Филе пятнистого оленя - Ланская Ольга

Когда я ставила себе маленькую голубую клизмочку — обязательный ритуал перед встречей с мужчинами, из которых никто и никогда не отказывался от анального секса, — мне вдруг стало жарко и сладко. И дрожь побежала по всему телу, и ножки раздвинулись сами собой, и я отложила на время гигиеническую процедуру и извлекла из тумбочки около кровати небольшой неровный вибратор. И, подергиваясь и издавая громкие стоны, смотрела, прикрыв веки, на светлеющий на стене квадратик — оставшийся от снятых недавно рогов. Квадратик, похожий на маленькую дверцу — вроде той, что вела в чудесный сад, в который так мечтала попасть Алиса. Я думала, что теперь я тоже в стране чудес, поэтому все так красиво вокруг, и эти яркие пятна перед глазами, и эти горячие волны, исходящие из самой глубины дрожащего от напряжения тела…

Мне все нравилось и все было приятно — даже Фредди, валяющийся на боку около потухшего камина, вздрагивающий во сне, вызывал у меня только умиление, а не обычное в таких случаях недовольство. Когда на часах было шесть, я завела «гольф», умоляя его хоть раз вести себя нормально, и отправилась в путь.

Я оказалась на месте даже чуть раньше, чем следовало бы. Но он все равно был уже там. Привставший сразу со стула, приподнявший приветственно руку. На столике перед ним я заметила небольшой круглый букетик из синих мелких цветочков.

Все прямо по моему сценарию — пошло. И коробочка, правда, не черная, а красная с золотым тиснением по краям, появилась буквально через двадцать минут. И мои восторги по поводу фантастической красоты кольца — очень простого, но явно стоящего кучу денег, особенно если учитывать изысканную надпись «Картье», незаметную почти, но каждой буквой выдающую сотни долларов, уплаченные за нее. И вдумчивое нюханье ничем не пахнущих цветочков — с прикрыванием глаз и последующим открыванием. Текущую из этих глаз благодарность, и восхищение, и обещание чего-то неявного, но такого, чего ни у него, ни у меня еще не было.

— Закажем что-нибудь?

— Пожалуй.

— Что бы ты предпочла?

— Главным образом вина — или шампанского, в честь принятого решения. А из еды — не знаю. Посоветуйте мне, мистер, — вы такой гурман. И если вы привели меня в этот ресторан, значит, у вас были на то причины. Чем же он знаменит? И что я должна заказать, по-вашему?

Он помолчал немного, словно размышляя. А потом, слегка улыбаясь, уверенно произнес:

— Я бы взял филе пятнистого оленя.

Я не ответила ничего. Я достала из портсигара сигарету и закурила. Он удивленно смотрел на меня, но я видела не его лицо, такое мужественное, так нравящееся мне, а пасущегося мирно на лесной опушке оленя — коричневого, в белых пятнах. Резная зелень окружала его, и он ощипывал травку и невысокие кусты, изящно наклоняя голову, грациозно вздрагивая и переступая копытами. Рога его были особенно красивы — они поблескивали, когда солнечный свет падал сверху, и небо — высокое, голубое — путалось в них, роскошных, ветвистых, как невыразительная тусклая тряпка.

— Нет. Ты знаешь, для меня это слишком экзотично.

— Ну, перестань. Побывать в таком месте и не попробовать филе пятнистого оленя — это глупо, честное слово. Все, решено — его и закажем…

Он говорил, и картинка перед моими глазами постепенно начала исчезать. Потом она исчезла совсем, оставив в воздухе над головой Константина четкий контур рогов — ответвляющихся в разные стороны, занимающих в пространстве приличное место. Потом исчезли и они — но я знала, что ненадолго. На какое-то время — которого бы мне не хватило, чтобы почувствовать себя счастливой, но которое мы могли бы неплохо провести вместе. В конце концов, чего еще желать?

Я выдохнула обреченно, отчетливо понимая, что лично для меня ничего уже нельзя исправить. Не только сегодня — никогда. Потому что одного-единственного мужчины в моей жизни не будет и не может быть. Будут только постоянные метания, измены, новые увлечения, которые я буду считать любовью, — и рога, проявляющиеся над головой каждого очередного поклонника, незримо, но вполне очевидно для меня.

Я медленно потянулась к вилке, мстительно воткнув ее в лежащую передо мной плоть мерзкой рогатой твари. А потом, отрезав от нее первый кусок, начала жевать его по-садистски неспешно. А потом еще один — и еще. Ни о чем не думая, никуда не торопясь, наслаждаясь процессом. Потому что паскудное животное, испортившее всю мою жизнь, оказалось на удивление вкусным…

ВЧЕРА

Я ее сразу узнала, мы все-таки десять лет за одной партой просидели. Моя школьная подруга, некогда самая близкая, стояла на автобусной остановке и, кажется, нервничала. У нее всегда такая манера была — нервничая, волосы поправлять беспрестанно, подтягивать несуществующие складки на колготках.

Я потянулась за лежавшей на приборной панели зажигалкой, и сигарета вспыхнула на секунду, как будто огонь ей нанес смертельное оскорбление, быстро, впрочем успокоившись и не спеша задымившись. И наполнила теплый салон приятным запахом, чуть сладковатым, расслабляющим, настраивающим на философские мысли. Приятно было пофилософствовать, сидя в любимом «фольксвагене», просторном и тяжелом, слушая кричащего тихо из плеера рок-певца, равнодушно-непонимающе глядя на мерзнущих на остановке пешеходов.

Я сидела и думала обо всем и ни о чем. Что нравятся все же мне большие машины, и что можно было в принципе что поменьше взять, «гольф» какой-нибудь или «пежо» маленький — удобно в городских условиях и бензин экономится, но в них как в спичечных коробках, а в моем красавце так свободно, и что хоть немало вложила в него, не жалею вовсе. Черт с ними, с деньгами, мои уют и комфорт этого стоят.

Мне, конечно, может, и не нужен большой такой. Я в принципе всегда была одна, а если ребенка возила, он сидел сзади, пристегнутый десятью ремнями для безопасности. Мне нравилось, что место рядом со мной свободно, и я не хотела, чтобы кто-то его занял. Пока мне приятней было смотреть на красивую темно-серую обивку, расчерченную красно-синими полосками, приятней было класть на нее яркую сумочку и перчатки в тон и какой-нибудь толстый цветной журнал типа «Вог».

Я чувствовала себя свободной и спокойной, и место внутри меня, условно предназначенное для увлечений, страстей, привязанностей, для того, от чего так устаешь, было занято тем же, чем это кресло, — приятными мелочами, доставляющими удовольствие и беспроблемными.

Сигарета скорчилась в пепельнице, высоконравственно так доказывая на своем примере, что яркая жизнь может закончиться очень скоро и плохо, и я вдруг подумала, что не знаю, какое сегодня число, и потянулась к календарику, прижатому к стеклу. А потом спохватилась, что не помню и дня недели. Ребенка отвезла к матери, значит, по логике, или четверг, или пятница.

Как все-таки меняются дети в присутствии другого человека — бабушку увидел и сразу переключился на нее, забыв про меня, приспосабливаясь к обстоятельствам получше любого дипломата. Он с ней всегда наглеет, потому что чувствует, что контроль ослабевает, превращаясь в сюсюканье, которое называется заботой. Что ж, пусть так, я и не возражаю. Двух-трех дней в неделю все равно мало для того, чтобы испортить его характер, зато мы прекрасно отдыхаем друг от друга.

Так что выехала я от нее в четырнадцать ноль-ноль, понимая, что до встречи, назначенной на вечер, остается еще целых четыре часа. У меня было назначено деловое свидание, но время для него не совсем подходило — проще было в обед встретиться, на ленч, если по-западному, — и я думала, что это не случайно. Недавний знакомый пригласил в ресторан, сказал, что у него ко мне предложение по работе. Мне нравился всегда этот тип мужчин — невысокий, темный, с усами. И глаза мне нравились — светлые, холодные абсолютно.

И я уже не раз ловила себя на мысли, что мне было бы приятно с ним в постели, я бы смотрела в эти холодные глаза, чувствуя, как холод сменяется туманом возбуждения, я бы заставила его хотеть меня еще и еще, делать это безжалостно-быстро, с силой и яростью. Мне приятен был грубый секс, бесхитростный, примитивный даже. И почему-то я думала, что мой знакомый не тратит время на нежные поглаживания, которые так нравятся большинству женщин и которые так не люблю я.