Тайный код Конфуция - Алексей Маслов

Очевидно, он не философ в классическом понимании этого слова. Тогда кто же он такой? Чему он учил?

Как ни странно, ответить на этот вопрос не так просто, как может показаться, исходя из прочтения «Лунь юя» и многочисленных биографий Конфуция. Великий учитель нигде не излагает самого учения – у него нет теории и предписаний. Он намеренно отказывается выступать ментором – ведь он «не создает нового», он «лишь передает» знание своим поведением, поступками, своим настроем мыслей. Он сам и есть – воплощенное Учение, выраженное через образ человека, а не через его поучения.

Так в чем же Конфуций наставлял своих учеников? Сыма Цянь, утверждает, что весь процесс основывался на четырёх «дисциплинах», а точнее – на четырёх темах, о которых беседовал Учитель. Прежде всего, это вэнь – древние писания, в которых благородные мужи должны черпать импульс к творчеству, сверяя себя с идеалом минувших веков.

Второе – син («поступки» или «действия»): то, как должен действовать благородный муж, воплощая идеал древних канонов. Третье – чжун («преданность», «искренность»).

Здесь речь шла о преданности как учению, так и государю, равно как и своим учителям – как реальным, так и мистическим. И, наконец, последнее – синь («вера» или «искренность»).

Сыма Цянь формулирует суть учения Конфуция так: «Конфуций наставлял в «Каноне песнопений», в «Каноне истории», в ритуалах и музыке» [12, гл. «Кунцзы чжуань» с. 1938]. Это, безусловно, верно и точно – Учитель Кун действительно постоянно апеллировал и к сборнику ритуальных песнопений «Ши цзину» («Канону песнопений») и к собранию древнейших полумифологических преданий в том числе и о великих правителях прошлого «Шу цзину» («Канону истории»), советуя своим ученикам именно с них начинать свое совершенствование. Много говорил о ритуале, высоко ценил воздействие музыки – но все же сводить всю мысль Конфуция именно к этом, казалось бы, несколько нелепо. И все же Сыма Цянь в главе «Жизнеописания Конфуция» своих «Исторических записок» заостряет наше внимание именно на этом аспекте. В этом нет ничего странного – сам Конфуций еще не был канонизирован, не превратился в символ традиционного наставничества и тем более не стал частью императорского культа, как это произойдет впоследствии. А вот его роль как собирателя и ретранслятора древнейших мистических знаний уже либо была забыта, либо не казалась столь важной. И поэтому он в I в. до н. э. выступает именно как наставник древнейших уложений, ритуалов и музыки. И апелляция к духам и героям древности, и специфические ритуальные действия, и особые музыкальные композиции составляют основу практики древних медиумов и священнослужителей. Именно на этом базировался Конфуций, и в своих наставлениях он меньше всего был философом и значительно больше – интерпретатором «велений Неба».

I, 11

Учитель сказал:

– Пока отец жив, наблюдай за ним; когда отец умрет, озирай его жизнь. И если в течение трех лет ты не собьешься с пути-Дао отца, то лишь после этого тебя можно назвать воистину обладающим сыновней почтительностью.

II, 5

Мэн Ицзы спросил, как понимать рассуждения о сыновней почтительности. Учитель ответил:

– Не нарушай Ритуалов.

Фань Чи правил повозкой, в которой ехал Кун-цзы. Учитель сказал:

– Мэн Ицзы спросил меня о сыновней почтительности, я ответил – не нарушай Ритуалов.

Фань Чи спросил:

– Как понимать эти слова?

Кун-цзы ответил:

– При жизни родителей служи им согласно Ритуалам; когда умрут, похорони их согласно Ритуалам. А затем совершай жертвоприношения им согласно Ритуалам.

II, 6

Мэн Убо спросил о сыновней почтительности. Учитель ответил:

– Отец и мать тревожатся только о том, как бы их дети не заболели.

Мэн Убо – сын Мэн Ицзы.

II, 7

Цзы Ю спросил о сыновней почтительности. Учитель ответил:

– Сегодня есть люди, что называют сыновней почтительностью лишь то, что они кормят своих родителей. Но ведь собак и лошадей тоже кормят. И если это делается без должного почтения к родителям, то в чем здесь разница?

Цзы Ю (Янь Янь) – Один из наиболее способных учеников Конфуция.

IV, 18

Учитель сказал:

– В общении с отцом или матерью проявляй мягкость и учтивость. Если видишь, что твои желания им неугодны, все равно проявляй почтительность – не противься их воле. И пускай даже ты устал – не смей роптать.

IV, 19

Учитель сказал:

– Когда родители живы, не отлучайся далеко, а если отлучишься, то живи в одном месте [чтобы место пребывания непременно было известно].

IV, 20

Учитель сказал:

– Если сын в течение трех лет после смерти отца не исправляет его Дао, это можно назвать сыновней почтительностью.

IV, 21

Учитель сказал:

– Нельзя не помнить возраста своих родителей, чтобы, с одной стороны, радоваться за их долголетие, а с другой – опасаться, как бы преклонный возраст не свел их в могилу.

IX, 23

Учитель сказал:

– На молодежь следует смотреть с уважением. Откуда нам знать, сравнится ли следующее поколение с нами? Но если человек к сорока-пятидесяти годам не свершил ничего путного, то вряд ли он заслуживает уважения.

XIII, 18

Шэ-гун сказал, обращаясь к Конфуцию:

– В моей деревне есть прямой человек. Когда его отец украл барана, то сын донес властям об этом.

Кун-цзы сказал:

– Прямые люди моей деревни отличаются от ваших, отцы укрывают детей, дети укрывают отцов – ведь именно в этом и заключается прямота.

XVII, 21

Цзай Во спросил:

– Не слишком ли долог трехлетний траур по родителям? Ведь если благородный муж три года не будет упражняться в ритуалах, то ритуалы непременно будут нарушены. Если он три года не будет упражняться в музыке, то и музыка ухудшиться. Разве нельзя ограничиться годичным трауром – ведь даже старое зерно в кончается в течение одного года, после чего запасаются новым, а огонь, что получен трением, приходится зажигать заново.

Конфуций спросил в ответ:

– А был ли бы ты спокоен, если бы ты в период траура кушал рис и одевался в парчу?

– Да, наверняка был бы спокоен!

– Ну что же, если ты успокоился бы именно этим, то так и поступай. А вот для благородного мужа во время траура и пища не сладка, и музыка не доставляет ему радости, и, живя в доме, он не спокоен. Поэтому он не поступает так. Ну а если ты способен успокоиться этим – так и поступай!

Когда Цзай Во вышел, Конфуций сказал:

– Увы, в Юе (т. е. в Цзай Во) нет человеколюбия! Сын только через три года после рождения сходит с рук отца и матери. А поэтому трехгодичный траур обязателен для всех. А сам Юй разве не пользовался трехлетнею любовью своих родителей?!

Трехлетний траур являлся важнейшей частью ритуального поведения эпохи Чжоу. При этом в первый год ближайшие родственники умершего должны были одеваться в одежды из грубого полотна, есть простую пищу и отказываться от всех удовольствий.

Упоминание о добывании «огня из дерева посредством трения» скорее всего связано тем, что в разные сезоны огонь добывается из разного типа деревьев, что также является частью ритуального поведения. Так, весной огонь добывали из тополя и ивы, летом – из жожоба и абрикосового дерева, в конце лета – из тутового дерева и шелковичного дуба, осенью – из дуба и акации и зимой – из японской софоры и красного дерева. Все это в совокупности и составляет годичный цикл поддержания огня.

XIX, 17

Цзэн-цзы сказал:

– Я слышал от Учителя, что люди, которые не смогли в свое время проявить всю полноту своих чувств, проявят ее в скорби по усопшим родителям.

Тайное знание

Все китайские духовные учения, зародившиеся в эпоху Чжоу и дошедшие до сегодняшнего дня, отличает одна характерная черта: по своей внутренней сути они построены как медиумные и оккультные учения. Они учат тому, как «общаться» с окружающим миром, как устанавливать гармонию в обществе, как воспринимать и трактовать «веления Неба». И в отличии от классической греческой традиции, Конфуция, равно как и подавляющее число наставников его эпохи, нимало не интересовало ни происхождение мира, ни происхождение человека. Он не задавался вопросом, как устроен мир, откуда произошли вещи, окружающие нас. Конфуций намеренно далёк от таких рассуждений.

Существуют вещи, непостижимые для нашего сознания. Размышления, например, о космогонии и познаваемости мира лишь отдаляют от более насущных проблем. И Учитель говорил о другом: не о том, откуда произошли люди, но о том, какими они должны быть, об их моральных и этических качествах. Он думал не о происхождении Неба и Земли, а о том, как человек может понять их «волю» и не противоречить ей.