Новая династия - Дмитрий Иванович Иловайский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самозванец жил широко и весело; во дворце часто играли польские музыканты, шли пиры, попойки и оживленные танцы. Он сам устроил несколько русских свадеб и пользовался ими как удобным предлогом к новым пирам и празднествам. Между прочим, с князя Ф. И. Мстиславского он не только снял годуновское запрещение жениться, но и сам выбрал ему невесту из семьи своих мнимых родственников Нагих, и подарил ему дом Бориса Годунова. Но в чем особенно сказались крайняя распущенность и легкомыслие сего польского исчадия, так это в необузданном любострастии. Не довольствуясь злосчастною Ксенией Борисовной, он постоянно требовал все новых и новых жертв своего разврата. Михаил Молчанов, известный негодяй и убийца Годуновых, служил усердно ему на сем поприще: с помощью своих агентов он разыскивал красивых девушек, которых покупал деньгами или брал силою и тайными ходами приводил к своему повелителю. Самые монастыри не были пощажены, многие молодые монахини попали в число его жертв. Говорят, после смерти Лжедимитрия оказалось до 30 женщин, которые по его вине готовились сделаться матерями. Наряду с близким его наперсником князем Василием Масальским, Петр Басманов, выступивший в Новгороде-Северском героем на историческое поприще, теперь играл роль главного соучастника в сих оргиях и низкого угодника тому, кого он сам признавал лжецарем. Один немец, пользовавшийся его доверием, раз в присутствии немецкого купца спросил мнение Басманова о названом Димитрии. «Он жалует вас, немцев, более чем все прежние государи, — отвечал Басманов. — Молитесь о нем; хотя он и не истинный царевич; но мы ему присягнули; да лучшаго царя нам и не найти».
Среди своего праздничного царствования Самозванцу пришлось, однако, серьезно подумать о том, как расплатиться с своими благодетелями, которые выдвинули его из темноты и ничтожества и возвели на такой высокий, мировой пост, каким является московский престол. От сражавшихся за него казаков и польских жолнеров он мог еще отделаться денежными наградами, но и то не вполне. Многие поляки или ополяченные западноруссы, получив эти награды, остались ими недовольны, ибо рассчитывали на гораздо большее; они не спешили возвращаться на родину и большею частию проматывали полученное жалованье тут же в Москве, а потом вновь поступали на службу к Лжедимитрию. Несравненно труднее было расквитаться с главными его благодетелями, т. е. Мнишками, королем Сигизмундом и Римскою курией. Обещания и обязательства, которые он надавал им во время своей кандидатуры, по большей части оказались неисполнимыми в действительности: как ни был легкомыслен Лжедимитрий, но он хорошо сознавал всю невозможность приступить к введению унии в Московское государство или к отделению от него нескольких областей, ради удовлетворения папы и короля. С этой стороны хотя он значительно изменил тон, но пришлось еще хитрить, лицемерить и выигрывать время; только относительно Мнишков он остался верен своим обязательствам, хотя и далеко не в полном их размере.
С польскими отрядами, как мы видели, в Москву прибыли два иезуитских патера, Лавицкий и Чировский, те самые, у которых он еще недавно, во время своего путивльского сидения, начал было учиться философии и риторике. Их тайная надежда на продолжение такой же близости и на руководство им в делах религиозных не оправдалась. Наиболее приближенными и доверенными советниками Самозванца сделались не эти два патера, а два брата Бучинских, Станислав и Ян, его частные секретари, оба протестанты. Они-то и сочиняли ему теперь латинские послания к папе и другие дипломатические документы. Посредством их он иногда сносился и с самими патерами. С последними при удобном случае он любил возобновлять разговоры о невежестве московского народа, о необходимости его просветить; для чего намеревался завести коллегии и академии, разумеется, по польскому образцу; а иезуиты, конечно, рассчитывали на свое будущее руководство этими коллегиями и академиями, т. е. на воспитание московского юношества в духе греко-римской унии. Но Самозванец признавал нужным пока не возбуждать разных опасений со стороны своих подданных, а потому исполнение названных намерений откладывал в долгий ящик. Меж тем Римская курия отнюдь не желала довольствоваться ожиданиями и, по своему обыкновению, думала ковать железо, пока горячо.
Мы имеем ряд писем нового тогда папы Павла V как к самому Лжедимитрию, так и к другим прикосновенным лицам. Папа то поздравляет Самозванца с благополучным окончанием его предприятия и восшествием на трон предков, увещевая при сем неизменно сохранить свое католическое исповедание; то поручает его вниманию нескольких кармелитских монахов, которые отправлялись в Персию через Московию; то воздает хвалу Сигизмунду III за помощь, оказанную Димитрию Московскому; то пишет кардиналу Ма-цеевскому или Юрию Мнишку, внушая им заботу о поддержании верности Римской церкви в новом московском царе. Нунций Рангони, с своей стороны, тоже осыпает Лжедимитрия письменными поздравлениями и пожеланиями; кроме того, отправляет к нему в августе 1605 года своего капеллана аббата Пратисоли с письмом и подарками, состоящими из разных священных предметов; таковы: распятие, вновь отпечатанная латинская библия, икона Реджийской Богоматери, четки с медалью-индульгенцией, каковые давались обыкновенно победителю, и пр. В письме своем нунций намекает на то, что недавнею победою и блестящим успехом названый Димитрий обязан своему обращению в католичество и прямо напоминает о его обещании ввести унию. Самозванец, с своей стороны, на послания святейшего отца шлет почтительные и любезные ответы, подписываясь его «послушнейшим сыном» (Sanctitatis Vestrae obsequentissimus filius Demetrius etc.). В то же время чрез своего секретаря Яна Бучинского, отправленного в Краков по вопросу о браке с Мариною Мнишек, он просит нунция Рангони, между прочим, поддержать его настояния о цесарском титуле и союзе с римским (т. е. германским) императором. А в декабре 1605 года он отправляет в Рим уже прямо к его святейшеству
