Наперегонки со смертью - Виталий Гладкий

– Конечно. Простреленный тент заменил, дырки заделал, борта покрасил. Между прочим, ночь напролет пахал. За что получил от своей половины по сусалам. Эта дура решила, что я пошел по бабам.

– Считай, что тебе выписали аванс. Знай она о твоих похождениях, одним синяком под глазом ты бы не отделался.

– Ну что ты придуриваешься!? Нужно что-то делать, а ты мне рассказываешь про эту… как ее?.. карму.

– Сева, послушай совет. Иди домой и хорошо отоспись. Умные мысли приходят только на светлую голову. Что сделано, то сделано, ничего изменить уже нельзя. Кто-то осматривал машину? Ну и что?

– Как это – что? Может, это те, которые устроили за нами охоту.

– Тем более пусть смотрят. Возможно, они хотели убедиться в меткости своего снайпера… упокой, Господи, этого большого грешника. Сева, им хорошо известно кто мы и где нас искать. Потому утешь свою заблудшую душу надеждой, что они спустят это дело на тормозах. Ты можешь взять отпуск? Скажем, на пару недель.

– Могу. У меня только отгулов скопилось дней десять.

– Тогда договорись с главным диспетчером. Скажешь, что у тебя помер кто-то из родни.

Который живет, например, где-нибудь в районе Чукотки. И линяй из города со скоростью звука. Только оставь мне свои координаты.

– Но как же?..

– Не изображай из себя тупого. Хочешь еще пожить немного – катись отсюда колбаской. Я не знаю, за кем идет охота – за тобой или за мной. И почему. Но мне терять нечего. А у тебя есть семья. Если кто-то решил отправить вперед ногами меня, то и тебя не оставят в покое. Ты свидетель, Сева. А те очень серьезные люди, которым мы нечаянно и больно наступили на мозоль, следов оставлять не любят.

– Мамочки… – Помертвевший от ужаса Лычков смотрел на меня, открыв от дикого изумления рот.

Похоже, ему только сейчас открылась глубина пропасти, куда нас несла нелегкая. А возможно он это знал – или догадывался – но боялся признаться в таком невероятном предположении даже самому себе.

– Пока, Сева. Исчезни. У меня есть еще кое-какие дела. Если все-таки надумаешь уехать из города, повторяю, не забудь оставить свой новый адрес. Или пришли мне письмо на главпочтамт. До востребования…

Лычков побрел к выходу словно пришибленный. Мне даже стало жаль злосчастного Севу.

Но так уж устроен человек, что свои, даже мелкие, заботы его трогают гораздо больше, нежели чужая беда. И уже через пять минут после ухода Лычка я думал совершенно о другом. … А другое как раз и было для меня главным. … Потому как я был почти уверен, что охота идет на меня. … Потому что я до сих пор не знал по какой причине. … И не знал самого основного – кто?

Кто этот могущественный сукин сын, который ставит на меня капканы? Кто стоит за его спиной, если он просто исполнитель? А мне так хотелось задать ему всего лишь три вопроса: кому, где и каким образом стал поперек дороги неприметный, задерганный командировками сотрудник отдела снабжения завода "Алмаз"?

– Гена, тебя к телефону. – В дверном проеме клоповника нарисовалась внушительная фигура Кокошкиной.

– Кто?

– Первый отдел, – почему-то шепотом ответила Люсинда.

– Благодарствую, – сказал я несколько выспренно и поспешил в ее кабинетик – крохотный деревянный домик на курьих ножках, который Кокошкиной смастерили заводские умельцы из деревянных дощечек, остатков тары.

Домик-кабинет вплотную примыкал к клоповнику и возвышался над ним словно башня игрушечного замка. Внутри было очень даже клево; особенно меня умиляли кружевные занавески и пузатый самовар в окружении чашек. От кабинета веяло домашним уютом и умиротворенностью.

– Слушаю, Чернов! – бодро рявкнул я в телефонную трубку.

– Не кричи, ты не на параде, – раздался в ответ глуховатый голос начальника первого отдела Василия Прокофьевича Тополева, полковника в отставке. – Зайди ко мне. И побыстрее. Чтобы одна нога была там, а другая – здесь.

– Уже бегу…

Кокошкина опасливо отступила в сторону, будто я был заразным. Я поневоле восхитился – ну и нюх у Люсинды! Она была уверена, что неприятностей мне не миновать. Я тоже…

– Хорош… сокол ясный… – Тополев смотрел на меня как на таракана, который плавал в солдатском супе. – Ты что меня подводишь, Чернов?

– Василий Прокофьевич, вы о чем?

– Все о том же. Я насчет твоего морального облика.

– Так ведь на работе у меня все нормально. Получил недавно благодарность в приказе по отделу и денежную премию.

– Я тоже получил… – Тополев бросил на стол передо мной лист бумаги. – Телегу. На экспедитора Геннадия Чернова. Из милиции.

– А с каких это пор такие бумаги попадают к вам, минуя отдел кадров?

– Оказывается, ты очень грамотный мальчик… – со скепсисом в голосе сказал Василий Прокофьевич. – Я изъял их. Благо у меня в отделе кадров… кгм!.. есть свои люди.

– Спасибо, Василий Прокофьевич, – поблагодарил я Тополева от всей души. – Надеюсь, эта кляуза пойдет в мусорную корзину?

– Кляуза? Ну ты нахал… Это официальная бумага, на которую отдел кадров обязан дать ответ.

– Так ведь бумаги иногда теряются…

– Бывает. Но прежде ты мне объяснишь, почему тебя загребли как бомжа. Здесь написано, что ты был пьян и вел себя отвратительно.

– Я еще молод, Василий Прокофьевич. Ладно, скажем так – относительно молод. А в таком возрасте человеку присуще совершать разные глупости. Вот я и…

– Ну не до такой же степени! Ты оказался в компании развратных девиц и парней с уголовным прошлым. И все вы были голыми!

– Нет, не все. И не совсем голые. А я вообще был одет в спортивный костюм. Это менты накатали такую телегу из вредности. Я очень не понравился одному капитану. Мы с ним не нашли общий язык.

– Геннадий, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты мне как сын… – Глаза Тополева неожиданно увлажнились.

Я смущенно переминался с ноги на ногу. И на это были веские причины. Василий Прокофьевич как раз и был тем человеком, который составил мне протекцию при поступлении на работу в отдел снабжения. В свое время мне пришлось служить в том же подразделении, что и его сын Сергей. Он погиб при исполнении, как герой. В семье Тополевых Сергей был единственным ребенком.

Когда я устраивался на завод, то, не мудрствуя лукаво, пошел прямиком к Василию Прокофьевичу и показал ему армейскую фотографию, на которой, кроме других парней, были изображены я и его сын. С моей стороны это было не совсем этично, но у меня просто не оставалось иного выбора. Снимок я подарил Василию Прокофьевичу, который настолько расчувствовался, что пустил скупую мужскую слезу.

– Спасибо, Василий Прокофьевич… – Мне вдруг стало стыдно. – Вы так много для меня сделали, а я… – Слова застряли в горле и я судорожно сглотнул. – Так получилось…

Я хотел ему сказать, что мои проблемы, похоже, только начинаются, но благоразумно сдержался. Всему свое время. Несмотря на армейскую прямолинейность, которую иногда принимают за косность, Тополев был далеко не глупым и очень порядочным человеком.

Новое заводское начальство не любило Василия Прокофьевича за прямоту, независимость и резкость суждений, но ссориться по крупному не решалось. Все хорошо знали, что Тополев дружен со многими армейскими шишками. А собратья по оружию своих так просто не сдают…

– А все ли ты мне рассказал, друг ситный? – вдруг спросил Василий Прокофьевич, буровя меня своими серыми глазами, несколько поблекшими от прожитых лет.

Вот старый чертяка! Все-таки вычислил мои переживания. Да, опыт – большое дело.

Сколько таких гавриков, как я, прошло через его руки – не счесть. Поневоле станешь большим психологом.

– Василий Прокофьевич, вы мне простите… – Я заколебался; но только на миг. – Мне бы не хотелось вам лгать. Когда-нибудь… в общем, потом вы все поймете. Еще раз прошу – извините.

– Ну ладно, ладно… – Тополев сокрушенно покачал седой головой. – У каждого человека есть какие-то секреты. А у молодого – тем более. Ты хлопец самостоятельный, грамотный, тебя учить – только портить. Надеюсь, что сам сообразишь куда двигаться. А эту кляузу, – он небрежно скомкал милицейскую бумагу, – я определю в надлежащее место. Можешь о ней забыть…

Конец рабочего дня на заводской проходной напоминает вселенский шмон. Пропускная способность "Кольца" – так назвали круглую комнату, оборудованную специальной электронной аппаратурой – мизерная, и народ, который проходит испытание на честность, движется с черепашьей скоростью. Как в былые времена при посещении мавзолея главного коммунистического вождя. Различные зарубежные детекторы, купленные за бешенные деньги новыми хозяевами предприятия, могут вычислить даже алмазную пылинку в кармане, не говоря уже про образцы покрупнее. Охрана и дежурный психолог (заводское ноу-хау) буровят каждого глазами словно лазерами, выискивая среди толпы подозрительные личности, которые не могут совладать со своими нервами. Мандражирует – значит рыло в пуху. За шкирку такого и в отделение индивидуального досмотра. Как в бане: женщины – налево, мужчины – направо. А там будьте любезны раздеться догола и, пока мы про рубчику прощупаем ваше шмотье, пожаловать к проктологу (или гинекологу – если вы дама). Который с помощью современной медицинской техники осмотрит ваши самые интимные и интересные места – вдруг вы решили использовать их в качестве тайника для драгоценных камешков?