Сын гетмана - Ольга Рогова

– Что случилось? – с беспокойством спросил Стефан.

Путаясь в выражениях и останавливаясь, чтобы перевести дух, жена его рассказала об оскорблении, нанесенном ей князем.

Стефан вздохнул с облегчением.

– Я думал, Бог знает, что случилось! – сказал он хладнокровно. – Это тебе наука: вперед будь при дворе осторожнее!

– Давно бы следовало вам, боярам, – со злостью отвечала домна, – свернуть шею этому кровожадному Лупулу.

– Помилуй, – иронически заметил Стефан, – он считает себя благодетелем народа. Еще не далее как сегодня он назвал армата Радула палачом.

– Вот прекрасно! – воскликнула домна. – Я бы желала знать, какая между ними разница? Радул подсылает тайных убийц к своим врагам и бросает их тела в реку, чтобы скрыть следы своих преступлений, а этот явно сажает на кол тех, кто становится поперек его дороги... Радул натравливает на своих противников господаря, обвиняя их в небывалых проступках, а этому никчему и прибегать к каким-либо уловкам, он сам отрубает головы тем, кого заподозрит в измене.

– Молчи, жена, – испуганно озираясь, проговорил Стефан. – Твой язык не доведет нас до добра. Самые стены могут нас услышать. Потерпи, будет время, и Лупул узнает нас, а теперь надо молча нести иго, действовать осторожно, не спеша, чтобы не могло на нас пасть и тени подозрения.

Жена Стефана с недовольным видом замолчала и ушла к себе.

– Позвать ко мне цыганку Заиру! – приказала она.

Через несколько минут старая, сморщенная колдунья стояла перед своей госпожой.

– Я рассчитываю на твою верность, Заира, – проговорила боярыня. – Сейчас же собирайся в путь и отправляйся в Валахию к жене великого армаша, скажи, чтобы она прислала ко мне немедленно кого-нибудь из доверенных ее людей, кто бы умел писать и мог быть моим секретарем. Скажи ей также, что приехали к нам татары и казаки. Только поторопись, время не терпит.

На другой день Тимош имел торжественную аудиенцию у князя Василия. Князь изложил ему свои планы нападения на границу Валахии, занятую войсками, насказал много комплиментов насчет казацкой храбрости и просил как можно скорее присоединиться к молдавским войскам, уже выступившим в поход. У Тимоша вытянулось лицо. Он думал, что будет принят во дворце, увидит прекрасную домну Локсандру, но князь говорил с ним холодно-вежливо, деловым тоном и, по-видимому, не имел никакого намерения вводить его в свою семью. Впрочем, молодой казак недолго горевал, возможность показать себя в ратном деле вскоре заняла все его помыслы, и он живо собрался в путь. В числе лиц, присутствовавших на аудиенции, были и два пана: Кутнарский и Доброшевский. Пан Доброшевский был чем-то вроде секретаря у неизменного своего товарища Кутнарского, который вел частные дела господаря и вместе с тем, по своей врожденной склонности, служил ему чем-то вроде шута. Господарша часто посылала за ним в те минуты, когда Василий был особенно не в духе. Он являлся, начинал играть с князем в шахматы или сочинял остроты и каламбуры на придворных, и к князю возвращалось доброе расположение духа.

Выходя из аудиенц-зала, Кутнарский тихо сказал своему приятелю:

– А ведь не добре, пане Доброшевский! Как пан полагает? Нашему патрону-то не на руку.

– Не на руку, пане! – мрачно подтвердил пан Доброшевский. – А что не на руку? – осведомился он вдруг, немного помолчав.

– Эх, голова-то у пана тугая! – презрительно заметил Кутнарский. – Разве я не говорил пану, что князь Дмитрий не любит казака Хмельницкого? Разве я не читал пану писем князя, после пребывания домны Локсандры в Варшаве?

– Читал, пан! – лаконически подтвердил секретарь.

– Ну, и значит...

– И значит... – протянул Доброшевский, недоумевая, какой сделать вывод.

– И значит, что у пана куриные мозги, – с досадой проговорил Кутнарский. – Зная то, что мы знаем, всякий ребенок поймет, зачем сюда приехал этот казак. Мы с паном даже знаем больше, чем сам князь, ну да я открою ему глаза при случае.

В тот же вечер пан Кутнарский, приглашенный веселить князя, посматривая на домну Локсандру, завел речь о Тимоше и его воинах. Княжна скромно опустила глаза на вышиванье, делая вид, что вовсе не слушает разговора, но сердце ее усиленно билось и дрожащие пальцы невольно путали шелк и бисер.

– Ужасный народ эти казаки, – рассказывал пан Кутнарский, – казаку ничего не значит оскорбить молодую панну, убить ребенка, задушить беззащитную старуху...

– Что ж, – улыбнулся князь Василий, – нам таких бойцов и надо.

– А это правда, что Хмельницкий прекрасный наездник? – спросила господарша. – Локсандра рассказывала, что он ездит лучше всех молодых панов.

Василий строго взглянул на дочь.

– Где это домна Локсандра научилась оценивать казачьи подвиги в наездничестве? – резко спросил он.

Княжна вспыхнула и взглянула на отца.

– Я присутствовала на скачках у великого канцлера Оссолинского, – с достоинством проговорила она. – Тимофей Хмельницкий остался тогда победителем.

– Я искренно сожалею, что отпускал тебя в Польшу, – с досадой проговорил князь.

– Мне бы очень хотелось увидеть этого казака, – проговорила господарша. – Ты ведь пригласишь его к нам, Василий? – обратилась она к мужу.

– Пани господарша напрасно желает видеть грубого казака, – вставил Кутнарский. – Эти казаки не знают ни звычая, ни приличия. Он ни сесть, ни повернуться не сумеет в княжеском дворце.

Княжна с досадой взглянула на пана.

– Пан Тимофей умел отлично сидеть и держать себя за обедом у великого канцлера, – спокойно возразила она из-за пялец. – И даже сумел ответить на дерзкие выходки князя Вишневецкого, – прибавила она.

Князь Василий даже рот открыл от изумления. Он с минуту молча постоял за спиной дочери; потом его тяжелая рука опустилась к ней на плечо, и грозный громовый голос глухо раздался под сводами залы:

– Локсандра, ты забываешься! – крикнул он. Девушка гордо встала. Она молча посмотрела отцу в глаза и, не говоря ни слова, медленно вышла из залы. Господарша последовала за ней.

Пан Кутнарский, посмеиваясь в ус, любовался этой сценой и с нескрываемым удовольствием смотрел теперь на взволнованного князя, шагавшего взад и вперед вдоль залы.

– Я имею нечто доложить его светлости, – сказал он вкрадчивым голосом.

Князь остановился перед ним с заложенными назад руками.

– Говори, пан, – разрешил он.

– Его светлости следовало бы поскорее выдать замуж прекрасную княжну. Я знаю одного из знатнейших панов, который давно по ней вздыхает.

– Кто такой? – угрюмо спросил князь.

– Известный уже его светлости князь Дмитрий Корибут-Вишневецкий, потомок славных Мнишков, близкий родственник князя Иеремии.

– Об этом надо подумать, – отвечал князь. – Княжна еще молода. Может быть, найдутся женихи и познатнее.

– Но все-таки его светлость, может быть, разрешит князю Вишневецкому заслать сватов, – настаивал Кутнарский.

– Сваты девушке не укор... Что же тут разрешать? – уклончиво ответил князь.

Вернувшись вечером домой, Кутнарский усердно принялся расталкивать спавшего Доброшевского.

– Вставай, пане! Слышишь, вставай, дело есть! – кричал он ему над самым ухом.

– Дело? А, дело? Не убежит, – бормотал Доброшевский.

Недолго думая, Кутнарский взял ведро холодной воды и вылил на спящего. Тот вскочил как встрепанный.

– Пан всегда позволяет себе неприличные шутки! – сердито бормотал он, вытирая лицо и отряхиваясь. – Так можно схватить лихорадку, – с неудовольствием продолжал он. – И к чему это будить человека среди ночи, когда все добрые католики отдыхают.

– Полно болтать пустяки! – сердито остановил его Кутнарский. – Бери чернила, бумагу и пиши.

– Дай мне хоть переодеться! – возразил Доброшевский.

– Ну, хорошо! Только поскорее!

Через четверть часа они уже сидели за столом и при тусклом свете ночника сочиняли послание к князю Вишневецкому.

V

Сватовство

Тимош блистательно исполнил возложенную на него задачу. Как орел налетел он на Радула с его войском, сбил и смял передовые отряды, ворвался в Валахию, все уничтожил на пути и заключил чрезвычайно выгодный для князя Василия мир.

Вернувшись в Яссы, он вполне был уверен, что князь Василий пригласит его наконец к себе; но князь одарил его богатыми подарками, окружил полным почетом, и только.

Между тем гетман прислал сыну письмо, где прямо приказывал ему просить руки Локсандры.

Княжна несколько недель не видела отца. Она грустно сидела в своих двух комнатках и избегала общества молодых боярышень из своей свиты. Наконец до нее дошли вести о победе Тимоша. Она встрепенулась и повеселела. Образ молодого богатыря постоянно носился перед ней; теперь она надеялась вскоре его увидеть. Придворный этикет требовал, чтобы князь устроил для него пир, познакомил бы его с княжеской семьей. Князь Василий и сам хорошо это понимал, но странное заступничество княжны за молодого казака не давало ему покоя. «Кто знает этих девушек? – думал он. – Одному Богу известно, что у нее сидит в голове». Наконец он придумал выход. Он устроит в честь гостя охоту и пир в лесу, в охотничьем замке, а Локсандре прикажет сидеть дома... На охоте ее отсутствие никому не бросится в глаза, к тому же она может отговориться нездоровьем. Он назначил день для охоты, послал приглашение Тимошу и объявил свое решение жене.