Голливуд - Чарлз Буковски

— И во сколько же вам это обошлось? — осведомилась Сара.

— Тридцать три бакса. По-моему, неплохо за пару колес и покрышки.

— Неплохо, — согласился я.

— Если быть точным, мы сошлись на тридцати восьми. Пятерку они выклянчили за обещание больше у нас не воровать. Колеса.

— Других соглашений не заключили?

— Нет, они сразу отвалили. Потом выяснилось, что радио сперли. Ума не приложу, как исхитрились. Приемник-то стандартный, не карманный. Нет, это, я вам доложу, достойно восхищения.

— Да уж.

Джон поднялся. Со сценарием в руках.

— Надо спрятать. Есть укромное местечко. Спасибо за работу, Хэнк.

— Пустяки. Не стоит благодарности. Джон ушел. Я взглянул в свою тарелку.

— Боже милостивый, разве ж это еда? Курчонок дотла спалился!

— Мой тоже.

— Там у забора мусорный ящик. Давай выкинем.

Мы направились к забору. Над ним торчали черные мордашки; глазенки сразу обратились в нашу сторону.

— Дядь, дай курочки!

— Эй, мудило, оторви крылышко! Я вплотную приблизился к забору.

— Да тут одни угли.

Быстрая ручонка в мгновение ока стибрила останки курицы с моей тарелки; другая очистила Сарину. Удальцы с визгом рванули с места события. Остальные ринулись следом.

— В такие минуты ненавидишь себя за то, что ты белая, — сказала Сара.

— Бывают гетто и для белых. А также черные богачи.

— Разве сравнишь!

— Но мы-то тут при чем?

— Каждый должен начинать с себя…

— Меня увольте. Мне моя белая задница ближе. Давай-ка лучше сольемся с народом и примем по маленькой.

— У тебя на все один ответ: давай примем.

— Это не ответ; признание немощи.

Народ по-прежнему кучковался группками. Даже тут, на этих занюханных задворках, выгородились свои гетто: вот публика района Малибу, а вот — с Беверли Хиллз. Леди и джентльмены в туалетах из лучших модных домов безошибочно узнавали в толпе себе подобных и стягивались друг к другу, не испытывая ни малейшего желания смешиваться с инородными особями. Удивительно, как они вообще решились появиться в черном гетто Вениса. Видать, у них шик такой. Самое же противное — эти богатые и знаменитые по большей части мудаки и ублюдки. Просто им подфартило подобраться поближе к корыту. Или удалось откачать деньжат из карманов публики-дуры. Эти слепоглухонемые бездари, обделенные душой, казались ей небожителями. Плохой вкус плодит гораздо больше миллионеров, чем хороший. И все решается большинством голосов. А на безрыбье и рак рыба. В конце концов, если не эти, то кто? Не они, так другие, ничем не лучше…

Мы подсели к столику Франсуа. Он погрузился в глубокую печаль и не замечал ничего вокруг. Во рту торчала обслюнявленная надломленная сигара. Франсуа уставился в стакан с выпивкой. Шляпу он так и не снял. Чувство стиля не покидало его даже в самые тяжкие моменты жизни. Но теперь оно начало ему изменять, это был плохой знак.

— Где вас черти носили? Я из-за вас обед задержал. Почему опоздали?

— Слушай, старина, может, соснешь чуток? Утро вечера мудренее…

— Ни хрена оно не мудренее. В чем и беда.

Подошел Джон.

— Я возьму его на себя. Он у меня будет как огурчик. Пойдемте, я вас кое с кем познакомлю.

— Да нет, нам пора.

— В такую рань?

— Душа не на месте из-за этого бээмвэшника.

— Ну ладно, я вас отвезу.

Машина стояла на месте как ни в чем не бывало. Мы пересели и помахали Джону, отъезжавшему на гетго-парти к бедняге Франсуа.

Мы быстро вырулили на шоссе.

— Как-никак, а сценарий ты сварганил, — сказала Сара.

— Как-никак, да.

— Неужто его правда поставят?

— Он ведь про пьянь. А кого пьянь интересует?

— Меня. А кто будет играть главную роль?

— Франсуа.

— Франсуа?

— Да.

— А у нас дома выпить есть?

— Пол-ящика «гамей божоле».

— Это хорошо.

Я ударил по газам, и мы помчались туда, где нас поджидала эта прелесть.

Джон развернул бурную деятельность. Он размножил текст сценария и разослал продюсерам, агентам, актерам. Я вернулся к своим стихам. И разработал новую систему игры на тотализаторе. Тотошка играет в моей жизни важную роль. Позволяет забыть, что я вроде писатель. Беда с этой писаниной. Я без нее не могу, она как болезнь, как наркотик, как чертово бремя, но всерьез считать себя писателем я не хочу. Может, потому, что слишком их на своем веку навидался. Они в основном не пишут, а поливают грязью друг друга. Все, кого я встречал, были либо суетливыми пакостниками, либо старыми девами; они без конца пикировались и делали гадости, при этом чуть не лопаясь от сознания собственной важности. Неужели все пишущие были таковы? Во все времена? Наверное, так оно и было. Писательство, похоже, вообще сучья профессия. И одним сучизм дается лучше, чем другим.

Итак, мой сценарий выкинули на рынок, но особого ажиотажа он не вызвал. Говорили, что хотя сам по себе он и хорош, но публика на такой фильм не пойдет. Одно дело — показать, как небесталанный и самобытный человек гибнет от алкоголя; совсем другое — когда весь сюжет — пьянка, да и все… Какой тут смысл? Кому это надо? Кому интересно, как эти алкаши живут или дохнут?

Вскоре позвонил Джон: «Слушай, я послал сценарий Маку Остину, ему понравилось. Он согласен ставить. И хочет взять на главную роль того же парня, что и я».

— А что за тип?

— Том Пелл.

— Да, из него алкаш получится.

— Пелл без ума от сценария. Он просто торчит от твоей писанины, все прочитал. И сценарий ему так нравится, что он согласен сыграть за горсть орешков.

— Господи…

— Но при условии, что ставить будет Мак Остин. А я его не люблю. Он мой враг.

— С чего вдруг?

— Есть причины.

— Почему бы вам не заключить перемирие?

— Ни за что! И Мак никогда не будет ставить мой фильм!

— Ладно, Джон, черт с ним.

— Нет, погоди. Я хочу собрать Мака Остина, Тома Пелла у тебя дома. И сам приеду. Ну и ты, естественно, должен быть. Может, ты убедишь Тома сниматься без Остина? Том, кстати, гениальный актер.

— Знаю. Пускай приезжают. И Рамона будет?

— Нет.

Рамона, знаменитая поп-певица, была женой Тома.

— Когда тебе удобно?

— Они согласились на завтра, на полдевятого вечера, если не возражаешь.

— А ты подшустрил.

— Закон профессии — волка ноги кормят.

— А я думал, она вроде шахмат.

— Скорее, похожа на игру в шашки между идиотами.

— Причем один идиот выигрывает.

— А другой наоборот.

Я выяснил некоторые подробности о взаимоотношениях Джона Пинчота и Мака Остина. Большинство своих фильмов Джон снял в Европе, а Остин — в Америке, но в Голливуде они поневоле встречались в одних и тех же харчевнях. Не скажу точно, кто из них пьющий, а кто нет, но каша заварилась, когда они сидели за соседними столиками и завели цеховой разговор насчет там технологии, подтекста, профессионализма и прочего. Инсайда всякого.

Словечки летели от стола к столу, как теннисные мячики, на потеху киношной публике.

Наконец Мак поднялся и выкрикнул в лицо Джону:

— И ты еще называешься режиссером? Да я бы тебя регулировщиком не поставил! На мой взгляд, он был неправ. Управление транспортом требует хорошей подготовки. Но кто-то уже успел публично обвинить Мака в том, что он не справился бы с регулировкой. И теперь он возвращал комплимент. Баланс по части ненависти в Голливуде соблюдался строго. Потом до меня не раз доходили слухи о том, как Мак и Джон наезжали друг на друга. И теперь они встретились у меня…

Интерьер. Дом сценариста. 8.15 вечера.

Джон пришел чуть раньше намеченного срока.

— Сейчас увидишь этого Остина, — сказал он. — Мак только что съехал с колес и чувствует себя преотвратно. Выглядит, как сдутая шина, как чулок, снятый с ноги.

— Очень хорошо, — вмешалась Сара, — что он нашел в себе силы покончить с этим делом. Такое не каждому под силу.

— Да черт с ним, — ответил Джон.

Прочие явились в 8.35. Том в кожаной куртке. Мак в замшевом пиджаке с кожаной бахромой. На шее — полдюжины золотых цепей. Покончив с церемонией приветствий, я налил Тому вина. Мы кучковались у кофейного столика.

Том сразу взял быка за рога.

— Я ознакомился со сценарием. Мне понравилось. Захотелось влезть в шкуру этого типа. Чувствую материал. Это моя роль.

— Спасибо, старина. На тебя вся надежда.

— У нас с Томом есть поддержка. Можно запускаться.

— Ты уверен, что не хочешь пригубить, Мак? — спросил я.

— Нет, спасибо.

— Я принесу содовой, — сказала Сара. — Или лучше чаю?

— Содовая пойдет.

Сара вышла за водой. У нас в доме всегда в изобилии качественная содовая вода. Самая лучшая. Я залпом выпил свой стакан, налил другой, ощущая смутное беспокойство насчет возможного компромисса.