Рейд. Оазисы. «Выход» - Конофальский Борис

– По росту бабы определил, что северные? – сразу уточнил Мирошник; здесь, на юге, рослые женщины встречались редко.

– Ну, и по росту и по тому, что они даже в помещении маски не снимали.

Это было верное наблюдение. Северяне намного хуже сопротивлялись степной проказе, чем южане. И считали, что маска помогает предотвратить заражение.

– Так, парни, – Горохов сразу встал, – вы тут отдыхайте, а я, пожалуй, пойду выясню, зачем меня вызвали.

Недавно принятый на должность уполномоченного Линников оказался прав. Северные прибыли по его душу.

***

– Андрей Николаевич, – секретарь Бушмелёва сразу остановился возле него, – Евгений Александрович просит вас пройти в малый зал заседаний.

«Малый зал заседаний». Место, где проходят заседания или совещания небольших групп людей. Людей с высоким доступом секретности.

Так и вышло, в зале был только Бушмелёв, его непосредственный руководитель. Первый Комиссар Воронин Фёдор Леонидович, тихая и молчаливая стенографистка Люба. А ещё два человека, которых Линников опознал как людей с Севера. Опознал, безусловно, верно.

– Проходи, Андрей, проходи, – позвал его Бушмелёв, когда Горохов остановился в дверях.

Уполномоченный подошёл к комиссару, поздоровался с ним за руку, потом подошёл к Первому комиссару. Тот тоже протянул руку и почти по-приятельски спросил:

– Ну, ты как?

– Все в порядке, товарищ Первый комиссар.

– Это наши друзья, сотрудники Института, – Воронин указал рукой на высокую, худощавую женщину и атлетичного мужчину. На сей раз они оба были без масок. Видимо, доверяли фильтрам на местных кондиционерах. Больше Первый рассказывать про них ничего не стал. Сотрудники Института, и всё.

– Кораблёва, – представилась женщина и протянула ему свою узкую, прохладную ладонь. Женщина, на взгляд уполномоченного, была не только высокой, но и излишне худощавой. Возраста неопределённого. Лицо… невыразительное. Ничего сказать о ней было нельзя, кроме того, что она прожила большую часть своей жизни вдалеке от песка и имела полный набор медицинских препаратов, чтобы содержать кожу в идеальном состоянии.

– Горохов, – так же лаконично ответил уполномоченный, пожимая ей руку. Он хотел уже выпустить её, но она продолжала держать его ладонь.

– Можете звать меня Евгения, Андрей Николаевич.

– Хорошо, – согласился уполномоченный. – Так и буду звать вас.

– А меня зовут Антоний Тормышов, – второй северянин улыбался ему и тоже протягивал руку. В другой руке он держал портфель. Эта улыбка северянина почти ничего не значила. Горохов не любил северян. Наверное, за снобизм, а ещё за самомнение. Горохову казалось, что они всегда думают, что всё знают лучше этих диких степняков, жителей оазисов и даже Горожан, проживающих в огромной агломерации между Березниками и Соликамском.

– Господа, всё готово, – произнёс Бушмелёв, приглашая всех садиться за стол.

Все так и сделали, Горохову было отведено место в конце стола. Справа и слева от него уселись северные. Первый комиссар сел во главе стола, справа от него сел Бушмелёв. Стенографистка села у стены на свободный стул.

Когда все расселись, Кораблёва подняла руку и сказала негромко:

– Думаю, что стенограмму вести нет необходимости.

– Поддерживаю, – сразу сказал за нею Тормышов.

– Регламент, – просто произнёс Бушмелёв.

– Думаю, на этот раз можем отойти, – неожиданно согласился с гостями Первый комиссар.

«Ах вот даже как». Уполномоченный был немало удивлён. Он понял, что разговор намечается и вправду интересный.

Бушмелёв молча обернулся назад, взглянул на стенографистку, Люба сразу встала и вышла из зала, не проронив ни слова, а мужичок со странным именем Антоний открыл портфель и вытащил из него несколько бумаг. Карты. Сложенные карты, а ещё, Горохов узнал ее сразу, это была копия его рапорта. Копию Тормышов положил перед собой и почти без подготовки начал, заглядывая в бумаги:

– Андрей Николаевич, такого-то числа вы находились в командировке.

Уполномоченный взглянул на своего командира: что, можно всё рассказывать этим двум? Бушмелёв едва заметно кивнул: да.

– Да, я был в командировке.

– В вашем отчёте вы указываете, что вам пришлось спуститься на юг, почти на сто пятьдесят километров южнее Красноуфимска.

– Да, – Горохов согласился, но ему не понравилось, что его рапорт назвали дурацким словом «отчёт». Северные, что с них взять.

– А с какой целью вы забрались так далеко на юг? – спросила его на этот раз женщина.

– С целью выполнения поставленной передо мной задачи, – сухо ответил уполномоченный. Раскрывать нюансы дела перед этими двумя он не собирался, даже с разрешения руководства. В самом деле, ну не рассказывать же им, что два бандита сумели выяснить, что за ними пришёл уполномоченный, и кинулись на юг, в пустыню, и что ему и сопровождавшим его армейцам в течении восьми дней пришлось их догонять.

– Хорошо, – согласилась с таким ответом Кораблёва. – Я просто хочу уточнить, в ваше задание первоначально не входило так далеко углубляться на юг?

– Нет, не входило, мне пришлось это сделать вследствие некоторых обстоятельств.

– Вы не описали, как там было. Ну, что вам бросилось в глаза. Какова там степь? – заговорил Антоний.

– Предгорья, много камня. Камень мёртвый, на нём ничего не растёт. Он днём, как мне кажется, раскаляется… ну, градусов до ста. Я через подошву его чувствовал. Живности мало, саранчи мало, тли тоже немного. Птиц не видел вовсе, варанов тоже, сколопендры попадаются, но редко. Термитники есть, их много, но две трети из них уже белые.

– А что это значит? – уточняет Тормышов.

– Это значит, что они заброшены, – поясняет уполномоченный. – Растительность есть, но и её мало. В основном колючка, кактус розалия, но и тот чахлый. Даже для него жарко.

– А песок? – спрашивает Кораблёва.

– Песок как песок, – не понял вопроса уполномоченный.

– Красный?

– Он там, в предгорьях, всегда красный.

– А как вы перенесли жару? – интересуется Антоний. – Вы пишете, что зафиксировали в один день семьдесят два градуса.

– Очень тяжело, люди, что были со мной, прятались под кондиционер, я копал себе норы у термитников.

– Но тем не менее, вы пишете, что там вы имели контакт с даргами, – продолжает северянин, заглядывая в бумаги. – Как они умудрялись выживать при таких температурах? Тоже рыли ямы возле термитников?

– Я понятия не имею, как эти твари там выживают, но ям у термитников, кроме своих, я не видел.

– Их было много?

– Две молодые семьи, – почти сразу ответил уполномоченный.

– А откуда вы знаете, что было две семьи и что они были молодые?

– Общее количество человек десять. Опытных воинов было мало, двое или трое, они меня пытались загнать на камни, отрезать от барханов, но у них ничего не выходило. Слишком много молодняка, молодняк бестолковый, неосторожный, сам лез на пулю.

– Вы успели их разглядеть?

– Успел, они три дня меня гнали, после того как я выполнил задание.

– Что-нибудь новенькое у них было, ну там, кожа темнее, пятен больше, волосы на головах плотнее обычного?

– Нет, – Горохов покачал головой. – Ничего подобного не заметил.

– Жаль, – с заметным разочарованием говорит Тормышов, он снова начинает заглядывать в бумаги.

– Нам бы очень хотелось такого южного теплостойкого дарга видеть у себя в Институте, – поясняет Кораблёва.

Уполномоченный разводит руками: ну уж извините – не прихватил с собой ни одного.

– Хорошо, – медленно произносит Тормышов, всё ещё что-то читая в бумагах, и, найдя в них то, что нужно, оживляется, – вот что ещё нас интересует. Тут, в отчёте лейтенанта Гладкова, есть место, где он рассказывает, как в радиосообщении вы просили его зафиксировать координаты некоего места.

«Какие же вы проворные! – Горохов просто восхищён этими северянами. – Вы уже и рапорт лейтенанта добыли!».

– Ну, я в рапорте всё указал.

– Да-да, но нам бы хотелось знать о том месте поподробнее. Вы пишете, что это участок степи, окружённый большим барханом, и грунт на этом участке плотный…, – он поднимает глаза на уполномоченного. – А из него растут обугленные деревья.