Трое на велосипедах - Клапка Джером

Мы проехали с пару миль и приблизились к месту, где сходились пять дорожек. На перекрестке стоял рабочий со шлангом и поливал дорожки водой. Кишка, к которой в местах многочисленных сочленений были приделаны колесики, напоминала гигантского червя; поливальщик двумя руками крепко держал его за шею, направляя то в одну сторону, то в другую, то вверх, то вниз, а из разверстой пасти этого червя била мощная струя воды со скоростью один галлон в секунду.

- Куда более удобная технология, чем у нас, - с воодушевлением заметил Гаррис. Гаррис всегда относился ко всему британскому с известной долей скептицизма. - Куда проще, быстрее и экономичнее. Ясно, что при такой технологии один человек за пять минут обработает такую площадь, на которую у нас с нашей неповоротливой колымагой уйдет полчаса.

Джордж, сидя на тандеме за мной, сказал:

- Да, конечно. Это очень прогрессивная технология. Стоит поливальщику зазеваться, и он обработает изрядное количество людей, не успеют они и глазом моргнуть.

Джордж, в отличие от Гарриса, - британец до мозга костей. Я помню, как однажды Гаррис оскорбил патриотические чувства Джорджа, предложив ввести в Англии гильотину. "Это куда аккуратнее", - заметил Гаррис. "А мне на это плевать, - вспылил Джордж. - Я англичанин и хочу умереть на виселице".

- У наших колымаг, - продолжал Джордж, - возможно, немало недостатков. Но бояться следует только за ноги, да и то можно увернуться. А такая махина достанет тебя и за углом, и на втором этаже.

- Какое удовольствие наблюдать за здешними поливальщиками, - сказал Гаррис. - Вот уж действительно мастера своего дела. Я видел, как в Страсбурге поливали многолюдную площадь: был полит каждый дюйм, и хоть бы капля на кого попала! Глазомер у них превосходный. Они направят струю к носкам ваших ног, затем пустят ее над головой, да так, что вода будет падать за пятками. Они могут...

- Остановись-ка, - прервал его Джордж, обратившись ко мне.

- Зачем? - спросил я.

- Хочу слезть и досмотреть представление откуда-нибудь из-за дерева. Они большие мастера по этой части, если верить Гаррису, но этому артисту чего-то не хватает. Он только что выкупал собаку, а теперь принялся за указатель. Я хочу подождать, пока он закончит.

- Ерунда, - сказал Гаррис, - он тебя не заденет.

- Я в этом не очень уверен, - ответил Джордж, после чего спрыгнул, занял удобное место под роскошным вязом и стал набивать трубку.

Меня совсем не прельщала перспектива одному волочь тандем; я слез и присоединился к Джорджу, прислонив машину к дереву. Гаррис прокричал что-то насчет того, что такие типы, как мы, позорят Родину, и поехал дальше.

И тут я услышал отчаянный женский крик. Выглянув из-за ствола, я понял, что исходит он от вышеупомянутой молодой и элегантной дамы, о которой, отвлекшись на поливальщика, мы забыли. С непонятным упорством она продиралась сквозь мощную струю. По-видимому, она была слишком перепугана и не сообразила соскочить с велосипеда или свернуть в сторону. С каждой секундой она мокла все больше и больше, а человек с кишкой - он был либо пьян, либо слеп - продолжал хладнокровно поливать ее. Со всех сторон на него сыпались проклятья, но ему, казалось, ни до чего не было дела.

Гаррис, в котором взыграли отцовские чувства, поступил так, как и следовало бы поступить при сложившихся обстоятельствах. Действуй он с хладнокровием и осмотрительностью (в чем тщетно пытался нас потом убедить), стал бы героем дня и не пришлось бы ему, как это вышло на самом деле, позорно бежать под градом угроз оскорблений. Без лишних раздумий он подлетел к поливальщику, соскочил на землю и, ухватившись за наконечник шланга, попытался им завладеть.

Ему следовало бы завернуть кран - так поступил бы каждый, у кого сохранилась хоть капля здравого смысла. После этого под аплодисменты сбежавшейся на помощь публики можно было бы сыграть поливальщиком в футбол, воланы или какую-нибудь иную игру. Он же задумал, как впоследствии объяснял нам, отобрать у поливальщика шланг и, в качестве наказания, облить болвана с ног до головы. Поливальщик оказался малый не промах. Шланга Гаррису он, конечно же, не отдал, а наоборот, направил струю на нахала. Конечно же, в результате этой схватки все живое и неживое в радиусе пятидесяти ярдов промокло насквозь; на самих же бойцов и капли не упало. Какой-то человек, который настолько вымок, что терять ему было уже нечего, окончательно выйдя из себя, кинулся на арену и вступил в бой. Уже втроем они продолжали вращать шланг во все возможные стороны. Они направляли его в небо - и вода низвергалась на публику подобно весеннему ливню. Они направляли его в землю - и бурные потоки захлестывали людей до колен; иногда струя попадала под ложечку, отчего пораженный сгибался пополам.

Ни один из противников не выпустил из рук шланг, ни одному из них не пришло в голову выключить воду. В них проснулась какая-то первобытная сила. Через сорок пять секунд, как сказал Джордж, засекавший время, поблизости не осталось ни одной живой души, за исключением мокрой, как нимфа, собаки, влекомая мощной струей, она перекатывалась с боку на бок и, тщетно пытаясь встать, грозно лаяла, вызывая на поединок, как ей, по-видимому, казалось, восставшие силы ада.

Мужчины и женщины, побросав велосипеды, ринулись в лес. Из-за каждого более или менее толстого ствола выглядывало мокрое разгневанное лицо.

Наконец нашелся разумный человек. Пренебрегая опасностью, он подполз к крану и завернул его. А затем из-за деревьев к месту происшествия стали стекаться люди, их было сорок, по числу деревьев; одни вымокли больше, другие меньше, но у каждого было что сказать.

Я уже начал подумывать, как нам удобнее будет доставить в отель останки Гарриса - на носилках или просто в бельевой корзине. Нужно отдать должное Джорджу - его проворство на этот раз спасло Гаррису жизнь. Джордж не вымок, и поэтому мог бегать быстро; он поспел раньше толпы. Гаррис хотел было все объяснить, но Джордж пресек эти поползновения.

- Садись, - сказал Джордж, вручая ему велосипед, - и гони. Они не знают, что мы с тобой, и будь спокоен, мы тебя не выдадим. Мы поедем следом и будем тебя прикрывать. Если станут стрелять, езжай зигзагами.

Я хочу, чтобы в этой книге были одни голые факты, описанные без прикрас, и поэтому, поведав вам историю, приключившуюся с Гаррисом, я старался изложить все как было, безо всяких преувеличений. Гаррис считает, что я дал волю своей фантазии, однако признает, что два или три человека были "слегка обрызганы". Я предложил ему встать под струю воды, направленную из шланга с расстояния двадцати пяти ярдов, и затем сказать, будет ли он считать себя "слегка обрызганным" или подыщет другое, более точное выражение, но он отказался от такого эксперимента. Опять же, он утверждает, что в аварию попало никак не больше полудюжины людей, и число сорок кажется ему странным. Я предложил ему вернуться в Ганновер и навести точные справки о пострадавших, но и это предложение он отклонил. Из сего можно смело заключить, что мое описание происшествия, о котором некоторые ганноверцы с содроганием вспоминают и по сей день, является правдивым и беспристрастным.

В тот же вечер мы выехали из Ганновера и вскоре были в Берлине, где поужинали и отправились гулять. Берлин разочаровывает: в центре от людей некуда деваться, окраины же пустынны; единственная достопримечательность улица Утер-ден-Линден - представляет собой смесь Оксфорд-стрит с Елисейскими Полями и не производит никакого впечатления: для ее длины она слишком широка; берлинские театры изысканны и очаровательны, актерской игре там уделяется большее внимание, чем декорациям и костюмам; репертуар их часто меняется; пьесы, пользующиеся успехом, идут, конечно, не один раз, но и не каждый день, так что в одном театре на протяжении целой недели каждый вечер дают новую пьесу; опера не заслуживает внимания; есть два мюзик-холла, но спектакли их не отличаются особым вкусом, а зачастую просто вульгарны, зрительные залы слишком велики, а потому и неуютны. В берлинских ресторанах и кафе самое оживленное время - с полуночи до трех утра, хотя большинство завсегдатаев засиживаются до семи. Или берлинец сумел разрешить самую злободневную проблему нашего времени - как обойтись без сна, или он стремится приблизить час, когда настанет вечное блаженство.

Лично я не знаю другого города, где позднее время было бы столь же модно, за исключением Санкт-Петербурга. Но петербуржцы не встают рано утром. В Санкт-Петербурге представления в мюзик-холлах, которые принято посещать после театра (от театра до мюзик-холла с полчаса езды в легких санях), начинаются не раньше двенадцати. В четыре утра через Неву буквально не проехать, не пройти; а самые популярные среди путешественников поезда отходят в пять утра. Эти поезда спасают русского от необходимости вставать рано. Он желает своим друзьям "спокойной ночи" и после ужина со спокойной совестью едет на вокзал, не доставляя домашним излишних хлопот.