Наследница по кривой - Тьерни Макклеллан

— А я уж решил, что ты не хочешь со мной разговаривать, — скорбно пробубнил Даниэль. Он, со своей стороны, не испытывал ни малейших угрызений совести, внушая мне чувство вины. — А я… гм… хотел попросить тебя кое о чем. Мои кроссовки совсем развалились, а ты разжилась деньжатами, и я подумал, может, выделишь девяносто баксов на новую обувку, а? Я видел одни на распродаже, девяносто — это ж просто даром. Что скажешь?

Барби продолжала напирать на Матиаса. Еще секунда, и она прижмет его к моему столу. Я наблюдала за ней, лениво прикидывая: если она и впрямь прижмет Матиаса, удастся ли мне изловчиться и вырвать у него из рук фотографию?

— Если вам что-нибудь понадобится, — говорила Барби, — да что угодно! — обращайтесь ко мне, не стесняйтесь, ладно? — И одарила Матиаса томным взглядом из-под ресниц. Непонятно только, что она могла видеть сквозь такой толстый слой туши. Впрочем, чудо, что ей вообще удавалось держать глаза открытыми.

— Даниэль, — строго сказала я, — сейчас не самый подходящий момент для разговора о кроссовках…

Наверное, коммерческий инстинкт передается по наследству и Даниэль получил от меня изрядную дозу. Он не собирался отступать.

— Но ты подумаешь об этом? — с надеждой осведомился он.

Матиас тем временем благодарил Барби:

— Вы очень добры.

— О, не-е-ет! — задыхалась Барби. Астма прогрессировала на глазах. Не вызвать ли ей "скорую"?

— Даниэль, я подумаю и перезвоню тебе, — закончила я разговор.

Забавно: стоило мне положить трубку, как Барби решила снять осаду. Полагаю, временно. Но прежде она бросила на Матиаса последний призывный взгляд.

Я смотрела ей вслед. Методами Барби нельзя было не восхищаться. Однако бывшая подруга не долго занимала мои мысли, мне хватало своих забот. Матиас Кросс (когда он не взирал на меня так, словно уже представлял мою особу на электрическом стуле), возможно, был не лишен привлекательности. Но если Барби Ландерган вознамерилась заарканить его и оттащить в свое стойло, мне-то что за дело? Передо мной стояли куда более серьезные задачи: разобраться в идиотской ситуации, в которую угодила, вернуть снимок-талисман и выяснить, кто выкрал его из моей сумки.

Моя сумка.

Боже мой! Не знаю, как другие женщины, но я считаю сумку личной собственностью. К тому же священной. Если взломают вашу дверь или машину, это, конечно, неприятно. Но когда роются в вашей сумке, это святотатство. Как подумаю, что кто-то вытаскивал детские и школьные фотографии моих сыновей из бумажника, или разглядывал мою чековую книжку с печально малым остатком, или, боже сохрани, пялился на мою жуткую фотографию на водительских правах — ту, где улыбка до ушей и видна верхняя десна, — только от одной этой мысли прихожу в бешенство.

Я мрачно насупилась, припоминая, когда в последний раз видела воспитательный снимок. В среду вечером. В тот вечер, когда был убит Эфраим Кросс. Я возвращалась домой с работы, и мне вдруг до смерти захотелось мороженого «баскин-роббинс». Пришлось довольно долго гипнотизировать себя фотографией, чтобы унять преступное желание.

Выходит, в среду фотография еще мирно покоилась в сумке. Но о времени ее исчезновения у меня не было никаких предположений, потому что со среды не заглядывала в это отделение бумажника.

Пока я размышляла, Матиас, словно завороженный, смотрел вслед Барби, удалявшейся туда, откуда она пришла, — к своему столу, расположенному по диагонали от моего, в дальнем углу. Разумеется, Барби покачивала бедрами, обтянутыми клубничным платьем. А пляшущие монетки рассыпали трели.

Когда Матиас наконец обернулся ко мне, взгляд у него был немного рассеянным, однако довольно быстро прояснился.

— Ладно, — произнес он, — положим, вы говорите правду и фотографию украли из вашего бумажника. Но кто мог это сделать?

Я ответила не сразу. Неужто Матиас решил хоть в чем-то мне поверить? Или он просто издевается надо мной? Стоит тут, скрестив руки на широкой груди, глядит серьезно и честно, а на самом деле расставляет мне ловушку, надеясь, что я проговорюсь и он уличит меня во лжи.

— Сумку без присмотра я оставляю только дома, — я осторожно выбирала слова, — и здесь, в офисе.

Сумка у меня черно-коричневая, от Дуни и Бэрка, я сама подарила ее себе на Рождество два года назад. В одной из книжонок на тему "Как выглядеть богатой, не будучи таковой" я прочла, что одним из способов является дорогая сумка. Очевидно, идея была такая: если женщина истратила безумные деньги на сумочку, значит, внутри сумочки лежат еще более безумные деньги.

Логика, на мой взгляд, не бесспорная, но в моей профессии выглядеть состоятельной — залог успеха. Потому что, если клиенты заподозрят, что ты набрала маловато комиссионных, они могут отказаться иметь с тобой дело, как с недостаточно опытным агентом.

Итак, в неуемном стремлении казаться более преуспевающей я выложила двести семьдесят долларов за то, что называлось "купольный ранец". С тех пор я не раз сожалела об этом легкомысленном поступке. Потратить столько денег на вещь, у которой даже нет двигателя, глубоко противно моей сверхэкономной натуре, и меня тут же одолела паранойя. Стоило мне перекинуть через плечо тонкий ремешок "Дуни и Бэрк", как всюду начинали мерещиться мелкие воришки, исподтишка тянущие лапы к моему сокровищу. Думаю, не надо объяснять, что с сумкой я практически не расставалась. Даже показывая дом клиентам, не выпускала ее из рук.

Словом, сумку я снимала с плеча только в агентстве и дома. Вряд ли ее обшарили, когда я была дома: последние две недели ко мне никто не заходил, за исключением вчерашних копов и сыновей. А если в доме побывал грабитель, то он должен был оставить какие-нибудь зарубки мне на память. Например, разбитое окно. Или выломанную дверь.

Надо смотреть фактам в лицо: в моей сумке копались здесь, в агентстве, где я всех знала, всем доверяла и со спокойной душой оставляла свои вещи без присмотра. Я беспечно совала мое сокровище под стол, направляясь к ксероксу, или в туалет, или на кухню за колой.

Что же все это значит? Понятно, что ничего хорошего. Отчаянно не хотелось признавать, но вряд ли посторонний человек мог заглянуть между делом в офис и обыскать мою сумку — да так, что никто ничего не заметил. Мало того, зачем постороннему человеку могла понадобиться моя воспитательная фотография?

Железный вывод напрашивался сам собой: в сумку залез кто-то, кого я знала. Кто-то из моих коллег. Моя проницательность меня не обрадовала, ни в коем случае.

Да неужто такое возможно? Неужто человек, с которым я работаю, выкрал снимок из моего бумажника?

Мне не терпелось пронзить Барби и Шарлотту испытующим взглядом, но я сдержалась. Вместо этого изложила Матиасу — на манер "Ридерс дайджест" — сокращенный вариант моих размышлений.

— А поскольку в агентстве я торчу безвылазно только по вторникам и пятницам и в среду вечером фотография была при мне, значит, ее украли в пятницу, — подытожила я.

Впрочем, толку от моих умозаключений было мало. В прошлую пятницу все служащие "Кв. футов Андорфера" в разное время наведывались в офис. Барби, Шарлотта, Джарвис — все побывали здесь. Даже жена Джарвиса, Арлин, забрела. Насколько я помню, Арлин явилась около полудня, чтобы пообедать вместе с мужем. Пока я была занята с клиентом или еще чем-нибудь, любой из этих людей мог завладеть моей сумкой.

Но зачем кому-то понадобилось представить дело так, будто я убила Эфраима Кросса?

Я продолжала говорить, обращаясь к Матиасу, а про себя думала: действительно, зачем? Совершенно ни к чему, если только один из этих людей не прикончил Эфраима Кросса, а теперь пытается свалить вину на меня.

От этой мысли по спине пробежал холодок.

Когда я умолкла, Матиас задал вопрос, не улучшивший мое настроение.

— Итак, кто в агентстве знал о фотографии? — осведомился он, наконец-то понизив голос.

Я уставилась на него. Вопрос можно было понять двояко.

Либо Матиас хотел помочь мне вычислить, кто мог украсть снимок (какой же он все-таки добрый, отзывчивый человек!), либо намеревался выяснить, сможет ли кто-нибудь в агентстве подтвердить мою историю. Не наврала ли я с три короба про фотографию, укрепляющую волю? Подлый и бесчувственный кретин!

Зря я грешила на сумку, не она превратит меня в законченного параноика.

Какова бы ни была цель Матиаса, я на секунду задумалась, прежде чем ответить на его вопрос. И не придумала ничего лучше, как рассказать о происшествии, случившемся, как я смутно припоминала, две недели назад.

— Я собиралась уходить и очень спешила, боялась опоздать на встречу, схватила сумку за один ремешок, и она перевернулась. Все вывалилось на пол: бумажник, губная помада, пудреница, тушь… — Тут Матиас начал проявлять нетерпение, и я не стала перечислять все содержимое моей сумки. — Из бумажника выпали несколько фотографий и рассыпались по комнате. Думаю, моя воспитательная фотография была среди них. — Я умолкла, пытаясь вспомнить, кто из сослуживцев стоял рядом со мной, когда упала сумка. Кто-то был рядом и даже помог собрать вещи, но кто? Как я ни старалась, не смогла воскресить в памяти лицо этого человека. — Но не помню, кто стоял поблизости.