Удивительный мир Кэлпурнии Тейт - Жаклин Келли

Я проснулась утром и обнаружила, что на моей кровати, прижимая к груди мою подушку, сидит немой вопрос. Сидит и глядит на меня. Глядит и глядит. Давно она уже так сидит? Почему она на меня глядит? Я что, во сне разговариваю? Храплю? Пукаю? У нее такое выражение на лице, будто она уже увидала змею. Ладно-ладно, я помню, с ней надо поласковей. Помогу ей поправиться, возвращу ее к жизни. Мы будем подолгу гулять, чтобы Природа могла сделать свое дело, по вечерам я буду ее причесывать, сто раз, как положено, чтобы волосы стали идеально здоровыми и красивыми. Мы будем вместе читать любимые книжки. Наконец-то у меня будет сестра.

– Привет, – начала я.

Ни ответа ни привета.

– Как себя чувствуешь?

Ни звука.

Я пристально поглядела на кузину. Среднего роста, не толстая и не тонкая, обычные каштановые волосы, обыкновенное лицо. Не красавица, но и не уродина. По правде сказать, самая обыкновенная. Нечего судить по внешнему виду, напомнила я себе, я тоже не такая уж красотка, но со мной же интересно поговорить, да? Со мной приятно общаться, правда же? Значит, не надо судить по первому впечатлению.

Нет, в ней есть кое-что необычное – отсвет мрачной подозрительности в глазах, словно никак не может решить, кусаюсь я или нет.

– Меня зовут Кэлпурния Вирджиния Тейт, но ты можешь меня звать Кэлли Ви. А тебе как нравится – Агата или Агги? Я тебе так сочувствую – за твой дом и все остальное.

По-прежнему молчание. Странно как-то. Я храбро продолжала:

– Конечно, не нужно об этом говорить, если ты не хочешь, Агата.

– Лучше Агги. Нет, не хочу, – она поморщилась и вдруг ударилась в слезы.

– Агги, прости. Ну, не будем, не будем об этом разговаривать.

Ясно дело, не нужно, и без слов понятно. Но все же хотелось бы поговорить когда-нибудь. Моя близкая родственница выжила в самой страшной природной катастрофе в истории Соединенных Штатов. Ладно бы Техаса – нет, всей страны. Мне просто необходимо узнать подробности, хотя бы по одной детали за раз, чтобы ей не так тяжело было. Постараюсь ее не торопить.

Я выудила мой самый лучший кружевной платочек из змеиного ящика комода и протянула кузине.

– Вот. Мне пора собираться в школу. Пойдешь со мной?

– Нет, – шмыгнула она носом. – Я уже получила аттестат.

– Что же ты тогда будешь делать?

– Делать? – полнейшее недоумение. – Что ты имеешь в виду? Буду ждать, пока папа построит новый дом, чтобы туда вернуться.

– А сколько это займет?

– Они сказали, всего пару месяцев.

Хорошо тогда. На полу спать придется «всего пару месяцев».

Она глядела в никуда и продолжала рыдать.

– Но я не хочу домой возвращаться. Я там такого насмотрелась.

Это уже интереснее.

– Что же ты видела, Агги? – прошептала я.

Тут, призывая нас к завтраку, прозвенел гонг, и она резко вздрогнула.

– Что это?

– Это Виола зовет нас завтракать.

– Тетя Маргарет сказала, что мне можно есть в комнате.

Я не сразу сообразила, что, во-первых, она называет мою маму тетей, а во-вторых, имеет в виду мою комнату.

По дороге в школу меня сопровождали все мои братцы школьного возраста. Каждый норовил разузнать чего-нибудь про кузину.

– Она такая же нюня, как ты? – поинтересовался Ламар. – Или с ней все в порядке?

Я не обратила внимания на оскорбление и ответила:

– Трудно сказать. Она очень расстроена, это уж точно, так что не скажешь, нюня она или нет. Может, она только сейчас такая рохля – грустно ей, сам должен понимать.

– Хорошо отбрила, Кэлли, – поддержал меня Сэм Хьюстон.

– Спасибо, – я была сама скромность. – Мне тоже так кажется.

Казалось, весь город уже знал про Агги. Учительница, мисс Харботтл, тоже принялась расспрашивать меня о кузине, и, когда узнала, что у нее уже есть аттестат, спросила, не возьмется ли она помочь с младшими детишками.

– Не знаю, мисс Харботтл. Она дерганая какая-то, шарахается, словно испуганная лошадь.

– Бедная детка! Может, ей получше станет, если она отвлечется. Я поговорю с твоей мамой, но сначала пусть Агата немного придет в себя.

Пока мы играли в классики на перемене, Лула Гейтс спросила, занимается ли Агги музыкой.

– А тебе-то что? – я скакнула спиной вперед, стараясь, чтобы она не заметила, что я чуть-чуть – ну совсем чуть-чуть – задела меловую черту.

– Здорово было бы поиграть с ней дуэтом.

– Тебе не нравится играть со мной? – обиженно спросила я.

– Да ну тебя, ты все время занята – вечно ходишь с дедушкой подглядывать за жизнью насекомых, жаб или другой какой гадости.

Надо признаться, в этом есть доля правды. В теории я люблю играть дуэты, но их надо разучивать, а мне, если честно, лень. Но Лула – мой лучший друг и прекрасный музыкант, не то что я. Она заслуживает кого-нибудь получше. Хорошо, я ее позову к нам, когда Агги немного полегчает.

Я вернулась домой и обнаружила, что Альберто втаскивает в мою комнату маленький шкафчик. Я-то думала, это для Агги, но она уже заняла мой большой шкаф, и мне пришлось втиснуть все свои вещи в маленький. По-моему, совершенно несправедливо – у нее же почти нет вещей. Зато есть этот непонятный футляр – и я все еще не знаю, что в нем.

Агги проводила большую часть дня в постели, да еще задернув шторы. Она лениво копалась во всяких вкусностях, которые ей приносили на подносе, так и кажется, что она умирает от страшной болезни. Что ни скажешь – разражается бесконечным потоком слез.

Когда я ее спросила, почему она плачет, она ответила:

– Просто не могу остановиться. Я бы уже рада перестать плакать. Что со мной происходит? Никогда такой плаксой не была.

– Не волнуйся, Агги. Скоро поправишься. (Конечно, я понятия не имела, когда она поправится, но почувствовала, что надо ее приободрить.) Хочешь, я расчешу тебе волосы?

– Нет. Оставь меня в покое.

И я оставила ее в покое.

Несколько дней спустя мне стало понятно, отчего Агги в такой невероятной тоске. Я проходила мимо гостиной и заметила, что мама с расстроенным видом прячет что-то вроде письма в корзинку для шитья. Виола позвала маму на кухню, и та оставила письмо в корзинке безо всякого присмотра.

Кэлпурния, уговаривала я саму себя, не лезь туда. Это частная переписка.

Я все еще повторяла про себя эти слова, но уже, как карманная воровка, кралась на цыпочках к корзинке, чтобы вытащить письмо. Оно оказалось от матери Агаты из Галвестона.

Дражайшая Маргарет,

посылаю тебе отчет о том, что произошло во время урагана, чтобы ты поняла, какая ужасная опасность нас, по Божьей милости, миновала. Я так боюсь за Агги – вдруг ей никогда не оправиться от этого страшного потрясения.

Маргарет, как я казню себя, что мы не послушались твоего предупреждения, когда ты позвонила! Но Погодное бюро не предсказывало никакой опасности, не било тревогу. А это могло бы спасти наш город. В то утро небо было странного оранжевого оттенка, никогда раньше такого не видела. Еще когда мы с тобой говорили по телефону, небо уже начало темнеть и затягиваться низкими тучами. Через час я выглянула во двор, вода поднялась на несколько дюймов. Представь себе – сотни, нет, тысячи крошечных жаб сидели на всем, что могло плыть. Откуда они взялись? Я позвала Гаса, чтобы он посмотрел на такую странную картину, но он был занят – закрывал ставни окон, выходящих на улицу.

И тут поднялся ветер. К обеду почти все улицы были покрыты коричневой водой высотой в два фута. Все жабы исчезли. Теперь в канавах плавали рыбы, и соседские ребятишки визжали от восторга при виде такого чуда. К двум часам мы стали замечать в потоке воды обломки деревьев – их смыло с берега. К трем часам мы вышли на крыльцо и – о, ужас – увидали, как вода за считанные секунды поднимается почти к самой входной двери. Мы уже не могли стоять на крыльце. Еще минута, и доктор Прицкер перешел – вернее, переплыл – улицу. Он жил в одноэтажном доме, у которого уже снесло ветром почти всю крышу. Мы его впустили и все вместе сгрудились в гостиной. Еще через несколько минут к нам присоединился мистер Александер с семейством. Они наши ближайшие соседи. Мистер Александер обвязал жену и трех детей бельевой веревкой и сам обвязался ею вокруг пояса. Мы их вытащили, когда они уже чуть не утонули – такие поднялись волны и столько всего плавало в воде: хозяйственные предметы, мебель и все такое прочее. К четырем часам мы заметили первую утонувшую лошадь, потом их было немало.

Входную дверь уже штурмовали волны, и нам пришлось подняться на середину лестницы. А потом с лестницы на второй этаж. К пяти часам весь остров был уже под водой – такой разыгрался шторм. Мимо проплывали диваны, повозки и даже пианино, за которое уцепились мужчина и ребенок. Мы пели псалмы и молились, чтобы как-то поддержать бодрость духа. Окна разбивались от страшных порывов ветра, мы укрывались под матрасами от разлетающегося стекла.

Вода уже заливала второй этаж, и нам пришлось выбраться на крышу. Пора было искать другое укрытие. Казалось, ураган сейчас снесет наш дом. Ужас, как страшно, жизнь висела на волоске. В это мгновенье дом под нами покачнулся, словно живой, грохот разваливающихся бревен леденил кровь, крыльцо и передняя часть дома исчезли под водой. Гас решил, что пора покинуть дом и попытаться найти приют в монастыре урсулинок в нескольких кварталах от нас. Это трехэтажное кирпичное строение. Мы умоляли мистера Александера присоединиться к нам, но он не решился и вместо того привязал испуганную до смерти жену и трех детишек к огромной бабушкиной кровати с пологом. Тут дом стал с громким треском разваливаться прямо у нас под ногами. Мы вместе с доктором Прицкером оказались в воде на плоту, связанном на живую нитку, – прямо в пасти бушующей стихии.