Голливуд - Чарлз Буковски

— Нам никто не нужен.

Светило откашлялся и произнес:

— Прошу прощенья, но существует контракт…

Фридмана подбросило в кресле.

— А ты заткнись, ученая задница!

— Я с вами свяжусь позже, — пообещал светило.

— Валяй! Свяжется он со мной! Попробуй, свяжись, хрен заумный! Мне на тебя плюнуть и растереть!

Мы поднялись и направились к двери. Пошептавшись, Тим и светило отвалили. Джон сказал, что хочет продолжить беседу. Я тоже остался.

Мы снова сели.

— Не могу я платить этим парням, — сказал Фридман.

Джон подался вперед и погрозил пальцем:

— А какого же черта ты, Гарри, заставляешь их даром ишачить?

— А мне в кайф, когда на меня задарма ишачат.

— Разве ж это справедливо? Они уже несколько месяцев проработали! Ты должен им заплатить.

— Ладно, дам им пятнадцать тысяч.

— То есть тридцать на круг — за несколько месяцев?

— Нет, зачем, я дам пятнадцать на двоих.

— Это невозможно!

— Все возможно.

Тут он обратил внимание на меня.

— А это что за парень?

— Автор сценария.

— Староват что-то. Долго не протянет. Я урежу ему гонорар на десять тысяч.

— Руки коротки, я сам ему плачу.

— Тогда с тебя сниму десятку, а ты уж с него.

— Кончай, Гарри…

Фридман поднялся из-за стола, прошел к кожаному дивану у стены и, растянувшись на нем во весь рост, уставился в потолок и замолк. Потом послышалось всхлипыванье. Глаза Фридмана наполнились влагой.

— Нет у меня денег. Нету. Прям беда. Хоть вы помогите!

Он молчал добрых две минуты. Джон закурил, ожидая продолжения.

И Фридман, не сводя глаз с потолка, заговорил:

— Это ведь будет художественная картина, так?

— Ну да, — кивнул Джон.

Гарри Фридман слетел с дивана и подскочил к Джону.

— Произведение искусства! Искусства, мать его растак! Значит, и тебе хрен обломится!

Джон встал.

— Мистер Фридман, нам пора.

Мы двинулись к двери.

— Джон, — сказал Фридман, — этих кровососов надо отпустить. Пиявки! — услыхали мы его крик уже за дверью. Мы пошли в сторону бульвара.

Мы с Сарой решили еще разок наведаться в гетто. Поехали на нашем дряхлом «фольксе», который, к счастью, не загнали.

Никаких неожиданностей по дороге мы не встретили, если не считать того, что кто-то выкинул на самую середку мостовой старый матрас, и нам пришлось сделать крюк.

А вообще эта местность напоминала деревню после бомбовой атаки. Улицы словно вымерли. Будто аборигены подали сигнал «в убежище!». Но при этом я чувствовал на себе сотни глаз. Может, воображение разыгралось.

Я затормозил, мы припарковались и постучали в дверь. На ней зияли пять пулевых пробоин. Раньше я их не видел.

Стук пришлось повторить.

— Кто там? — раздался голос Джона.

— Хэнк и Сара. Мы тебе звонили.

— Ах ты, мать честная! Дверь отворилась.

— Прошу!

У стола стоял Франсуа Расин с бутылкой вина.

— Жизнь — пустая штука, — возвестил он.

Джон закрыл дверь на цепочку.

Сара пробежала пальчиками по пулевым отверстиям.

— Это что — термиты прогрызли? Джон засмеялся.

— Ага. Садитесь.

Он принес стаканы, мы сели. Разлили вино.

— Они тут на днях девчонку разложили на капоте моей тачки. Впятером. Или вшестером. Мы вмешались. Они осерчали. И через пару дней вечерком являются — и бах-бах-бах — продырявили дверь. И — тишина.

— Но мы, слава Богу, живы, — констатировал Франсуа. — Сидим и винцо попиваем.

— Они пытаются выкурить нас отсюда, — сказал Джон. — На все идут, чтобы мы сделали ноги.

— Придет час, и мы их протянем навсегда, — вставил Франсуа.

— У них больше пушек, чем у копов, — сказал Джон. — И они гораздо чаще пускают их в ход.

— Все же лучше вам отсюда убраться подобру-поздорову, — заметила Сара.

— Шутишь? Мы заплатили за три месяца вперед. Мыслимо ли — такую прорву денег бросить коту под хвост!

— А жистянку свою дорогую под хвост пустить — дешевле, что ли? — сказал Франсуа, делая внушительный глоток.

— Вам хоть заснуть удается? — спросил я.

— Если на ночь нагрузиться как следует. Но вообще-то тут ни днем ни ночью покоя нет. Решетки на окнах — фигня. У моего соседа они тоже были. И в один прекрасный вечер сидит, ужинает, глядь — за спиной парень с пушкой. Через крышу пролез. В щель какую-то. Они слышат каждое наше слово. И сейчас, между прочим.

Из-под пола раздался громкий стук.

— Слыхали?

Франсуа вскочил и затопал ногами.

— Тихо! Тихо! Кончай стучать, мудак трахнутый!

Стук прекратился. Нам, видно, просто решили дать понять, что мы на мушке. Не более того.

Франсуа сел.

— Ужас какой! — сказала Сара.

— Твоя правда, — отозвался Джон. — Они сперли у нас телевизор, но он и ни к чему.

— Я думал, это негритянское гетто, а гляжу, у вас и латиносы появились.

— Да, — ответил Джон. — Тут база одной из самых крутых мексиканских группировок — V-66. Чтоб в нее вступить, надо кого-нибудь укокошить.

Воцарилась тишина.

— Как кинцо? — спросил я, чтобы прервать тягостное молчание.

— Подготовительный период в разгаре. Я вижусь с группой каждый день, мы работаем по многу часов. Скоро начнем снимать. «Файерпауэр» вкладывает все больше денег, фильм на мази. Если бы только нам на каждом шагу не подставляли подножку…

— Например? — спросила Сара.

— Ну, например, нам понадобилось взять напрокат кинокамеру.

— Камеру напрокат?

— Ага. А на студии говорят, что, мол, нельзя.

— Почему? — спросил я, подходя к окну, чтобы взглянуть на старину «фолькса».

— Потому что в прошлый раз «Файерпауэр» им за прокат не заплатила. Пускай, мол, сперва за старое расплатятся, а заодно и авансик внесут.

— И что — расплатились?

— Да.

Франсуа поднялся.

— Пойду посчитаю цыплят, — объявил он и вышел.

— А Франсуа не трухает? — спросила Сара.

— Нет, — ответил Джон. — Он чокнутый. На днях сидел один, вдруг является парочка. Один с пером. И тот, что с пером, говорит: «Деньгами давай!» А Франсуа ему: «Сам давай!» Бухой был вдрабадан. Схватил палку и давай их дуплить. Они выскочили как ошпаренные, Франсуа за ними, палкой погоняет и орет: «Вон из моего дома! Ищите другого дурака! И нечего моих цыпок пиздить!» И так по всей улице.

— Они его запросто убить могли.

— А ему море по колено.

— Повезло ему, — сказала Сара.

— Да. Скорее всего помогло то, что он француз, а не американец. У них к французам такой ненависти нет. Кроме того, они смекнули, что он с прибабахом, и вообще не все же из них убийцы. Есть и простые человеки.

— Ты хочешь сказать, что не все они человеки? — спросила Сара.

— Слишком человеки, — ответил Джон.

Вошел Франсуа.

— Пересчитал цыпок. Все на месте. Поболтал с ними. С цыплятушками своими побеседовал.

Франсуа сел. Джон наполнил его стакан.

— Хочу замок, — сказал Франсуа. — Хочу шестерых детей и большую толстую жену.

— Зачем тебе все это? — спросил я.

— Чтобы, когда я проигрываю, было бы с кем душу отвести. А сейчас, когда проигрываю, слова сказать не с кем.

Я хотел было заметить, что в случае проигрыша толстая жена и шестеро детей тоже вряд ли станут с ним беседовать. Но промолчал. Пожалел страдальца.

Вместо этого я сказал:

— Надо нам как-нибудь на скачки поехать.

— Когда? — оживился он.

— А скоро.

— Я как раз новую систему разработал.

— Систем этих — как грязи.

Зазвонил телефон. Джон снял трубку только после третьего звонка.

— Алло! Да! Да! Джон слушает! Что? Не может быть!

Он уставился на нас, держа трубку в опущенной руке.

— Отключился…

— Кто?

Джон все еще стоял возле аппарата.

— Гарри Фридман звонил.

— И что? — спросил я.

— Фильм заморозили, — ответил он.

Прошло несколько дней. Я валял дурака: ездил на скачки, а возвращаясь домой, пописывал свою поэмку. Я специалист в трех областях: стихах, рассказах и романах. Теперь я овладевал четвертой — кинодраматургией. Впрочем, стоит ли о ней говорить? Что я за кинодраматург без кино? Ведь «Джим Бим» не вытанцовывался. Опять позвонил Джон.

— Как лошадки?

— В порядке. А ты как?

— Тоже. Хотел ввести тебя в курс…

— Слушаю.

— Ну, как только картину расфигачили, мы с Франсуа бухали без перерыва пару дней. И ночей.

— Очищались, как я понимаю.

— Вроде. А потом я поехал в контору к Фридману выяснять, что ему за моча в бошку ударила. Я, знаешь, к такому повороту был не готов.

— Я тоже.

— Значит, прихожу. Охранник меня не пускает. Ясно, что Фридман распорядился.

— Сукин сын.

— Это трудно отрицать. Итак, я не сдаюсь, иду в другой подъезд. Там ведь два входа.