Убийственно тихая жизнь - Луиза Пенни

Летучка в управлении Квебекской полиции в Монреале продолжалась недолго. Коронер обещала предоставить предварительные результаты вскрытия сегодня днем и завезти их в Три Сосны по дороге домой. Жан Ги Бовуар доложил о своем разговоре с Робером Лемье из полицейского отделения в Кауансвилле – Робер все еще горел желанием оказать им помощь.

– Он сказал, что сама Йоланда Фонтейн вне подозрений, к ней есть некоторые претензии касательно некорректного проведения сделок по недвижимости, но ничего такого, что выходило бы за рамки закона. А вот ее сын и муж – фигуры известные в полиции, как в местной, так и в Квебекской. Ее мужу Андре Маленфану тридцать семь лет. Пять задержаний за пьянство и нарушение общественного порядка. Два нападения. Два ограбления со взломом.

– Приговоры с тюремным заключением у него были?

– Два срока он отсидел, а сколько ночей провел в полицейских отделениях – и не сосчитать.

– А сын?

– Бернар Маленфан. Четырнадцать лет. Похоже, достойный ученик отца. Совершенно неуправляемый. Многократные жалобы из школы. Многократные жалобы от родителей.

– А обвинения ему какие-нибудь были предъявлены?

– Нет, только несколько серьезных разговоров в полиции с предупреждениями.

Кое-кто из полицейских в помещении цинично ухмыльнулся.

Гамаш хорошо знал Бовуара, а потому предположил, что самое важное тот припас на конец. И по телесному языку Бовуара было видно, что Гамаш не ошибся.

– Но, – сказал Бовуар, и его глаза победно засветились, – Андре Маленфан – охотник. После отбытия сроков по судебному приговору ему запрещено охотиться с огнестрельным оружием. Однако…

Гамаш с удовольствием наблюдал, как Бовуар дает волю своей склонности к театральным эффектам, а данный случай являл собой, пожалуй, максимум театральности, какую позволял себе инспектор.

– …в этом году он впервые обратился за разрешением на охоту с использованием лука.

Туш.

Летучка закончилась. Бовуар выдал каждому задание, и команда разошлась по делам. Когда все удалились, хотела было встать и Николь, но Гамаш остановил ее. Они остались наедине, и ему нужно было поговорить с ней. Он наблюдал за ней во время летучки – она опять выбрала место подальше от всех, не расхватывала вместе с остальными кофе и булочки. Она вообще не делала ничего из того, что делали другие. Это было почти осознанным желанием – отделить себя от остальной команды. И одежда на ней была простая, не такая, какую ожидаешь увидеть на монреальской женщине, которой едва перевалило за двадцать. Не наблюдалось в ней и никакой типичной для квебекца театральности. Гамаш осознавал, что он сам привык к некоторой отчужденности от остальных членов его команды. Но Николь как будто специально старалась казаться незаметной. Костюм унылого синего цвета сшит из дешевого материала. Плечи слегка подбиты, следы от чистящего средства кричат о том, что этот лежалый товар куплен на распродаже. Под мышками видны белые разводы – граница того места, до которого она пропотела в прошлый раз, когда надевала этот костюм. А потом не выстирала его. Может быть, она сама шьет себе одежду. Может быть, она все еще живет с родителями. Наверное, они гордятся ею, ждут от нее успехов, и этот груз давит на нее. Возможно, все это и объясняет то единственное качество, что отличает ее от остальных. Ее самодовольство.

– Вы здесь стажируетесь, учитесь, – тихо сказал он ей прямо в слегка надутое лицо. – Поэтому вы должны приобретать у нас определенные навыки. Вы любите учиться?

– Да, сэр.

– И как вы учитесь?

– Простите, сэр?

– Вопрос ясен. Подумайте и ответьте, пожалуйста.

Его темно-карие глаза были, как всегда, живыми и дружелюбными. Говорил он спокойно, но твердо. Без враждебности, но с ожиданием. И голос его звучал явно начальственно и наставнически. Николь растерялась. Вчера он был с ней таким благожелательным, таким вежливым, и она думала, что сможет воспользоваться этим. Теперь она начала понимать, что ошибалась.

– Я учусь, наблюдая и слушая, сэр.

– И?

И что? Вот они сидят здесь. У Гамаша такой вид, будто у него нет никаких дел на день, хотя она знала, что через два часа он должен встретиться с жителями Трех Сосен, а им еще предстоит туда добраться. Мысли Николь словно застопорились. И… И…

– Подумайте об этом. Вечером скажете мне, к какому выводу пришли. А сейчас позвольте я вам скажу, как работаю я. И чего жду от вас.

– Да, сэр.

– Я наблюдаю. Я умею неплохо наблюдать. Замечаю, что происходит. И слушаю. Активно слушаю то, что говорят люди, обращаю внимание на выбор слов, интонации. И на то, о чем они умалчивают. И вот что самое главное, агент Николь. Выбор.

– Выбор?

– Мы выбираем наши мысли. Выбираем наше восприятие. Наше отношение к тому или иному событию. Мы можем думать, что это не так. Мы можем не верить, что мы делаем этот выбор, но так оно и есть на самом деле. Я в этом абсолютно уверен. Я повидал достаточно, чтобы не сомневаться в этом, – столько дел расследовано, столько трагедий прошло перед моими глазами. Столько раз мы праздновали победу. Все дело в выборе.

– Это как выбрать школу? Или обед?

– Одежду, прическу, друзей. Да. Все начинается отсюда. Жизнь – это выбор. Каждый день. С кем мы говорим, где сидим, что говорим, как говорим. И наша жизнь определяется тем выбором, который мы делаем. Все это просто и сложно одновременно. И когда я наблюдаю, именно это я и пытаюсь понять. Какой выбор делают люди.

– Что я должна делать, сэр?

– Вы можете учиться. Можете наблюдать и слушать и делать то, что вам говорят. Вы – стажер. Никто не ждет от вас никаких прозрений. Если вы будете делать вид, что вам все известно, то ничему не научитесь.

Николь почувствовала, как зарделись ее щеки, и прокляла свое тело, которое, сколько она себя помнила, предавало ее. Она краснела по любому поводу и без повода. «Может быть, – говорил ей какой-то глубинный голос, – может быть, если ты перестанешь притворяться, то перестанешь и краснеть». Но голос этот звучал так слабо.

– Я наблюдал за вами вчера. У вас были неплохие моменты. Вы первая заговорили о возможности применения стрелы как орудия убийства. Отлично. Но еще вы должны научиться слушать. Слушать жителей деревни, слушать подозреваемых, сплетни, прислушиваться к своим инстинктам и вашим коллегам.

Николь понравилось это слово – коллеги. У нее никогда прежде не было коллег. В дорожно-патрульном подразделении полиции она работала более или менее сама по себе, а перед этим в отделении полиции в Репантиньи она всегда чувствовала, что люди хотят устроить ей какую-нибудь подлость. Иметь коллег – это будет здорово. Гамаш подался к ней:

– Вам нужно привыкнуть к тому, что у вас есть выбор. Есть четыре вещи на пути к мудрости. Вы готовы их выслушать?

Она кивнула, спрашивая себе, когда же начнется полицейская работа.

– Есть четыре фразы, которые мы должны научиться произносить, но это должны быть не пустые слова. – Гамаш поднял сжатую в кулак руку и на каждом пункте отгибал по пальцу. – «Я не знаю». «Мне нужна помощь». «Прошу прощения». И еще одно… – Гамаш задумался на секунду, но не смог вспомнить. – Я забыл. Но мы еще поговорим об этом вечером, хорошо?

– Хорошо, сэр. И спасибо вам.

Как ни странно, Николь почувствовала, что ее слова не пустой звук. Она действительно была благодарна ему.

Когда Гамаш ушел, Николь достала свой ноутбук. Она не хотела делать заметки, пока он говорил. Думала, что будет выглядеть глупо. А теперь она быстро записала: «Я не знаю. Мне нужна помощь. Прошу прощения. Я забыла».

Войдя после душа в кухню, Питер обратил внимание на две вещи. На плитке готовился кофе, а Клара, лежа на полу, прижималась к Люси – золотому ретриверу Джейн; собака свернулась в тугой клубок, и ее нос торчал между задних ног.

– Вчера она мне помогла, – сказала Клара, оглядываясь на Питера.

Посмотрела на его тапочки и невольно подняла взгляд на халат.

Питер наклонился и поцеловал Клару. Потом – Люси в голову. Но собака не шелохнулась.

– Бедняга.

– Я предложила ей кусочек банана, но она даже головы не подняла.

Каждый день собачьей жизни Люси Джейн нарезала на завтрак банан ломтиками, и таинственным образом один ломтик падал на пол, где оставался всего одно мгновение – Люси тут же слизывала его. Каждое утро надежды Люси сбывались, и это подтверждало ее веру в то, что бог – старый и неловкий, что от него пахнет розами и он живет в кухне.

Но теперь это кончилось.

Люси знала, что ее бог умер. И теперь она знала, что чудо было не в банане, а в руке, его дающей.

После завтрака Питер и Клара оделись по-осеннему и двинулись через деревенский луг к дому Бена. Серые тучи грозили дождем, а ветер дул влажный и кусачий. Когда они вошли на веранду перед домом Бена, их встретил аромат тушеного чеснока и лука. Клара знала, что если она вдруг ослепнет, то всегда сможет узнать, что оказалась в доме Бена. Здесь пахло псиной и старыми книгами. От всех собак Бена несло псиной, не только от Дейзи, и это никак не было связано с их возрастом. Клара не знала толком, то ли Бен притягивает к себе собак, то ли создает их. Но вот сегодня в его доме неожиданно воцарились кухонные запахи. Вместо того чтобы порадоваться этому, Клара вдруг ощутила тошноту, словно из жизни исчезло еще что-то неколебимое. Она хотела, чтобы старые запахи вернулись. Она хотела, чтобы вернулась Джейн. Она хотела, чтобы ничто в жизни не менялось.