Да, я там работал: Записки офицера КГБ - Е. Григ

Французское посольство (и резидентура) традиционно славились своими крепкими связями с нашей творческой интеллигенцией. Немцы были сильны научным аппаратом: кроме того, как нам рассказывали, 70 процентов немецких дипломатов в прошлом были военнопленными и отбыли в ГУЛАГе свои сроки. Они хорошо знали русский язык и даже такие слова, как «ватник», «пайка»… Много лет спустя я вышел из здания ВААПа проводить к машине одного из таких немцев. Был солнечный весенний день, и, посмотрев на небо, он сказал: «Ну вот, сегодня серая московская погода выдала нам пайку солнца…»

Американское посольство и разведка в Москве считались самыми сильными.

Даже судя по количеству провалов и ошибок — об успехах они, конечно, не трубили, было видно, что работают они с колоссальным напряжением, в полную силу, даже в «наружке» это знали хорошо.

Существовала еще одна система переподготовки сыщиков и разведчиков. Раз в несколько лет каждая бригада переводилась в специальный учебный отдел, где в течение месяца сыщики чередовали посещения лекций и занятий, просмотр специальных кинофильмов с работой за учебными объектами. Слежка за выпускниками «школы 101», Военно-дипломатической академии или разведчиками, уже поработавшими за рубежом, но обязанными пройти переподготовку, была основной работой учебного отдела. Работали и за нелегалами, тоже проходившими подготовку и переподготовку.

Утром каждая бригада получала инструктаж, где и когда можно будет принять под наблюдение объект слежки, его приметы, время окончания наблюдения. После возвращения в учебный отдел бригады «отписывались», как после работы за настоящим объектом. То же делали и наблюдаемые, чья задача была весьма нелегкой: нужно не только обнаружить слежку, но и зафиксировать приметы сыщиков, номера их машин, провести тайниковую операцию или моментальную встречу с передачей материала так, чтобы не попасть при этом в поле зрения «наружников».

Эти стажировки у нас назывались «играть в казаков-разбойников».

Военные почему-то имели преимущество перед сотрудниками ПГУ: в случае, если они расшифровывали наблюдение, они могли не проводить операций по связи и вообще уходить с маршрута.

Мы не любили работать с будущими разведчиками родом из азиатских республик, которых готовили, очевидно, для работы в восточных или африканских странах. Часто они под наблюдением метались, пытались оторваться от слежки, прыгая в вагоны метро или электрички перед закрытием дверей. Нам же разрешения на плотную, открытую слежку не давали, и мы, таким образом, оказывались в гораздо худшем по сравнению с объектами положении. Особенно «баловались» они в метро, и как-то раз я спросил у представителя ПГУ:

— Они, что, надеются, что к их приезду в странах пребывания будут построены метрополитены?

Бегунам сделали замечание, и они немного утихомирились.

Наша бригада «в общем и целом» проходила эти стажировки удовлетворительно. Запомнился один случай — и смех, и грех. Работали за молоденьким военным из ВДА — Военно-дипломатической академии, скромно одетым, невзрачным парнем.

Работа не заладилась с самого начала: паренек как-то разбросал нас всех, я остался с ним один (приехал на метро в Сокольники) и стал названивать по телефону дежурному по отделу, одновременно покрикивая в микрофон «воки-токи», чтобы подтянуть ребят. Военный сел в совершенно пустой автобус — я за ним не полез, был уверен, что уже намозолил ему глаза.

Подтянулся Петрович на машине, потом и остальные. Кто-то хорошо знал маршрут автобуса, на котором уехал наш паренек, и решили двумя машинами — одна по маршруту, другая по параллельным «просекам» — пройтись по Сокольникам. Двинулись не спеша, я был уверен, что мы расшифрованы и хотел просто «додержать» объект до положенного срока.

Через минуту мы увидели «военного» в конце одной из улиц и, не торопясь, пристроились к нему с нескольких сторон…

Мы не видели самой операции по изъятию тайника, но, проанализировав его маршрут и поведение, точно указали место — паренек на секунду мелькнул в поле зрения одного из нас, отходя от водоразборной колонки.

Последствия оказались совершенно неожиданными. Парень, оказывается, вообще не обнаружил за собой наблюдения и фактически «завалил» свою операцию и экзамен по НН. Нам рассказывали, он настолько расстроился, что заболел и попал в госпиталь! Мы попросили передать ему наше сочувствие, но — на войне, как на войне.

Победителями в этих играх чаще оказывались, конечно, учебные объекты. Нелегалы вообще творили, что хотели, и уходили от наблюдения почти в любой момент, скрытно проводили любые операции.

Наши инструкторы твердили, что это — учебная работа. Нарушения правил движения, опасные ситуации, не дай Бог, аварии должны быть исключены. С другой сторны — за «потери» объектов взыскивали чуть ли ни как в обычном, а не учебном отделе, после окончания переподготовки на каждого сотрудника составлялась характеристика, где указывалось количество потерь, выявленных операцией, короче говоря, все, что составляло суть переподготовки. Выглядеть плохо не хотели ни наши объекты, ни мы.

Дипломатия — это «искусство возможного». Оперативная работа в наше время — искусство невозможного.

Как и с чем подойти к незнакомому человеку, о котором известно одно — он ненавидит КГБ, его мать была репрессирована и не реабилитирована до сих пор? А подойти к нему необходимо, так как только он знает то-то и то-то, что необходимо знать и тебе…

Как раскрыться перед близким приятелем и попросить его оказать помощь в том и этом? Он уже много лет считает тебя сотрудником, например, ВААПа и не раз в твоей компании прохаживался насчет живодеров из КГБ…

Как вообще уговорить, убедить, заставить, наконец, человека заниматься чем-либо, нужным тебе, против его воли, в ущерб его времени, намерениям, убеждениям? То же самое если это иностранец?

Как организовать и провести наблюдение за профессиональным разведчиком, прекрасно владеющим приемами обнаружения и ухода от слежки, специалистом по тайниковым операциям? Как сфотографировать или сделать видеозапись закладки им тайника?

Как узнать, о чем говорили два разведчика на пустынном пляже? Они специально пришли туда нагишом посекретничать…

Как перехватить «радиовыстрел», когда информация неторопливо записывается на пленку или проволоку, а потом со страшной скоростью выводится в эфир и занимает по времени доли секунды? Как придумать и провести комбинацию, в результате которой противник вынужден будет «показать свои уши»?

Как во время зарубежной поездки спрятать встречи с нужными людьми среди многих других встреч и контактов?

Как вообще получать нужную информацию таким образом, чтобы это не выглядело получением информации?

При всем при этом желательно постоянно быть в хорошем настроении и заражать им других, не срываться на товарищей по работе, даже если работа не получается, жить в семье, как все «нормальные» люди, радоваться тому же, что и они, стоять в очередях, вызывать слесаря-сантехника, добиваться путевки в дом отдыха, ругаться и мириться с начальством, растить и воспитывать детей, находить и терять друзей, жениться, разводиться, хоронить близких, «доставать» что-нибудь интересное почитать или билеты на концерт…

Адюльтеры преследовались оперативной «общественностью» с животным восторгом. Жена Николая П., сотрудника нашего отдела, слюнтяя и болтуна, миниатюрная, красивая какой-то загадочной красотой (достаются же такие таким!), полюбила молодого здоровенного красавца, недавно пришедшего в соседний отдел из «девятки». Муж оказался не таким уж слюнтяем и выследил любовников.

На базах довольно много, но сдержанно судачили о происшедшем, а вот партсобрание в том отделе было, как рассказывали, отвратительным. Нашлись и расследователи, и обличители, и любопытные; они устроили мерзкое копание в чужом белье и насладились этим процессом под хмурое молчание большинства. Люди в то время уже менялись и заставить их «единогласно» проголосовать за то, что хотелось кучке демагогов и начальству, было невозможно. Так что в тот раз шайке «борцов за чистоту наших рядов» пришлось удовлетвориться «обсуждением». Всеобщего «порицания» не получилось.

На партийных собраниях начали «прокатывать» неавторитетных начальников. Было такое и у нас, когда в партийное бюро отделения не выбрали пришедшего с периферийной партийной работы Виктора Петровича К. Так «пролететь» было для него смерти подобно: помимо отношений с коллективом это прямо влияло и на отношения с начальством.

Не выбран — значит, не пользуется доверием оперсостава. До сих пор помню его темно-красное лицо в президиуме собрания и беспомощный взгляд в сторону «сборщика металлолома»… Кстати, Виктору Петровичу эта «прокатка» пошла на пользу — он стал повнимательнее к людям, перестал их учить тому, в чем сам не разбирался, зачастил в бригады, стал участвовать в сложных заданиях, помягчел и в конце концов убежал-таки из «наружки» заниматься где-то аналитической работой.