Александр Золотая грива - Андрей Ильин

В наступившей тишине громом прозвучал скрип кожаного передника кузнеца. Он зачем-то опять начал вытирать руки, повернулся и массивная фигура скрывается в темноте кузни. Не говоря ничего, дворовые расходятся в разные стороны, незаметно исчезают в сараях. Только гридни остались. Они глупо смотрят на обезглавленное тело бывшего начальника, переглядываются. Наконец один, самый сообразительный, срывается с места так, что грязные пятки замелькали, будто лапы белки в колесе – помчался сообщить Кремню о происшедшем. Кремень пришел не скоро. В алой рубахе он явился, аки красно солнышко, неспешно и важно. Дворовые все попрятались, страшась хозяйского гнева, охрана на стенах усердно всматривается вдаль, словно вот-вот налетят на подворье с дикими воплями и визгом кочевники, хотя им, стражникам, дальше соседского забора ни черта не видно. Кремень аккуратно обходит кровавую лужицу, что натекла с убитых. Встает на бревно. Качается с пятки на носок, новые красные сапоги дружно поскрипывают, ветерок веет приятным запахом неношеной кожи. Мозолистая пятерня поднимается к затылку. Сдвигает соболью шапку на брови, так что глаза почти закрыло, осматривает побоище. Ничего не выражающие глаза останавливаются на пленном разбойнике.

Алекша сидит на перевернутой колоде для рубки мяса. Рядом валяются меч и дубовая палица. Старые доспехи небрежно брошены рядом и вообще вид у пленника такой, будто он после обеда отдыхает, еще б соломинка между зубов торчала. У Кремня аж кулаки зачесались. Однако он никогда не решал даже пустяшное дело сгоряча. Вот и сейчас – кулаки разжались, толстый указательный палец легонько тычется в соболиный ободок шапки, так что она съезжает на затылок. Солидно, как подобает хозяину, прокашливается.

– Вижу, не того болваном назначил, – пробасил, покачиваясь с пятки на носки. Красные сапоги весело заскрипели, соглашаясь с хозяином. – И кого ж мне теперь старшим гриднем ставить, а?

– Холуев хватает, – отозвался Алекша, – найдешь. Меня не вини, все видели, что я защищался.

Кремень грозно сдвинул брови.

– Дерзить вздумал! Мне!?

– Разбойник… – пожимает плечами Алекша. Послюнявил листок подорожника, приложил к царапине на плече. Кремень с трудом удержался, что бы не зарубить наглеца, но вообще-то лиходей прав, ведь князь строго запретил брать разбойников в полон. Теперь он никто и всяк волен его убить, даже последний холоп выше. Такому терять нечего.

– Эй! – рявкнул Кремень на весь двор.

Тотчас раздался грохот сапог, откуда ни возьмись, появился потный от страха гридень. От избытка усердия он все никак не может остановиться, топчется на месте и «ест» глазами хозяина.

– Здеся я! – орет во все горло.

Кремень брезгливо морщит нос, качает головой.

– Вижу, вижу, усердный ты мой. Покличь-ка сюда кузнеца.

– Слушаюсь!!!

Гридень поворачивается, вопит, что ест сил, на весь Киев:

– Кузне-ец!!!

От усердия раздулся, побагровел, только что на забор не вскочил, как петух и руками не захлопал. В кузнице прекратился железный перезвон, из багровой полутьмы выплыла жилистая фигура кузнеца. Черные от сажи крепкие руки упираются в бока.

– Слушаю, хозяин.

Кремень мотнул головой так, что соболиная шапка съезжает набок.

– Цепь, ошейник… К тебе в кузню, будет работать.

Для верности тычет пальцем на Алекшу.

– Лады, будет цепь с ошейником, – ухмыльнулся коваль. На грязном лице сверкнули белые ровные зубы. Отпустил кожаный передник, о который снова начал было вытирать ладони, весело машет рукой:

– Заходи, хлопец, примерять обнову!

С тех пор пленный разбойник стал жить в кузнице. Днем работал помощником кузнеца, на ночь на него надевали цепь с ошейником. Ужинал той же похлебкой, что готовили свиньям и ложился спать на лавку возле теплой печи. Утром вставал, отодвигал лавку и приступал к работе. Примерно три-четыре раза в неделю новый старший гридень заставлял его работать «болваном». Алекша не дерзил, соглашался. Надевал сразу два доспеха, кожаный и железный, который сам сделал из остатков ненужного железа и выходил на задний двор, где гридни готовились до боя. Дрался Алекша жестоко. Лупил гридней от всей души, не жалея дубовых палок и их доспехов, которые сам же и ремонтировал потом. Гридни злились, пытались несколько раз подстеречь, но все попытки избить его окончились ничем – проклятый разбойник никогда не расставался с тяжелой дубиной и самодельным панцирем. Пробовали жаловаться Кремню – бесполезно. Кремень только посмеивался в черную бороду, согласно кивал. Наоборот, приказал старшему гридню чаще устраивать учебные бои с пленным разбойником, что б стража, а гридни в основном несли сторожевую службу, не толстела на боярских харчах, а набиралась боевого опыта в сражениях с настоящим разбойником. Конечно, и Алекше доставалось по первое число. Приходилось и ему вправлять по ночам выбитые суставы, зашивать раны. Очень пригодилось умение варить лечебные снадобья, потому часто вспоминал лесную колдунью добрым словом, а траву для лечебных зелий принесли дворовые девки. Молодой разбойник выглядел куда привлекательнее в глазах женской половины, чем кисло-пресные стражники и дворовые холопы. А когда изготовленный Алекшей отвар избавил хозяйскую дочку от прыщей, чуть ли не красавицей сделал, даже Кремень стал относиться к нему добрее, а бабье так и вовсе было готово на любые услуги.

…к середине января, когда лютый мороз становится абсолютным властелином Руси, когда вороны, посмевшие взлететь над заснеженными полями, замерзают налету и падают на стылую землю ледяным комком, боярские гридни взбунтовались. Наотрез отказались биться один на один с «бешеным болваном» – именно так гридни прозвали между собой Алекшу. Старший гридень беспомощно разводил руками – ни уговоры, ни угрозы уже не действовали. На обильных свиных харчах полоненный лиходей обрел прямо таки кабанью силу. Частые драки ни на жизнь а на смерть с ненавидящими гриднями превратили его – не гридней! – в настоящего бойца и теперь всякий бой заканчивался победой разбойника. Кремень молча выслушал жалобу старшего гридня, долго барабанил корявыми сильными пальцами по столу, шумно дышал в бороду. Когда повернулся к старшему гридню, на боярском лице было написано крупными буквами – гнать надобно тебя, старший, вместе со всеми твоими гриденятами, однако вслух сказал так:

– Лады, тогда один к трем. А ежели и так не пойдет, опять жалобиться станут, то я тебя на цепь посажу. Вместо разбойника и лиходея.

Охраняющие вход в боярские покои стражники видели, как старший гридень выполз из горницы задом наперед и долго пятился, будто испуганный рак, пока не оступился на лестнице. Грохнуло, стальной шлем с кастрюльным шумом поскакал по ступенькам, а сверкающий панцирь, которым так гордился старший гридень, подло заскользил вниз, к выходу, веселым звоном оповещая всех – вот как мой хозяин летит, быстрее всех!

Весна в том году наступила, как разбойничий набег – вдруг и сразу. Еще утром холод властно рисовал узоры на дорогом оконном стекле, от его тяжелой поступи трещали деревья, озера прикинулись ледяными черепахами и тихо-тихо сидели под прозрачными панцирями, а к полудню солнце как очнулось – принялось торопливо рубить желтыми мечами лучей снежное покрывало земли. Наглые сугробы, толстые и важные, словно боярские животы, в одночасье заскромничали, стали прямо на глаза худеть, сморщиваться. Старые корявые сучья, сброшенные деревьями прошлым летом, выперли наружу, как ребра на тощей корове. Жестокий тиран – мороз тихо убрался восвояси, на вершины далеких гор, свесил оттуда толстые щупальца ледников и затих, с неодобрением наблюдая за беспорядком наступающей весны. На смену строгой твердости льда пришло тихое коварство воды. По-змеиному бесшумная и холодная, она проникла во все щели, заполнила ямы, погреба, забралась под умирающий снег и терпеливо ждала, когда беспечный путник наступит, провалится и тогда наброситься, дабы промочить растяпу до костей. К концу недели снег окончательно исчез со двора. Теперь от забора до забора привольно раскинулось море толстой черной грязи. Холопы набросали валежин, чтоб можно было ходить, не пачкаясь, но сделали это кое-как, лишь бы было. Мокрое дерево к утру леденело, становилось скользким. Теперь любимым развлечением дворни стало наблюдать, как мужики и бабы ходят по валежинам, поминутно оступаясь в грязь. Особый восторг вызывало падение женской части дворовых. Мужичье просто заходилось от хохота, когда какая нибудь баба соскальзывала и валилась в грязь, высоко задирая ноги, при этом особым успехом пользовались толстые, дебелые бабищи пудов эдак под семьдесят.

Как-то воскресным вечером Кремень решил пройтись по двору, оглядеть хозяйство да заодно проведать пленника. Дверь в старую кузницу бесшумно отворилась – смазали петли, черти заботливые, невольно подумал Кремень – и разношенные красные сапоги тихо ступили на сухой земляной пол. Под дальней стеной, на лавке, как и ожидал Кремень, лежит полоненный разбойник, которого пленником вообще-то уже никто не считает. Лежит, закинув руки за голову. Невольно бросается в глаза, как бугрится мышцами широкая грудь. Чуть слышно захрустел маленький уголек под сапогом. Пленник неторопливо вынул руки из-под кудлатой головы, лениво вытянул и опустил – здоровенные-то какие! Лавка по-старчески хрустнула, зазвенела цепь. Пленник поднялся во весь рост и удивленный Кремень невольно отступил на шаг – вчерашний сопляк превратился в молодого парня ростом и статью, как у самого Кремня, а боярин высок и крепок телом, как и положено старшему дружиннику великого князя.