Ничего личного - Дмитрий Бондарь

— Вы все еще верите, что этот человек работает на благо Родины? — удивился я.

— Не мог же он быть сорок лет коммунистом, влезть на самый верх иерархической лестницы — и в одночасье переродиться?

— История знает немало подобных примеров.

— Да уж, иуд она наплодила, — согласился Изотов. — У вас деньги-то наличные есть, голодранцы?

Захар достал из портмоне пятьсот долларов. Я порылся в своих карманах и добыл столько же.

— Я про рубли спрашиваю, — уточнил Изотов. — Это не деньги, это валюта.

— А, — первым сообразил Захар и вынул из того же портмоне десяток фиолетовых четвертаков, что обменяли мы в Шереметьево. У меня было три сотенных, полученных там же.

— Пятьсот рублей на две недели? — Валентин Аркадьевич тяжело вздохнул. — Все-таки бестолковые вы оба. Отдохнула на вас мать-природа.

Он подошел к книжной полке, достал какую-то книжку и, раскрыв ее, высыпал на стол ворох купюр. Среди денег там появлялись какие-то непохожие на рубли бумажки.

— Что это такое?

— Чеки Внешторгбанка, — ответил Изотов, собирая их в кучку. — Когда получил их для покупок в «Березке», подумал — зачем сейчас приобретать что-то, если лет через пять товар будет поновее да поинтереснее? Вот, отложил.

— В следующем году «Березки» по всей стране закроют. Купите лучше новый телевизор сейчас, — посоветовал я. — Или холодильник — что там в этих магазинах есть? Скоро ничего не будет. Тратьте все. А то выйдет, что вы зря работали, зарабатывая эти фантики.

— Спасибо, — поблагодарил Изотов. — Вот вам тысяча рублей, потом отдадите при случае.

Мы поговорили еще полчаса и стали собираться — поезд не стал бы нас ждать. Валентин Аркадьевич пригласил заходить на обратном пути. Но и без приглашения мы собирались это сделать.

Закупившись «монгольскими» подарками, мы поехали на площадь трех вокзалов.

Дорога через заснеженную страну на поезде — то еще удовольствие: тыдык-тыдык, тыдык-тыдык, за окном белая пелена, в щели иногда ощутимо дует с улицы, проводник — золотозубый узбек, напихивающий в купе по шесть человек. Впрочем, этого и стоило ожидать от поезда Москва — Ташкент, на который нас угораздило взять билеты. Мы смогли отстоять свое купе от злобных поползновений хитрозадого хлопкороба — помогли американские документы, но выходить в коридор лишний раз остерегались. Казалось, что весь Узбекистан едет в этом вагоне.

— Интересно, если они все здесь, то кто остался в Ташкенте? — спросил я у покрытой снегом равнины за окном.

Малая родина встретила нас оттепелью — часто капало с крыш, на дорогах машины устроили жуткое месиво из грязи и снега, прямо возле вокзала кто-то поставил двухметрового снеговика, сейчас перекошенного и лишившегося одной из «рук».

— Ты к маме? — спросил Захар.

Мы не обсудили детальную программу поездки.

— Нет, Захарыч, я пойду навещу свою первую воспитательницу в детском саду! Ну что за вопрос?! Ты же тоже не в кружок авиамоделизма сюда приехал?

— Гы-гы, — ответил Захар и побежал к подходящему автобусу № 22. — До вечера, Серый!

А мне от вокзала было и пешком недалеко идти. Только двадцать восьмого декабря 1987 года на тротуарах было очень грязно и скользко. Но я радовался даже этой возможности испачкать ноги.

Конечно, мамы не было дома — зачем ей быть дома в понедельник? Но запасной ключ всегда хранился у бабы Вали — соседки.

После недолгого допроса перед закрытой дверью: «А кто там? А к кому? А Сережи нет уже давно! Ты — Сережа? Не морочь мне голову, иди отсюда!», она все же решилась выглянуть из квартиры, и я едва успел ее подхватить — впечатлительная бабуся лишилась чувств, упала в обморок, сомлела — и все это она сделала сразу. Я всегда говорил матери, что не стоит сильно полагаться на соседку: она из тех людей, для которых даже укус комара — событие вселенского масштаба. А закипевший чайник бабка была готова обсуждать неделю. Со всякими подробностями, которые нормальный человек и не заметит: «Вот и когда огонь-то газовый зажегся, я услышала, как мусорная машина приехала. Думаю — не Степка ли это? Ан нет, Степка-то на автобусе ездит! Али может, перевели на мусорку? Вот и думаю — Степка или не Степка? Даже Марьванне позвонила — в окно-то выглянуть боязно. Мы со Степкой прошлый раз так полаялись! Что ты! Прибить меня, старую, обещал. И здесь вдруг… как мой чайник закипит!!!» Вот этот баб Валино «чайник закипел» я и приклеил к подобным людям — излишне эмоционально переживающим мелочи.

— Ой, и правда — Сережа! — закудахтала баба Валя, когда пришла в себя.

Получить ключ мне стоило больших усилий, и, захлопывая за собой входную дверь ее квартиры, я услышал:

— Аллё, Марьванна? Здравствуйте, Марьванна! А у нас-то, представляете, какое случилось только что? Сережка приехал! Да нет, не Степкин, Степкин сам еще не ездит! Соседки моей Фроловой Таньки Сережка, который в Монголии был четыре года…

Дальше я не дослушал, захлопнул дверь, но был стопроцентно уверен, что о моем приезде очень скоро будет знать весь наш миллионный город.

В доме ничего не изменилось: тот же телевизор, та же кухня, те же диваны. Книги в одном шкафу и обязательный хрусталь — сокровище любой советской хозяйки — в соседнем; все было то же самое. Авиамодельки на моем шифоньере аккуратно протерты от пыли — только в паре мест отклеились и оборвались наклейки. Даже пиджак все еще висел на спинке стула — наверное, так мама хранила память…

Я как будто провалился в прошлое. За плечами было почти четыре года, а здесь время застыло в далеком восемьдесят четвертом — беззаботном, веселом, молодом.

Ностальгия мучила меня около получаса, потом отпустило.

Я позавтракал, немного разорив мамин холодильник. Захар обещал заглянуть вечером, и до того времени делать было совершенно нечего. Разве только прогуляться по местам былой «боевой славы»?

Ноги занесли меня сначала в кинотеатр имени Маяковского, где шли три фильма: отечественная «Танцплощадка» с Дворжецким и Яковлевой, судя по названию — редкая муть на псевдосоциальную тему, французские «Папаши» с кудрявым Ришаром и какая-то индийская веселая бодяга вроде «Зиты и Гиты». Рядом висела афишка с репертуаром видеосалона, расположившегося в подвале кинотеатра. Здесь, напротив, выбор был велик: очередной гонконговский «Железный кулак, убивающий насмерть всех», вернее даже три «железных кулака», но с разными названиями. Хмурый Чарльз Бронсон крушил челюсти уличному отрепью в третьей «Жажде смерти», знойная итальянка наставляла мужу рога в «Скандальной Джильде». Майкл Дудикофф наказывал негодяев в «Американском ниндзе-2», Луи Сефер морочил голову харизматичному Рурку в «Сердце ангела». И на десерт предлагалось насладиться «Садом камней» — самым свежим фильмом от Копполы.

У входа в видеосалон торчали несколько подростков, время от времени изображавших что-то из арсенала китайских боксеров — всех этих Джеки Ченов, Брюсов Ли. Вернее, им казалось, что они это изображают. По-моему, выглядело все коряво и смешно.

Я брел по знакомым с детства тротуарам — мимо того самого Завода технического углерода, мимо магазина, в котором продавали вкусное пиво «Бархатное»… Город был узнаваемым, родным, и при этом совершенно чужим. Я остановился под светофором и, пока горел красный, принялся разглядывать улицу, украсившуюся несколькими новыми вывесками и киосками.

— Сергей? — женский голос с нотками сомнения окликнул меня на перекрестке. — Фролов?

Я оглянулся — на середине пешеходного перехода стояла Нюрка Стрельцова. Похожая на ту, что я помнил, и не похожая одновременно. Ее стрижка стала короче, и кончики светлого каре выглядывали из-под кокетливой шапочки из меха неведомого зверя, на лице появилась косметика, а на плечах устроилось импортное пальто в крупную зеленую клетку — отечественный Легпром удавился бы, но такой попугайской расцветки в продажу не допустил бы никогда. Да и сама прежняя Нюрка предпочла бы что-нибудь попроще.

— Привет, Ань. А я вот… приехал.

Она быстрым шагом вернулась на мою сторону дороги:

— Ты откуда?

Она действительно сильно изменилась — в ней ничего не осталось от той комсомолки-активистки, какую я знал прежде. Только лишь тот же тонкий нос, навечно удивленные чем-то глаза, да круглые щеки.

— Из Монголии. Помогал братскому народу строить горно-обогатительный комбинат. Вернулся вот.

— А я смотрю: ты это или не ты? Пока красный горел — все присматривалась, а ты головой по сторонам вертишь, никак не понять. Только когда близко подошла — поняла, что это ты, Фролов.

— Ты всегда была глазастая, Ань.

— Пошли в кооперативное кафе? «Серебряный рог», а? Здесь недалеко, полквартала. Посидим, кофе выпьем, расскажешь, где был, что видел?

Я внимательно посмотрел на нее, и кажется, ей на самом деле было это интересно. Времени у меня было навалом, и можно было часок-другой потратить на воспоминания.