 5-6 тысяч рублей с двора – не трогали. За человека выкуп меньше, чтобы не забирали, – 500 рублей. А те, кто в селе боевики, – тех не трогали… Потом автобус подогнали, людей туда погрузили, и детей – тоже. Детям в руки лимонки давали и родителям кричали, что если не принесут денег, то детей подорвут. В доме Солталатовых федералы держали молодую женщину с годовалым ребенком на руках на улице до тех пор, пока ее мать не смогла обежать соседей и собрать сумму, которую они потребовали. Уносили из домов даже одежду для новорожденных. Мою сноху, под угрозой оружия, заставили написать заявление, что она благодарит их за содеянное и дарит им двух баранов на Новый год. Пообещали вернуться и сжечь дом, если потом она напишет другое заявление… Три дня и три ночи так издевались над нами: придут – уйдут. Разве порядок таким образом наводят?

Мечеть, конечно, самое лучшее здание в селе. Отремонтированные стены, красивая свежевыкрашенная ограда. Солдаты пошли в мечеть, а может, это были и офицеры. И там, в мечети, взяли да нагадили. Стащили в кучу ковры, утварь, книги, Коран, конечно, – и свои «кучи» сверху наложили.

– Это что, они, называется, – культурные люди? А мы – средневековье, по-вашему? Русские матери! Ваши сыновья вели себя у нас как свиньи! И остановить их на

этом свете некому! – кричат женщины в платках, съехавших набок, – те женщины, которые потом, через шесть дней после цоцан-юртовского погрома, отскребали в мечети это человеческое говно. И еще кричат:

– Будь прокляты вы, русские! Не забудем мы вам это! Кто те матери, которые родили этих извергов?

Мальчишки рядом толкутся, прислушиваются. И молчат. Один не выдерживает, резко разворачивается и уходит прочь – его увозили вместе со взрослыми мужчинами «на поле», во временный фильтропункт, допрашивали, били. Другому, лет девяти, взрослые велят рассказать, что он видел.

– Я залез в какой-то подвал от страха. Солдаты всех били. Гонялись за всеми. Я и полез. А там мужчина убитый, я испугался и вылетел…

– Я, видишь, бабушка уже, – это еще одна бабушка говорит, совсем не дряхлая, с крепким голосом, с осанкой, боевая. Но все равно ведь бабушка. – А они мне: «Сука! Блядь!»

– И нам так же, – скорбно кивают другие бабушки. С палочками, на кривых, вдрызг разбитых подагрой ногах вечных тружениц.

– Я – «сука»? – плачет та, что все время молчала. – Я сорок лет дояркой отработала, надоев рекордных добивалась. А мне солдат кричал: «Мы вас доведем до того, что вы сами в Сибирь будете проситься». Но я там уже была, в Сибири было лучше…

– А я – им: «Как же вам не стыдно, ребята!» – продолжает самая первая старушка. – «А если бы твою бабушку сукой обозвали? Что бы ты делал?» А солдат мне в ответ: «Мою бы не обозвали, потому что она – русская».

До 3 января в Цоцан-Юрте шла обычная карательная операция. Погромы, поджоги, мародерство, аресты, убийства.

Крест, выжженный на снегу, – до самой земли. Темный почвенный крест на белом снегу. Это место, где федералы сожгли молодого цоцан-юртовца по имени Бу-вайсар, предварительно расстрелянного. Старик в белой папахе говорит:

– Военные нам даже не дали молитву над ним прочитать, когда расстреляли, – сразу стали жечь.

От Бувайсара ничего не осталось, кроме креста.

По информации правозащитного центра «Мемориал», в ходе «зачистки» селения Цоцан-Юрт (30 декабря 2001 г. – 3 января 2002 г.) представителями федеральных сил были жестоко, с пытками, убиты Идрис Закри-ев, 1965 г.р. (увезен на БТРе № А-611 из собственного дома по ул. Степной 30 декабря в 7.45 утра) и Муса Исмаилов, 1964 г.р. (отец пятерых детей, старшему из которых 14 лет, также увезен федералами из собственного дома). Еще, по окончании «зачистки» и после снятия блокады, 7 января цоцан-юртовцы обнаружили на окраине села останки минимум трех мужчин – тела были взорваны. Среди них удалось опознать останки Алхазура Саидселимова, 1978 г.р. А как же сожженный Бувайсар? Увы, не осталось даже костей, поэтому он не может быть «подтвержден».

– Действительно, список неполный, – утверждают «мемориальцы». – Это только те, которые перепроверены.

– Военные увозили людей десятками. Это те, семьи которых не смогли откупиться, – свидетельствуют цоцан-юртовцы. – Но мы будем молчать, пока есть шанс их вернуть. Если назовем фамилии, их точно убьют и где-нибудь тайно закопают.

Старик в очках с толстыми дальнозоркими стеклами, делающими его глаза огромными и беззащитными, спрашивает, разводя руками: