Ураган - Ульяна Соболева

– Нет Максима. Он умер. Запомни – Мертвый. Не Максим. Никогда больше, малыш.

Отошёл от неё, и в этот же момент открылась дверь, и вошли двое наемников.

– Заключённая согласна сотрудничать. Увести.

Они увели её, а я равнодушно отвернулся, чтобы она не заметила ту безысходность, что буквально струилась по моей коже. Я не мог отвести её в камеру сам. Я не мог проверить, какие есть там удобства, я ничего не мог, грёбаный ад.

Только молча ждать, пока стихнут их шаги, чтобы, успокоившись, подняться в кабинет к Лису. Впервые за полгода я действительно должен «сыграть» бесчувственного ублюдка.

***

Я смотрела на него и не понимала, что слышу этот голос спустя столько месяцев. Я дышала слишком часто, мне казалось, что я задыхаюсь, чувствуя его пальцы на своей коже, мне хотелось перехватить его руку и сжать сильно, до хруста, проверяя, что я не сплю, что он настоящий и он рядом. Когда почувствовала, как Максим очертил пальцем линию моего рта, все внутри задрожало. Каждый мускул, каждый нерв. А потом он прижался губами к моим губам. На мгновение, но мне этого хватило, чтобы сердце сжалось до невыносимой боли и желания зарыться пальцами в его волосы. Еще и еще, чувствовать кожей каждое прикосновение.

Но мой муж позвал какого-то наемника, отдал приказ привязать меня… и трепыхающиеся бабочки нежности, тоски, голода по нему, словно с оторванными крыльями, перестали трепыхаться, по телу прошла волна холода. За полгода многое могло измениться. Если он здесь и занимает должность, то заслужил ее наверняка, выполняя свою работу на отлично. Я в этом не сомневалась ни на секунду.

Когда увидела в его руке нож – судорожно сглотнула, смотрела ему в глаза и понимала, что взгляд непроницаем. Я не вижу, что он чувствует и о чем думает. Тонкое лезвие прошлось по моей коже, заставляя подобраться и перестать дышать, тонкая струйка крови потекла по щеке.

Он сжал мое горло, не сильно, но от прикосновения по коже пошли мурашки, и мне захотелось закрыть глаза и зарыдать, впиваясь в его руки, целуя ладони, захлебываясь запахом его кожи.

Голос сорвался, и я посмотрела ему в глаза – голубой лед....

Нет, мне не было страшно за свою жизнь… мне было страшно, что он здесь. Кто он теперь? Что чувствует? О чем думает, когда задает мне эти вопросы. Мой муж заставит говорить… он сумеет вытащить любое признание. Не зря занимает эту должность.

В этот момент внутри возникло то самое сомнение. А вдруг это игра, стратегия? Ведь получить признания можно разными способами.

Вздрогнула от свиста плети в воздухе, сжала руки в кулаки, и волна страха прошла по телу. Я все еще панически боялась этого звука… хлыст, рассекающий воздух, а потом мою плоть. Зажмурилась, увидев, как равнодушные глаза загорелись бешенством. Я причинила ему боль своими словами, когда сказала о Зарецком.

Максим схватил меня за волосы, и я невольно сжалась, видя, какой дикой яростью горит его взгляд, а потом эта ярость сменяется отчаянной злостью. Он отпустил мои волосы и сжал руки в кулаки.

– Я знала, что меня ждет. Я знала, на что иду. Что тебе рассказать? Я убила его. Все. Как я это сделала – не важно. Моя семья теперь в безопасности.

Специально подчеркнула слово «моя» и посмотрела на него… Боже! Как же я хотела понять, что он чувствует. Есть ли для него НАША семья или эти месяцы, когда он превратился в настоящего монстра, стерли его любовь даже к детям?

Глава 9

Меня увели в камеру. Она больше напоминала каменный мешок. В ней ничего не было, ни одного предмета, кроме каменного стола, кольца с цепью в стене, железной миски на полу, грязной, ржавой и крана с длинным шлангом. Своеобразный душ. Я присела на корточки и обхватила себя руками. Больше суток без воды и еды…. А здесь холодно. Не просто холодно, а очень холодно. Двое солдат в военной форме вышли за дверь, и я закрыла глаза, стараясь успокоиться. Услышала их приглушенные голоса:

– Она заговорит. Очень скоро. У него такие методы развязывать языки, которые не снились никому. Виртуоз, мать его, к каждому заключенному свой подход. Никаких сантиментов.

– Помнишь того, англичанина, который его узнал… вроде даже были близки они. Британский журналист или как его…

– Которого освежевали и приварили к лицу маску?

– Да, тот кусок мяса, который дохнет и гниет в подвале.

– Тот самый, который кричал ему, напоминая о былой о дружбе, и лишился языка?

Они захохотали, а я сжалась от ужаса. Это о моем муже…о Максиме. Это он хладнокровное, бесчувственное чудовище. И самое страшное – я ни секунды не сомневалась, что это правда.

Теперь меня мучало двоякое чувство. С одной стороны, та часть меня, которая так хорошо знала Максима…она была уверена, что он не даст мне погибнуть, а вот другая уже сомневалась во всем…Никогда нельзя быть уверенным в Максиме Воронове, особенно если ты уже давно ничего для него не значишь, и, возможно, он лишь играет для тебя определенную роль.

От голода у меня кружилась голова. Я чувствовала, как трясутся руки и ноги, печет горло. Я потеряла счет времени и теперь раскачивалась из стороны в сторону, пытаясь согреться, не прислоняясь к стенам. Я даже не услышала лязг замков, шаги.

– ВСТАТЬ!

Я перевела взгляд с Максима на солдат и с трудом, удерживаясь за каменную стену, встала на ноги.

– Я смотрю, здесь прохладно!

Максим прошёл вглубь камеры и махнул рукой, давая наемнику знак приступать к истязанию. Вжалась в стену, когда один из хладнокровных наемников подошел ко мне и принялся рвать мою одежду. От прикосновения его липких ледяных пальцев по телу прошла дрожь паники и ужаса. Я еще не понимала, что происходит. Я настолько привыкла доверять ЕМУ, что даже сейчас, после всего, что подслушала, где-то в глубине души верила, что со мной он так не поступит. Наивная? Возможно. Рядом с ним всегда глупая и наивная.

– Приступай! – крикнул Максим второму стражу.

Когда меня обнажили полностью – я закричала:

– Не надо! Пожалуйста.

Неужели насилие? При нем? И он позволит?

Посмотрела на мужа и вложила в свой взгляд все презрение и ненависть, увидела, как полыхнули ответом его глаза, когда он посмотрел на меня, дрожащую, прикрывающуюся руками. Возбуждение или ярость… Боже, я перестала его понимать и чувствовать, или голод туманит мое сознание?

Он подошёл к каменному столу