Ничего личного - Дмитрий Бондарь

Захар настоял на том, чтобы перелет в Европу до Лондона совершить на «Конкорде». Я согласился, но мне такое путешествие не пришлось по душе: слишком быстро. Ни поспать, ни поесть. Из Алма-Аты самолет в Москву дольше летит, чем из Нью-Йорка до Лондона. Не серьезно это как-то и сильно уменьшает размеры планеты.

В Хитроу шел дождь, вымачивая грустные пальмы, а в Шереметьево наш аэрофлотовский «Ил-86» сел практически в сугроб — снега выпало много, и по расчищенной бетонке аэродрома мела поземка из мелкой снежной крупы.

Самолет нам с Захаром очень понравился — большой, светлый, с двумя проходами между креслами, он представлял собой разительный контраст с длинной трубой салона «Конкорда». Нам достались места в среднем ряду, и полет прошел практически незаметно — мы не видели ни взлета, ни посадки.

— Цель визита? — таможенница, та же самая, что пропускала меня год назад, почему-то уже не была столь же доброжелательной, какой я её запомнил.

— Секс-туризм, — привычно пошутил Майцев.

По его рассказам, с этим секс-туризмом он проходил любую таможню, и везде его выдуманная миссия вызывала улыбку и расположение — даже в чопорной Британии, но здесь его не поняли.

— Иван Семеныч, — по-русски окликнула инспектор своего начальника. — Товарищ советник! Здесь американца принесло с секс-туризмом каким-то. Что мне с ним делать?

— Мой друг шутит, мэм, — вмешался я. — Он не хотел сказать ничего плохого. Мы здесь по делам. Бизнес. Инвестиции. Совместное предприятие.

— Не нужно шутить, — мрачно посоветовал подошедший Иван Семенович. — Здесь не цирк. Пропускай их, Клара.

С собой разрешалось провезти товаров-подарков на сумму всего в сто рублей. Всю фото-, видео-, звуковую технику надлежало задекларировать и потом непременно вывезти, либо заплатить пошлину в случае их отсутствия при выезде. Но мы ничего подобного с собой не везли, ведь по легенде, все эти годы мы обустраивали монгольскую пустыню, и значит, сувениры должны быть тоже монгольские. Все это мы решили еще в Луисвилле, и поэтому собирались заехать в какую-нибудь «Березку» и приобрести там для домашних что-то похожее на монгольское. В аэропорту ничего такого не нашлось.

Мы вышли на стоянку такси: в снежной метели легко узнавались многочисленные «Волги», но ближе стояли те самые новые «Москвичи», что так не понравились Захару.

— Прокатимся? — По его глазам было понятно, что он просто горит желанием провести натурные испытания флагмана отечественного автомобилестроения.

Сговорились с немолодым уже водителем, очень прилично лопотавшим на «русском» английском, за двадцать долларов добраться до Изотова — первый визит наметили к нему.

— Как агрегат? — спросил Захар, разместившийся на переднем пассажирском кресле.

— Вот скажите мне, господа американцы, почему все, что у нас делается — все делается отвратительно? — взбеленился вдруг таксист. — Ведь дня не проходит, чтобы я что-то не менял в этом дырявом ведре! Он начал сыпаться еще на площадке в магазине! А стоит почти как «Волга»! Вот почему ваши «Форды» по двадцать лет не ломаются, а наши еще на конвейере хлам?

— Сардж, разве твой «Форд» ни разу не ломался? — обратился ко мне Захар.

— Шутишь, Зак? — в тон ему ответил я. — Из автосервиса не вылезаю! То отзовут — неисправно крепление ремней безопасности, то тормозная система сбоит, то не заводится. Я бы с удовольствием поменял свой «торэс» на эту… как это называется, шеф?

— «Москвич», будь он проклят! — зло отозвался водитель. — Не, ну так-то машина хорошая, салон удобный, чистый. Её бы до ума довести. Движок посильнее, гидроусилитель руля поставить. Знакомый привез из Польши «Трабант» немецкий — вот это убожество. А «Москвич» вполне можно было бы до ума довести. Только стоил бы он, как хороший «Мерседес», но «Мерседесом» при этом еще бы не стал. Так что имеем то, что имеем. Не «Трабант» — и то хорошо.

— Всегда приходится выбирать между желаемым и возможным, — философски заметил Захар. — Но любое дело состоит из множества маленьких шагов. И если их не делать, то ничего и не сделается. А вы где так научились разговаривать на английском?

— Я кандидат технических наук, бывший начальник лаборатории. СоюзДорНИИ, — с немалой гордостью пояснил таксист. — В аспирантуре язык учил. Технический, в основном. Переводы там, статьи в ваших журналах.

— Почему русский ученый возит людей на такси?

— Это… Михаил Сергеевич нам хозрасчет и самоокупаемость внедряет повсеместно. А мы выкручиваемся, чтобы ноги не протянуть.

— Что такое хозрасчет и самоокупаемость? — переспросил Захар.

— Это социализм с человеческим лицом, — непонятно ответил водитель. И добавил по-русски: — Будто раньше он был с рыбьим?!

— Не понял я, — повернулся ко мне Майцев.

— Семья у меня большая, приходится подрабатывать, — придумал оправдание таксист. — Жене нужно шубу из соболя и кольцо с бриллиантом, сыну новую машину. Дочь замуж собралась, тоже нужно подарки купить. Понимаете, товарищи буржуины?

— Да-да, — покивал головой Захар. — Сколько русский таксист должен ездить в Шереметьево и обратно, чтобы купить кольцо с бриллиантом в один карат?

— Да вот к вечеру уже и наберу нужную сумму, — усмехнулся водитель.

— В России очень дешево стоят бриллианты, Сардж, — сделал моментальный вывод Захар, играя роль недалекого прощелыги. — Если простой водитель за один день может приобрести жене кольцо с камнем. Давай-ка делать здесь алмазный бизнес?

— Не-не-не, — услышав его, отказался от своих слов водитель. — Вы неверно меня поняли. Я целую неделю копил!

Понятно было, что хочется ему выглядеть достойно в наших глазах, а может быть, боялся проверки, но врал он достаточно неуклюже. Всем доволен, все нравится — со слышимым зубовным скрежетом почему-то. Три-четыре года назад люди были куда более искренни. Или мне так казалось?

Спустя час мы стояли перед дверью в квартиру Изотова.

Звонок отозвался знакомой трелью, но дверь в этот раз открыл сам Валентин Аркадьевич.

— Сережа? Захар? Что случилось?

— Добрый день, — мы поздоровались синхронно, словно давно репетировали приветствие.

— Ничего не случилось, приехали погостить, посмотреть, — успокоил пенсионера Захар.

— Проходите, хлопцы, — Изотов настороженно посторонился. — Чай будете пить?

— С великим удовольствием, — опять вместе ответили мы.

— Ладно, тогда идемте на кухню, а то Юлька-то моя к родителям на Новый год уехала, так что я здесь один хозяйничаю, сервировать вам стол некому.

Часа через два, когда мы поведали Изотову о своих достижениях, наслушались текущих новостей и буквально под горлышко наполнились чаем, я, наконец, не выдержал:

— Валентин Аркадьевич, мы ведь не просто так приехали.

— Да понял я, — ответил Изотов. — И в чем же дело?

— Помните наш разговор о том, какую экономику следовало бы развивать в России? В общем, у нас возникло несколько вопросов, которые не нашли очевидных решений.

— Нет мне покоя ни в старости, ни по смерти не будет, — посетовал Изотов. — Так что там у вас?

Я посмотрел на Захара — он всегда лучше умел формулировать и понятнее объяснять.

— Самое сложное, пожалуй, это определить перспективность тех или иных разработок наших ученых. Если две лаборатории в институте работают над разными темами — какая из них более достойна нашего участия, если ни я, ни Серый в их темах вообще ничего не понимаем? Кого поддержать, а кого перенаправить на другое? Где взять технологическую базу для опытного производства? Конечно, Серый может что-то подсказать о тех направлениях, о которых что-то слышал…

— Стой-стой-стой, — замахал руками Изотов. — Насколько я понял, вы не желаете выделять деньги на тупиковые исследования? Вам хочется, чтобы капиталы тратились с максимальной эффективностью? Чтобы вложенный доллар возвращался пятью?

— Ну, в общем, да, — согласился Захар. — Первая трудность, наверное, в этом. Вот представьте: в стране десяток институтов, исследующих антибиотики. Где-то темы пересекаются, где-то взаимоисключаются, какие-то нужные вообще не поднимаются, а другие устарели еще позавчера, но до сих пор по ним ведутся исследования. Как быть?

Изотов задумался. Слышно было, как он изредка прихлебывает чай и где-то у соседей надрывается телевизор. Мы с Захаром молчали, ожидая совета.

— Думаю так, — минут через десять вдруг сказал Валентин Аркадьевич. — Человеческая деятельность очень обширна и многогранна. Знать всё невозможно. Давайте представим, что у нас появился инструмент определения будущей коммерческой эффективности. И из каких-то десяти научных тем, что предлагается профинансировать, мы видим безусловную привлекательность одной, более-менее практическую ценность еще трех и непонятное будущее у оставшихся шести. Кому нужно дать деньги?