Куклы зазеркалья - Алиса Лойст

руку, исчез в полутемном коридоре, пообещав позвонить завтра. А я стояла как истукан несколько минут, пока не услышала окрик:

– Лера, это ты там в коридоре? Чего не проходишь? Жаркое стынет.

– Да, иду.

И погладила подушечками пальцев, то место, куда он меня поцеловал, еще потом долго глупо улыбалась. «Много ли нам девушкам надо для счастья? Обещали позвонить и все радости полные штанишки. Правда, как-то странно все это».

С этой мыслью я и заснула в тот вечер: «Все как-то странно». Так до конца и, не поверив в события этого дня.

Где-то мерно капала вода. Этот звук болью раздавался по всему его телу, как раскаты грома. Семен Петрович опять не закрыл кран в туалете, недалеко от их кабинки из стекла и пластика. В которой были стол, стеллаж и небольшой экран, передающий изображение с трех камер видеонаблюдения.

Боль была все резче и резче, но идти и затягивать кран не хотелось. Какая-то апатия напала на него.

Да и этот звук, хоть и причинял боль, но в то же время и успокаивал. Не давал волнению, страху, неудовлетворенности, вырваться наружу.

Все в этот раз было не так. С этой девушкой все не так! Она, как заноза засела в его голове. План, который так счастливо легко нарисовался, летел к чертям. Ничего не получалось, а время уходило. Все больше времени. И капли, мерно стучащие о раковину, подтверждали это, отсчитывая секунды.

Сегодня понедельник, прошло уже два дня. А она так и не выходила на связь. Это сводило с ума. Ведь ей понравилось общаться с ним. Что случилось?

Можно, конечно, заняться поисками другой, плюнуть. Но, нет! Не в этот раз. Эта фигурка в его маленькой коллекции займет главное место. Будет венцом всего!

Нужно подождать. Он умеет ждать. Ведь столько лет прошло, прежде чем он стал свободным от тотального внимания и материнской опеки. Но ничего, будь терпелив и все придет. Теперь можно заниматься тем, чем хочется, без боязни быть осужденным навеки ее презрением.

Презрение и холодный контроль, вот основные чувства, которые, похоже, его мать испытывала к своему ребенку. Когда-то это вызывало жгучую боль. Он только начал что-то понимать, воспринимать, как другие относятся к своим чадам и как те отвечают. И решил, переняв этот опыт, применить в своей жизни.

Хорошо помнилось, как он протянул руки и поцеловал сидящую в кресле Капитолину Георгиевну в щеку, подарил самодельную открытку. На что она отстранила его и попросила, не слюнявить больше её лицо своими поцелуями, а открытку выбросила в мусорное ведро, чтобы «не скапливался хлам». Попытки продолжались лет до пятнадцати. Безнадежные, бесполезные, заунывный звук в каменную, глухую стену. И каждодневная муштровка. Этот ад, в котором из него пытались «сделать человека», «личность с большой буквы». Нужно следить за собой, нужно быть аккуратным, воспитанным, нужно правильно говорить, а если не знаешь, что сказать, молчи. Этих «нужно» были сотни, тысячи.

Лишь ночью он был свободен, накрываясь одеялом с головой, мечтал, как убежит, далеко и будет делать, то, что хочет.

Но сбежать, легко сказать. Наверное, в чем-то его мать была права, называя иногда в сильном расстройстве «никчемным бездарем» и «ничтожеством». Осуществить свои детские мечтания, так и не удалось. Возможности были. Можно было уехать, поступать в институт в другом городе и так бы прервалась их связь. Или просто уйти из дому, после наступления совершеннолетия. Но какой-то жалкий страх, который представлялся ему грязной, облезлой крысой, сидел внутри и все время останавливал, подтачивал гнилыми зубами уверенность.

Нет, нет. Как? Он не сможет один. Мама права – «никчемный». Или нет? Или попробовать?

Эта неспособность решить, много лет мучила его. Но, теперь оправдались самые смелые темные мечты. Из-за страха, подобострастного отношения к родительнице, они были забиты глубоко, глубоко, под многими слоями «правильных и нужных» мыслей и дел.

Теперь он имел и свободу, и власть над ней. Это было сродни наркотической зависимости. Власть. Она питала его, делала сильнее. А на свободе реализовывались темные, неизведанные желания.

Желание сделать что-то идеальное, красивое и сохранить это навечно для себя. Три первые попытки были неплохими. Но лишь репетиции, опробование разных способов обучения. Он завладел их душами.

Но с этой девушкой все может выйти гораздо лучше, уже не проба, а образец. Самый лучший, прекрасный в своей идеальности образец его коллекции!

А капли все падают, отмеряя время. Нужно подождать, ожидание всегда оправдывается в таких случаях. Ничего. Он знает, чувствует всем своим существом, что между ними связь. Она появилась сразу, как только в поле его зрения оказалась ее фотография. И никому и ни чему не удастся прервать этих уз.

Ответ будет. Да, будет. Он точно знает.

Утро понедельника, как и ожидалось, встретило всех дождем. Надоело, но понедельник день тяжелый.

Воскресенье тоже было ничем не легче. Выспаться не удалось. В восемь утра позвонила сестра. «Господи! Что за наказание!»

– Доброе утро, Глебушка!

– Доброе….

Голос был сиплым и язык с трудом поддавался.

– Ты еще спишь?

– Варь, воскресенье же, в конце концов. Могу я хоть один день на неделе посвятить праведному, здоровому сну?

– Можешь, можешь. Извини. Но не могла, не позвонить. Ты помнишь, что на следующей неделе у отца день рождения?

– М-м-м.

– Нет. Я так и подумала. Поэтому часть сегодняшнего дня придется потратить на поход по магазинам. Сон подождет до следующей недели. Папка хочет какую-то там пилу или как его…. Господи! Позвони ему, я не поняла точно, что он хочет. И договоримся, где встретимся. Давай, до связи.

Сказать тоже «до связи», он не успел, уже послышались гудки. Нажав кнопку отбоя, выпустил трубку из рук и повалился опять на подушку. Похоже, заснул, потому что вскоре его снова разбудил звонок.

– Глебка! Ты звонил? Или свалился на подушку и досматриваешь свой сон?

– Варь, восемь утра. Они еще спят, наверное.

– Вот и видно, кто из нас давно с родителями не общался. Папа к восьми утра всегда уже на ногах. Тем более что в последнее время у него бессонница.

– Да, ты права, я плохой сын. Довольна?

– Нет, не довольна. Вот позвонишь, и буду довольна.

– Тиран.

– Я знаю. И не успокоюсь, ты же знаешь. Буду названивать каждые полчаса. Или пять минут. Пока не решила.

– Все, встаю. Звони через час. Хоть позавтракаю.

– Хорошо. Через час.

Голова гудела. Пересилив себя, опустил ноги с кровати. Тапок не было. Ну и черт с ними! Все еще в тумане прошел на кухню, включил чайник и поплелся в