Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер

Хрил протянет правую руку для рукопожатия. Как бы, "предлагаю Руку Мира. Да будет между нами истинный мир". Итак, он выставляет руку, еще не дав Джерету настоящего разрешения ее коснуться; и когда Джерет пожмет его руку, Хрил сможет покарать дерзновенного потоком священной спермы или еще как.

Однако Джерет был подозрительным ублюдком с рождения, и он, не пожимая руку Хрила, взмахнул Мечом Мужа и снес ее с запястья. Рука Хрила падает наземь, Джерет говорит: "И отнимаю я твою руку, показав свое желание: чтобы все вы, говноеды и надоеды, сдохли в мучениях. Но я готов к мирному исходу. Когда между нами воцарится истинный мир, буду счастлив засовать ее в твой зад, так глубоко, чтобы лопнули глаза". - Человек кашляет. - Я, гмм, говорю не совсем точно.

- Нет, правда?

- И это был второй адский шок. Особенно для Хрила, открывшего, что не может вырастить назад свою Руку. И никто из богов не сможет.

Ну, есть две несовместимых версии насчет конца Деомахии. Липканцы скажут, что их бог войны - Дал'каннит Тысячерукий, отец всего пантеона, включая Хрила, покровитель Липке и всякое такое остальное - вызывает Джерета на единоборство, чтобы решить ссору, Джерет принимает Его вызов и после трех дней яростного боя на вершине горы Пиришанте Джерета предает его же подлость: кровь Хрила разъела клинок, словно кислота, Дал'каннит сражает предателя и великодушно объявляет, что все боги будут чтить соглашение, наименованное по славной битве на горе Пиришанте. Завет Пиришанте, по сути - вооруженное перемирие. Боги не трахают реальность, люди не трахают богов.

Наверное, ты догадываешься, что монастырская версия чуть иная.

Наша в том, что боги решили сбиться в банду, навалиться на Джерета скопом и взять числом. Монастыри говорят, что Дал'каннит получил титул Тысячерукого как метафору тысяч богов, что собрались с ним рядом, надеясь убить Богоубийцу, и каждый надеялся, что именно ему не придется встретиться с Мечом Мужа. Ведь даже богу будет чертовски больно от такой встречи.

Ты снова можешь догадаться, что версия Монастырей мне ближе.

Джерет и Джанто знали, что им конец. У них была миллионная армия, но никакая сила смертных не может противостоять могуществу массы всех наличных богов. С другой стороны, Джанто был столь же хитер, сколь подозрителен Джерет, у него были свои идеи, как остановить войну, трюк, способный согнуть богов и выбросить из вселенной. Лишь бы только кто-то смог отвлекать их внимание.

Есть много версий, что именно сказал тогда Джерет. Я склонен думать, он просто поднял Меч Мужа к восходящему солнцу, проверяя остроту лезвия. "Сколько тебе нужно?" А когда Джанто отвечает "Почти вечность", Джерет лишь шевелит плечами: "Сделано".

Ну, знаешь, этот диалог я придумал. Ненавижу цветастое дерьмо.

Что мы знаем, так то, что Джерет и Джанто распустили армии. Послали людей по домам, радоваться с семьями все время, пока жизни их не будут пожаты безумием и хаосом.

- Вот к чему это? Ты отсылаешь меня домой, потому что близок конец света?

- Вполне верно.

- В дупу дом. Мой дом - ты, братишка. Думал, я оставлю тебя биться в одиночку?

- Это не будет битвой. Не с чем сражаться. Тут никто ничего не может сделать. Такое дерьмо.

- Ну? И как всё закончилось для близнецов, надирателей божественных задниц?

Человек пожимает плечами. - Они встретили конец так же, как начали битву: братьями, плечом к плечу. Отдали жизни ради спасения мира.

- Ну, эта часть мне по нраву, - говорит огриллон. - Братья навсегда.

- Мы не они.

- Но можем погибнуть, как они.

- Это сказка, Орбек. Не совсем верная фактам.

Юный огрилллон встряхивает массивные плечи. - Что ты там говорил о предке? Он сказал, метафора станет истиной?

- Оставим папу в стороне. Слушай, если бы битва могла всё решить, всё кончилось бы пятьсот лет назад. Мятеж Джерета завершил бы всё навсегда. Я умер бы двадцать пять лет назад на кресте Бодекена, и Черные Ножи правили бы там доныне. Но я не, и они не. Вторая половина моей жизни создана треклятой сделкой с богом. И тебе не захочется быть рядом. Под "рядом" я имел в виду "на одном континенте".

- И когда должна состояться сделка?

- Скоро, наверное. Не могу сказать, пока бог не Призовет.

- И что будет в сделке, эй? Что ты отдашь и что получишь?

- Хотел бы знать. Одно я уже получил: сошел с треклятого креста. Не знаю, что еще. И по какой цене.

- Многовато ты не знаешь, братишка. Если ничего не знаешь, откуда знаешь, что будет катастрофа?

- Орбек, ради Христа! Ты с кем говоришь? - Человек трясет головой, так и глядя в полированный мрамор вокзала. - Ты тут сидишь, Орбек Черный, поиметь им твою маму, Нож, и спрашиваешь, откуда я знаю, что взорву ядерную дерьмобомбу? Серьезно?

- Может, я смогу помочь.

- Нет. Не надо. Просто уходи. Ты не видел семью и всяких кузенов много лет. Хочешь умереть без свиданки?

- Ты моя семья.

- Ага. Потому и хочу, чтобы ты уехал. Орбек, прошу. - Кулаки разжимаются, голова повисла сильнее. - Прошу. Кто-то, кого я люблю, должен выжить.

Ныне во Всегда 2:

Достаточно Могущественная

Это же метафора, блин. Смотри, не затопчи ее до смерти.

Кейн, "Клинок Тишалла"

Несуществование не имеет длительности, и когда Дункан Майклсон открывает глаза, время не прошло.

Его сын - человек, отказавшийся быть его сыном - стоит над ним силуэтом на фоне бесформенного неба, столь синего, что кажется твердым: протяни руку и коснись.

Между ним и человеком, похожим на сына, торчит простой черный клинок с простой гардой и просоленной кожей рукояти.

Клинок и гарда и рукоять меча, которым не-сын пронзил ему грудь, пришпилили его к камню, он так и лежит, словно насекомое на музейной доске.

- Больно? - Тон равнодушен, а взгляд - нет.

- Какая разница, если да?

- Может, и найдется.

Дункан медлит, проверяя с привычным тщанием, насколько ему больно. - Чувствую, как грудина скребет по стали с каждым вздохом. Чертовски уверен, мне должно быть больно.

- Ага.

- Но скорее это холод. Помню - смотрел в кубике твои Приключения - как холоден меч, когда вонзается в грудь. Но тут другое. Словно он сам сделан из холода.

- Сделан из холода? Хм.