Второй Эдем - Бен Элтон

— Где выход? — спросила она у незнакомого парня в очках, который с обескураженным видом бродил под навесом у тротуара.

— А что? — ответил он с непонятной ноткой тревоги в голосе. — У выхода что-то происходит? У вас дело на выходе?

Розали некогда было общаться с психами. Она побежала дальше. Из маленького неброского бунгало появились двое, мужчина и женщина. Розали обратилась к ним, прежде чем они углубились в биотуннель.

— Мне нужен выход, — потребовала она.

— Мы можем помочь вам, — сказала женщина с чарующей отчаянной улыбкой. — Вообще-то у нас есть куча идей на тему выхода. Смерть, кончина, разложение. У нас при себе сценарий.

— Смешной, — встрял мужчина. — Смерть, но смешная. Это про то, что происходит сейчас, сегодня.

С этими словами они продолжили путь под лучами солнца, словно сомнамбулы. Розали испугалась, что попала на территорию больницы для умалишенных, но на самом деле она оказалась в гораздо более странном и неприятном месте. Она ворвалась в дом, откуда только что вышла безумная парочка.

— Где выход? — бросила она сидевшей за стойкой влиятельного вида женщине лет пятидесяти, убедительно урезанных до тридцати пяти. Ее звали Шэнон.

— Если у вас сценарий на флешке, оставьте ее в корзине. Мы не принимаем на других носителях, — ответила Шэнон.

С Розали было довольно. Охранники уже совсем скоро поймут, что она одета в чужое платье. Ей нужно срочно выбираться отсюда.

— Вот что, милочка, я не знаю, в какой дурдом я попала, но послушай меня, и послушай очень внимательно. — Розали приняла вид, внушавший ужас убийцам китов, стоящим на капитанских мостиках собственных кораблей, и спецназу в недрах атомных электростанций. — Это очень важно.

Проблема заключалась в том, что Розали находилась не на мостике нелегального китобоя и не на атомной станции национального масштаба. Она стояла в маленьком неброском бунгало в Голливуде и говорила с самой чудовищной боевой единицей на Земле. С секретаршей продюсера.

— Все сценарии важны, дорогая, — сказала Шэнон, не переставая улыбаться, но в ее медовом голосе зазвучала сталь. — Каждый думает, что именно для его идеи пришло время. Просто положите флешку в корзину, дорогая, и я посмотрю, что…

Розали ринулась вперед, намереваясь схватить Шэнон за лацканы пиджака и вытрясти из нее информацию. Вместо этого она вдруг поняла, что смотрит в дуло пневматического пистолета. Она даже не заметила, откуда Шэнон его выхватила.

— Знаете, дорогая, я не могу передать, как я скучаю по временам, когда писатели уходили и кончали жизнь самоубийством вместо того, чтобы пытаться убить меня.

— Я никакая не писательница, — заорала Розали. — Я террористка.

— Все, кого я здесь встречала, думали, что они какие-то особенные, дорогая. А теперь пошла вон.

И Розали пулей вылетела из маленького неброского бунгало.

В центре Голливуда, городе снов, Розали угодила в район кошмаров. Здесь, в тихих маленьких домиках, отчаявшиеся люди встречались с людьми напуганными. Отчаявшиеся писатели встречались с напуганными продюсерами. Писатели, жаждущие найти себе применение, и продюсеры, боящиеся принять неверное решение. Здесь умирали идеи.

В солнечном мире бунгало идея может умереть либо быстро, либо медленно. Быстрая смерть легче. Быстрая смерть — когда идею отвергают сразу. Конечно, даже в этом случае идея умирает только для студии; для писателя она не умрет никогда, но, поскольку писатель сам становится живым мертвецом, это не имеет значения. Медленный путь гибели идеи — гибель в творческом процессе. Это происходит, когда человек в бунгало проявляет к идее интерес. Подобное везение выпадает очень немногим. Это должны быть особые идеи, и для них разработана особая форма пытки: их заобсуждают до смерти. Их станет рассматривать с максимального числа точек зрения максимальное количество людей, какое продюсер может позволить себе нанять, и это будет продолжаться до тех пор, пока все не забудут, что вообще хорошего в этой идее. Затем кто-нибудь скажет: „Мне кажется, дело очень непростое. Нужно вернуться к самому началу“, — и идея станет медленно тускнеть и умирать.

Над Лос-Анджелесом висит легкий туман. Многие говорят, что причина его в загрязнении, другие — что он вызван столкновением холодной воды и теплого воздуха над океаном. Но на самом деле этот туман рожден миллионами медленно гаснущих идей.

Розали знала, что нужно срочно уходить, и не только потому, что она совершила мощный теракт и за ней гнались охранники, но еще и потому, что она чуяла здесь что-то непонятное и ужасное. Розали родилась и выросла в Дублине; она была хиппи в четвертом поколении и воспитывалась на стихах и песнях. Она чувствовала, когда оказывалась в месте с плохой энергетикой, а это было именно такое место. Розали не была ни писательницей, ни актрисой. Она никак не зависела от индустрии развлечений, но вдруг четко поняла, что окружена жалкими, неприкаянными привидениями, призраками невостребованных артистов, которые на протяжении ста лет умирали здесь в творческом процессе.

Она побежала, чувствуя, что если задержится здесь хоть ненадолго, то ей уже не спастись. В голове начали появляться странные мысли. Она ощутила желание покупать ежедневные газеты, записаться на курсы актерского мастерства, поболтать с родственными душами о том, чьи головы полетели на экзаменах, бросить намек на некую важную встречу в „Фокс“… Она бежала по одной улице, затем по другой, мимо павильонов звукозаписи, новых бунгало…

Вдруг рядом с ней остановилась машина.

— Прыгай ко мне, — сказал Макс.

Макс ехал за Розали от самого кафе. Ее маскировка ни на минуту не обманула его. Он был хорошим актером и умел распознать игру. К тому же настоящая хозяйка этого платья всего за несколько минут до теракта подходила к Максу выразить восхищение его работой. Макс запомнил и платье, и девушку. Теперь платье было то же, но девушка совершенно другая, куда более интересная. Макс словно завороженный смотрел, как незнакомка в украденном платье пыталась сбежать. Он был глубоко потрясен. У этой девушки определенно имелась цель. Она знала ее и двигалась к ней. Более того, цель эта никак не была связана с шоу-бизнесом. Максу это казалось просто невероятным. Он хотел познакомиться с беглянкой поближе. Поэтому и поехал за ней и предложил подвезти.

В первую минуту Розали хотела вытолкнуть Макса и забрать машину. Однако, вспомнив, что она по-прежнему не имеет представления о том, как выбраться со студии, решила, что это не самая удачная мысль. К тому же, несмотря на свои убеждения, Розали читала журналы и ходила в кино. В машине сидел Макс Максимус. Если она вернется когда-нибудь в Дублин, можно будет похвастаться у „Флэннагана“: „Ну, в общем, еду я по Голливуду с Максом… Вот еще, зачем мне выдумывать?“

Она плюхнулась в машину, и Макс повез ее к выходу.

Как только машина выехала на хайвей, Розали задала Максу вопрос, не дававший ей покоя не первый месяц:

— Зачем ты сделал себе рог?

— Я собираюсь его удалить.

Макс ненавидел этот рог. Какого черта он его вообще сделал? По пьяни, вот почему; он так надрался, что сделал себе на лбу идиотский рог из искусственной кости. Доктор Рок сказал, что сможет снять его примерно через месяц и даже шрама не останется, но доктор Рок — биошарлатан и неудачник. Основным источником его доходов являлись операции по удлинению пенисов у порнозвезд; обновленные члены вскоре отваливались от малейшего щелчка.

Сначала рог казался классной идеей. Ни у кого раньше не было рога. Кристл он нравился, и Джеральдине, его агенту, казался великолепной идеей.

— Ну конечно рог, почему бы и нет? Очень подходит под твой безумный стиль и даже вроде как указывает на солидарность с вымирающими видами. Типа носорогов. Кстати, носороги уже вымерли или еще нет?

Носороги, разумеется, вымерли лет пятнадцать назад. Более того, пьяная кинозвезда с искусственным рогом на лбу вряд ли могла их возродить. Но смотрелся он отпадно. Джеральдина немедленно организовала выпуск огромного количества плакатов, ставших невероятно популярными. Макс выглядел великолепно. Рваные джинсы с расстегнутой ширинкой открывали плоский, твердый живот, переходящий в стройный, гибкий торс. Руки раскинуты на манер Христа. Милое привлекательное лицо искажено болью, словно у раненого зверя, грустного, замученного, благородного и яростного одновременно. И главное — величественное острие, тридцать сантиметров гладкой высококачественной искусственной кости. Потрясающе. Восемь страниц в Vanity Fair плюс обложка. Подростки с ума сходили. Через неделю магазины ломились от приклеивающихся пластиковых рогов, а Макс получал двенадцать процентов с продаж. Как всегда, некоторые дети зашли слишком далеко, и Максу пришлось выступать на телевидении и выглядеть ответственным, что нелегко, если на лбу у тебя рог.