Розы на снегу - Вячеслав Новичков

летние месяцы, за время его отсутствия, она поняла, что сумасшедшие букеты цветов, торжественные церемонии и прочие красивые ритуалы есть просто дань сложившейся традиции. Она поняла, что для него объяснение в любви было не праздником, на который несут цветы, а глубокой трагедией. Букет можно принести, будучи уверенным, что его примут с благодарностью и слезами, а не просто возьмут из вежливости. Иначе всё это будет выглядеть картинно и ненатурально. Да, этот нескладный мальчик преподал ей урок.

Глава 27

Иван уезжал в лагерь с надеждой, что новая жизнь сотрёт тягостные воспоминания. И действительно — вдали от Нади ему стало легче. Он не мог забыть её, но хотел, чтобы она забыла это глупое и ненужное, как ему теперь казалось, признание в любви.

Пионерский лагерь представлял собой ранее неведомый для него новый пласт жизни. Лагерь был санаторного типа, то есть смена длилась не 24 дня, а месяц, и дети там якобы должны ещё и лечиться, кому это было необходимо. Но дети были самые обыкновенные, они не хотели и не лечились: они приехали отдыхать. Такой режим работы лагеря приводил к тому, что вожатые в сентябре получали около 20 дней законных отгулов.

Ивана поставили на 5-й отряд, в котором в первой смене были дети 11–12 лет. Лагерная жизнь закрутила Ивана необычными для него заботами: зарядка, кормление, организация досуга и укладывание спать. Но самым главным занятием поначалу для него было постоянное объяснение «почему так делать нельзя» и «что надо делать».

В начале смены Шурик, вожатый 6-го отряда, сидел нога на ногу возле корпуса. Наблюдая за своими и покрикивая то одному, то другому, он с интересом прислушивался к воспитательной беседе Ивана с очередным пионером. Когда Иван отпустил уставшего от нотаций дитя, Шурик, зевнув, обратился к Ивану:

— Философ, садись: я тебе лекцию прочту.

Шурик образования не имел, на предприятии работал слесарем, ездил в лагерь уже третий год и что почём здесь знал хорошо.

— Вань, ты мужик хороший, но глупый. Ты пойми: не твоя забота их воспитывать, пусть родители этим занимаются, у тебя их три палаты, ты всё равно не успеешь. Для вожатого главное что: сохранить поголовье — первого числа принял 30 человек, а в последний день столько же здоровых сдал. Ты должен знать — где у тебя кто. Спрашивает Сергеич: «Чем у тебя сегодня дети заняты?» А ты ему в лоб: «Четверо в кружке рисования, трое в библиотеке готовят политинформацию, 10 человек Вера повела на экскурсию к ручью, а с этими я вот сейчас иду в футбол играть». И всё — Сергеич доволен. Приезжают родители к ребёнку и спрашивают: «Как тут Вовочка себя ведёт». А ты им: «Ведёт хорошо, но кушает плохо». Он, может, жрёт за троих, но это не важно. Родители что думают: «За нашим Вовочкой здесь следят». И начальнику лагеря опять же хорошо — родители приезжают и на предприятии говорят: «У Сергея Сергеевича в лагере порядок».

Шурик прервался, дав очередное краткое указание ребёнку и пригрозив ему, и продолжил:

— И ещё очень важное: детей бить нельзя, да они тебе этого и не позволят, потому что ты для них чужой, а наказывать надо. Подзатыльник ему, кулаком погрозить, пообещать дать пинка, но всё шутя. Вот, правда, с бабами не знаю как — у меня не очень получается, ну, это пусть моя вожатая возится.

Иван с интересом выслушал, что-то принял к сведению, согласился с Шуриком не во всём, но «воспитывать» стал реже и меньше.

Глава 28

На конец июня в лагере был намечен праздник для детей. Сценарий написал всё тот же Шурик — балагур, по комплекции похожий на Колобка и не сильно дисциплинированный. Пару раз за смену он мог расслабиться после отбоя, но к утру неизменно бывал трезвый, хотя и сонный. Но для начальника лагеря он был незаменим, потому что мог за день подготовить любой праздник: расписать роли, придумать костюмы и написать стихи для персонажей. Дети всегда оставались довольными. В сценарии был момент, когда Доктора Айболита злой Бармалей гипнотизирует и усыпляет, чтобы творить чёрные дела. При этом он укладывает его на три стула, что-то шепчет, чертит на песке какие-то знаки и, чтобы убедиться в эффекте заклинаний, убирает из-под него средний стул. И в таком состоянии — опираясь на стулья только пятками и затылком — Айболит лежит несколько минут, оставаясь прямым как струна.

Сразу возник вопрос, где взять такого Айболита. На что Шурик сказал: «Это не проблема. Вон Ванька хоть час пролежит: я на днях тут видел его гимнастические выкрутасы». Так что роль Ивана даже не обсуждалась и его возражения не принимались. Дети от живого представления, да ещё со своими вожатыми, были в восторге и в каждом отряде пытались повторять трюк со стульями. Для Ивана же исполнение роли Айболита привело к очень неожиданным событиям, причём в тот же день.

Вечером после ужина он был вызван Главным врачом лагеря Марьей Васильевной. Лагерный день вожатого начинался в 6 утра и кончался около 12 ночи, поэтому Иван в 9 вечера шёл в медсанчасть уставший от суеты дня и озабоченный вопросами, которые надо было до конца дня ещё решить. К тому же впервые за 20 дней он зачем-то понадобился главврачу. Когда он вошёл, он был озадачен ещё более. Марья Васильевна и три женщины, все в белых халатах, сидели за столом с угощениями. Они пригласили его присесть с ними, и Марья Васильевна начала: «Мы поздравляем вас с тем, что вы сегодня влились в наш славный коллектив медиков, и хотим вместе с вами отпраздновать это событие».

Иван не понимал — чего врачи от него хотят. Трое из женщин были примерно сорока или чуть более лет. Они были чем-то смущены. Они говорили и предлагали угощение, но как-то невпопад и при этом переглядывались. А четвертая, всё время молчавшая, была молодой миловидной девушкой, которую впоследствии он окрестил «медсестричкой Зиночкой». В разговорах ни о чём прошло более четверти часа. Наконец Марья Васильевна, видя, что Иван застыл в напряжённой позе, его удивление нарастает и на простые вопросы он не может дать даже односложного ответа, решила открыть карты и заявила в лоб:

— У нас для красна молодца есть товар — красна девица. Вот наша Зина хочет с вами познакомиться.

Иван открыл рот, но сказать ничего не сумел. После изумлённой паузы он начал: «Не