Владимир Мономах, князь-мифотворец - Дмитрий Боровков

Строго говоря, Чернигов являлся «отчиной» как для Олега, так и для Владимира Мономаха, но с точки зрения «старейшинства» этих прав приоритет, безусловно, был за тмутороканским князем. Но почему Мономах без сопротивления признал приоритетные права одного брата на Киев в 1093 г., а в 1094 г. на протяжении восьми дней сопротивлялся признанию прав на Чернигов другого?

Ответ на этот вопрос заключается в том, что в первом случае Мономах стремился сохранить в неприкосновенности раздел «Русской земли» 1077 г., к которому представители старшей и младшей ветвей потомков Ярослава вернулись в 1093 г., а во втором — препятствовал его нарушению. Поэтому применение им «отчинного» принципа на практике было избирательным, как в свое время у Всеволода Ярославича, который наделял волостями одних племянников, игнорируя при этом других и предпочитая решать насущные проблемы за счет волостей на правобережье Днепра, которые в 1077–1078 гг. перешли сначала под контроль Изяслава, а затем его сына Ярополка, что позволяло ему сохранять неделимыми территории по левому берегу реки. Однако вынужденный отказ от Чернигова ознаменовал изменение его отношения к этой проблеме.

Трудный путь к «триумвирату»

24 июля 1094 г. стало днем крушения дискриминационной политики Изяслава и Всеволода, осуществлявшейся с 1077 г. по отношению к сыновьям Святослава, с которыми их преемникам отныне пришлось считаться. Как отмечал Г.В. Вернадский, «в определенном смысле первоначальный триумвират сыновей Ярослава теперь восстанавливался его внуками», но «во втором триумвирате было еще меньше согласия, чем в первом»{139}. В действительности, несмотря на то что свои права на владения волостями реализовали представители всех трех ветвей потомства Ярослава, стратегическое партнерство между ними установилось далеко не сразу и Мономаху со Святополком пришлось приложить немало усилий для того, чтобы ликвидировать нарушенное в 1070-х гг. единство княжеского рода, так что оформление нового «триумвирата» произошло несколько позже, а пока продолжалось противостояние двух междукняжеских коалиций.

Одновременно с Олегом активизировался и другой Святославич — Давыд, который каким-то образом оказался в Смоленске, где продолжал оставаться до тех пор, пока Владимир и Святополк, объединив свои силы, не выпроводили его на княжение в Новгород{140}. Стремление киевского и переяславского князей убрать Давыда из Поднепровья можно объяснить необходимостью предотвращения консолидации Святославичей, в результате которой под их контролем могла оказаться вся верхняя часть бассейна Днепра, позволявшая им блокировать важнейший сегмент пути «из варяг в греки». Переведя Давыда в Новгород, а Мстислава в Ростов, Святополку и Мономаху удалось на некоторое время предотвратить подобное развитие событий.

Куда сложнее было восстановить спокойствие в «Русской земле». Под 6603 (1095/96 мартовским) г. в летописи сохранился рассказ о том, каким образом окружение Владимира Мономаха попыталось нейтрализовать половецкую угрозу: «…В тот же год пришли половцы, Итларь и Кытан, к Владимиру мириться. Пришел Итларь в город Переяславль, а Кытан стал между валами с воинами; и дал Владимир Кытану сына своего Святослава в заложники, а Итларь был в городе с лучшей дружиной. В то же время пришел Славята из Киева к Владимиру от Святополка по какому-то делу, и стала думать дружина Ратиборова с князем Владимиром о том, чтобы погубить Итлареву чадь, а Владимир не хотел этого делать, так отвечая им: “Как могу я сделать это, дав им клятву?”. И отвечала дружина Владимиру: “Княже! Нет тебе в том греха: они ведь всегда, дав тебе клятву, губят землю Русскую и кровь христианскую проливают непрестанно”. И послушал их Владимир, и в ту ночь послал Владимир Славяту с небольшой дружиной и с терками между валов. И, выкрав сперва Святослава, убили потом Кытана и дружину его перебили. Вечер был тогда субботний, а Итларь в ту ночь спал у Ратибора на дворе с дружиною своею и не знал, что сделали с Кытаном. Наутро же в воскресенье, в час заутрени, изготовил Ратибор отроков с оружием и приказал вытопить избу. И прислал Владимир отрока своего Бяндюка за Итларевой чадью, и сказал Бяндюк Итларю: “Зовет вас князь Владимир, а сказал так: «Обувшись в теплой избе и позавтракав у Ратибора, приходите ко мне»”. И сказал Итларь: “Пусть так”. И как вошли они в избу, так и заперли их. Забравшись на избу, прокопали крышу, и тогда Ольбер Ратиборич, взяв лук и наложив стрелу, попал Итларю в сердце, и дружину его всю перебили. И так страшно окончил жизнь свою Итларь, в неделю сыропустную, в часу первом дня, месяца февраля в 24-й день»{141}.

Автор этого летописного рассказа стремится переложить ответственность за столь неблаговидный поступок с Владимира Мономаха на его дружину, применяя излюбленный прием древнерусских книжников, который обычно использовался для снятия ответственности с князей. Если верить летописному рассказу, сам акт, по сути дела, являлся рискованной и бессмысленной авантюрой, потому что ханы явились с мирными предложениями, которые, видимо, должны были положить конец затяжной войне русских с половцами; о трудностях этой войны Мономах сообщает в «Поучении»: «И сидел я в Переяславле три лета и три зимы и с дружиной своей, и многие беды приняли мы от войны и от голода. И ходили на воинов их за Римов и Бог нам помог, одних мы избили, а других взяли в плен. И потом Итлареву чадь перебили и вежи их взяли, пойдя за Голтав»{142}.

Судя по всему, сам Мономах не слишком жалел о содеянном, если принимать во внимание тот безразличный тон, каким он описывает это событие. Но гораздо важнее то, что этот поход вскрыл глубинные противоречия между соправителями «Русской земли»: «Святополк же и Владимир послали к Олегу, веля ему идти на половцев с ними. Олег же, обещав и выйдя, не пошел с ними в общий поход. Святополк же и Владимир пошли на вежи, и взяли вежи, и захватили скот и коней, верблюдов и челядь, и привели их в землю свою. И стали гнев держать на Олега, что не пошел с ними на поганых. И послали Святополк и Владимир к Олегу, говоря так: “Вот ты не пошел с нами на поганых, которые губили землю Русскую, а держишь у себя Итларевича — либо убей, либо дай его нам. Он враг нам и Русской земле”. Олег же не послушал того, и была между ними вражда»{143}.

Этот рассказ до некоторой степени может объяснить, почему столь вероломный поступок был совершен в отношении Итларя и Кытана. По-видимому, Итларь был союзником Олега Святославича, в заложники которому отдал своего сына. Превентивный удар по Итларю, разработанный приближенным Владимира Мономаха Ратибором (возможно, бывшим посадником в Тмуторокани) и приближенным Святопол-ка Изяславича Славятой, в этом случае мог быть ударом и по Олегу Святославичу, который, проигнорировав требование двоюродных братьев, ясно продемонстрировал свои стратегические приоритеты. Ответом на столь вызывающий поступок могло быть только объявление войны.

В «Поучении» Мономах пишет: «И ходили мы к Стародубу на Олега, потому что он был близок к половцам», однако в летописи под 6604 (1096/97) г. дан более подробный рассказ об этих событиях: «Святополк и Владимир послали к Олегу, говоря так: “Приди в Киев, да заключим договор о Русской земле перед епископами, и перед игуменами, и перед мужами отцов наших, и перед людьми городскими, чтобы оборонили мы Русскую землю от поганых”. Олег же, исполнившись дерзких намерений и высокомерных слов, сказал так: “Не пристойно судить меня епископу, или игуменам, или смердам”. И не захотел идти к братьям своим, послушав злых советников».

Отказ Олега после всех его действий на Руси в союзе с половцами в целом понять можно. Поскольку это междукняжеское соглашение должно было носить публичный характер, черниговский князь имел основания опасаться, как бы переговоры в Киеве при таком количестве участников не переросли в показательный процесс против него. Но решение, выраженное в столь категоричной форме, было равносильно окончательному разрыву отношений между братьями.

Святополк и Владимир сказали ему: «“Так как ты не идешь на поганых, ни на совет к нам, то, значит, ты злоумышляешь против нас и поганым хочешь помогать, — так пусть Бог рассудит нас”. И пошли Святополк и Владимир на Олега к Чернигову. Олег же выбежал из Чернигова месяца мая в 3-й день, в субботу. Святополк же и Владимир гнались за ним. Олег же вбежал в Стародуб и там затворился; Святополк же и Владимир осадили его в городе, и бились крепко осажденные из города, а те ходили приступом на город, и раненых было много с обеих сторон. И была между ними брань лютая, и стояли около города дней тридцать и три, и изнемогали люди в городе. И вышел Олег из города, прося мира, и дали ему мир, говоря так: “Иди к брату своему Давыду, и приходите в Киев на стол отцов наших и дедов наших, ибо то старейший город в земле во всей, Киев; там достойно нам сойтись на совещание и договор заключить”. Олег же обещал это сделать, и на том целовали крест».