Горбатые мили - Лев Черепанов

На стройплощадке молчали. Наверно, в поселке тогда тоже не смели ни о чем говорить. Боль плыла по небу, общая боль монтажников, всех строителей.

…Назар не залежался в больнице. Попросился к своим. А врачи улыбались ему, что, мол, слышим, и переговаривались между собой на латинском: глубокое травмирование психики, подкорковые связи… Короче, опасались, что у него так или иначе проявится боязнь высоты.

Они ошиблись. Как позже начальник рации с Димой, пришедшие к выводу, что после схватки с капитаном Назар ни на что больше не отважится. А он жаждал действий. В Амурске снова ушел к монтажникам, на траулере не смог не попробовать утвердиться в своих правах, назначил политзанятия, хотя мог бы повременить с ними, плаванье-то только начиналось.

Самый главный стол в кают-компании Нонна вымыла тщательно, до ножек и, как перед событием, застлала лучшим бархатом. Оглядела его еще раз — осталась довольной.

Капитанское кресло под кремовым чехлом пустовало.

Старший помощник Плюхин взглянул на Назара, повздыхал, словно накануне выволочки, и подался, как подневольный, к телефону пригласить капитана на учебу комсостава. В качестве слушателя.

— Анатолий Иванович…

— Поскольку вы все собрались, то что ж — не возражаю. Пожалуйста. — Будто требовалось взять его, Зубакина, разрешение занять кают-компанию. Бросил телефонную трубку.

Назару польстило, что в перерыв к нему подошел не кто-то, а старший специалист электрической техники Бавин, который слыл за парня-самородка и на самом деле был таким.

— Скажите, успеем ли мы пройти всю программу до конца рейса?

После первого, пристрелочного занятия Назар опять поднялся на рацию, на этот раз только затем, чтобы взять забытую там куртку.

— Ловко схватил нас под жабры первый помощник! — щелкнул ключ Димы. — «Вы, говорит, знакомы со мной, меня вам представил старпом перед вечерним чаем. Теперь очередь за вами… Не что-нибудь, а философию собираемся грызть. Мне, таким образом, нельзя не знать свою аудиторию». Он по-ученому к нам! КК.

— Ну? КК.

— Вот и ну! Спрашивает: «Материалисты вы или идеалисты?» Конечно, мы, знаешь, загудели: «А кто же еще, по-вашему?» КК.

— Оригинально. КК.

— Нас заело. Он же ни шагу назад, попросил: «Подтвердите это». Поднялся помощник по производству Зельцеров: «Нам тоже довелось учиться. Знаем: материя первична, сознание — вторично». Первый помощник вроде стал заманивать: «Дальше, дальше. Свяжите с собой. Что вы? Смелей». Зельцеров что-то плел, пока его не прервал старший электромеханик. Засмеялись… КК.

— Ну! КК.

— Он как в лужу сел. КК.

— Зельцеров? Старший электромеханик? КК.

— Первый помощник потом атаковал Ершилова: «Какого цвета у нас скатерть?» Он бодро так: «Вишневая». Первый помощник опять к Зельцерову: «А по-вашему?» Зельцеров едва выдавил из себя: «Темно-красная». Первый помощник ушел в глубь кают-компании и поднял Ксению Васильевну: «Так что же, здесь две скатерти? Или — ни одной? А может, всего важней ее отражение в нашем сознании? То есть существует только то, что видим? От чего отвернемся — того нет?» Словом, уличил нас в идеализме. КК.

— Мы обычно на историю налегали. КК.

— Мы тоже. Доходили до четвертой главы. Дальше не успевали, возвращались в Находку. КК.

— Пымаем что или нет, а философами станем. КК.

— Ничего не поделаешь. Обстоятельства!.. КК.

— Против Ершилова, а особенно против Зельцерова, первый помощник что-то имеет. Иначе не выставил бы их в таком виде. КК.

— Они такие есть. КК.

Из-за того, что «Тафуин» качало, Назара повело к Диме, оперся о его плечо:

— Вам не кажется, что он велик?.. — спросил про зазор у ключа. Швырнул куртку на диван.

Дима изобразил из себя беззаботного парня, посторонился:

— Вы проверьте!

— Философия не балласт какой-нибудь. Что еще у вас для меня? КК, — сыпанул точки и тире Назар.

Начальник рации выпучил глаза, Дима сел на куртку с чувством схваченного с поличным:

— Вы радист? — сделала несколько колебаний вибра. — Морзируете? КК.

— Еще не все выветрилось после армии. ЩРЩ[13]. КК.

Дима не сразу взялся за вибру. Сначала посмотрел в иллюминатор на гривастые волны.

— Не сердитесь, что разболтались мы тут, как не знаю кто.

— Не велика беда. Считайте, что мы познакомились с вами еще ближе, — сорвалось из-под контактов ключа.

В глазах Назара появилось что-то ущербное. Пустил дробь:

— Ну, до связи. Ухожу послушать агитатора машинной команды — справляется ли? ГБ[14].

Третий вал

Нонна не избегала встреч с Назаром. Только не представляла, о чем с ним говорить. Снова ворошить старое? Того, что ее связывало с Сашкой Кытмановым, вроде никогда не было. Во всяком случае, оно ни к чему не обязывало. Жила, подобно многим, «на уровне океана», отдаваясь близким и непризрачным радостям.

Она слушала его между прочим. Принялась стирать пыль с держателей бра, будучи уверенной, что особенно огорчаться не стоит, спасительная беседа с ней не затянется, поскольку переход — самое время для политучебы. Первый помощник буквально нарасхват. До первого замета экипажу надо не только освоить полагающийся объем программы, но и обеспечить задел по ней не меньше чем на треть кампании, досрочно пройти две-три темы.

На «Амурске» ей доставляло удовольствие будить к завтраку Сашку Кытманова. Подкрадывалась к отведенной ему каюте, опасаясь, не увидел бы кто-нибудь, стук кулачком в дверь, еще так же пугливо и дерзко, а потом со всех ног припускала обратно, к себе в посудную.

— Только… — Нонна словно запамятовала, зачем ей тряпка, построжела, — ни в коем случае не трожьте кэпа.

Назар оторопел. Он услышал, как за углом, напротив его каюты кто-то резко остановился. «Не Игнатич ли? Постучит, а я здесь. Потом мне одному придется корпеть над обязательствами к общему собранию. Выгляну!»

Он шагнул к двери.

— По какому я праву?.. — сгорала от стыда Нонна за то, что чуть не пригрозила Назару. В ней опять чудесным образом ожила та осень, когда в лазарете «Амурска», как всегда, пустом во время стоянки в Находке, «располагался» Сашка Кытманов, жил и работал. Писал акварельные портреты. Замешивал гипс, лепил.

Однажды он увлек Нонну съездить в бухту Бархатную. После заплыва, когда выбрел на мелководье встречь солнцу, весь из мышц, с узкой талией, Ноннино сердце вспугнуто сжалось.

Чувствуя то же самое (как будто в тот раз среди общительных купальщиц могла потерять его), Нонна села за рояль, увидела свое отражение.

Теперь она не нравилась себе: уставшая, опустошенная.

Наедине с Сашкой Кытмановым волнение Нонны не отличалось от загадочного и приводящего в трепет ожидания. Пусть слабее — оно проявилось снова. Нонна не представляла, что ей делать.

Назар угадал ее состояние.

— Твой Сашка-то!.. Сущий обормот! С чего-то взял, что у вас никакой любви. Только так: встречи, прогулки. Потому оборвал переписку. Чтобы как следует разобралась в своих чувствах. Бывает же…

— Как? Скажите на милость! — удивленная Нонна направилась к миске с водой.

— Только, пожалуйста, без этого!.. Совершенно честно. С ним тебе сравнить некого. Порядочный — раз. Трудяга. Ко всему еще, с художническими наклонностями. Что?.. Мало тебе?

Назар едва не сказал, что ему самому до Сашки не дотянуться, нечего пробовать. Задатки нужны.

— Когда-то я от этого подпрыгнула бы на радостях, — сказала Нонна, ткнула в черную клавишу и скорбно посмотрела в иллюминатор на безжизненный полубак, на размашисто вяжущий узлы океан.

— Ты, конечно, боишься его… — у Назара не повернулся язык назвать того, кто оказался между ней и Кытмановым, то есть Зубакина. — Как же, станет корить тебя им.

— Обо мне больше звону. Ославили. Теперь — что?.. — снова потревожила клавиши рояля. Потом, когда умолкли струны, сказала: — Слов нет, вы совершенно ни при чем. В чем вас винить? Знаете про моего Сашку — ну… Про то, как у нас начиналось. Всю мою жизнь он перевернул. Сейчас еще бывает… Как будто только руку к нему протянуть. Никогда не привыкну к этому. А то, что мы с ним таким образом-то… Порознь. Это, наверно, к лучшему. Пусть остается там. Тем же. Ни в коем случае не изменяет своей надежде. К вам же такая просьба… Назар Глебович! У трапа-то я тогда!.. С приткнутым шиньоном!.. Собиралась кой-кого поразить, как помешанная. Если сможете, то простите за злую болтовню. За нее мне о-очень неловко, — провела пальцем по ближним клавишам и заверила, что вообще-то участие Назара ей дорого.

Она боялась или спугнуть что-то в себе, или упростить. Замолчала. Призналась:

— На большее меня просто не хватит…

— Назар Глебович! Ну-уу, как, однако, я сильно продрог на полубаке! — выпалил, вбежав в кают-компанию, Игнатич. Поежился, стал растирать руки.