Отнимать и подглядывать - Денис Драгунский

Прекрасный, самобытный, разнообразный, культурно богатый мир удельных княжеств XIV–XVI веков, русский вариант европейского феодализма, был дотла разрушен безумцем Иваном IV и его сворой.

Потом, через сто лет примерно, царь Алексей Михайлович создал новый русский мир, совсем по-другому устроенный, как бы северную Византию.

Но уже сын его Петр Алексеевич с кровью выскреб византийское благолепие и заменил его немецким рассудком, порядком и военщиной. Вернее, попробовал заменить.

Через полвека Екатерина создала блистательную русско-французскую цивилизацию, символ которой – Пушкин и которая просуществовала аж до Крымской войны и реформ Александра II.

Вот тогда-то и возникла уже пятая по счету, самая, пожалуй, знаменитая российская цивилизация. Эпоха великого русского романа. Цивилизация чиновников и революционеров, гордых разночинцев, оскудевающего дворянства и первых шагов буржуазии. Цивилизация Толстого, Достоевского, Чехова. Которая рухнула с первой русской революцией.

Совершенно отдельной цивилизацией стал Серебряный век: все другое. Другая городская среда, другие дома, рестораны, магазины. Другие законы, да и государство тоже по-другому устроено – почти парламентская монархия. Другие вкусы, другие нравы, другие «можно и нельзя», другие взаимоотношения между читателем и писателем (более панибратские, что ли; об этом писал Горький).

Потом было еще три российских цивилизации советского периода. Авангардистская – с 1918 по 1932 год. Здесь дата довольно точная – постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций».

Социалистическая (для культуры – соцреалистическая) – с 1932 до начала 1972 года, когда Брежнев перенес тяжелейший инсульт, но остался на своем посту. Начался декаданс советчины; в широких массах царили безыдейность и наплевизм, в образованном сословии крепло желание перемен.

Эта, уже девятая по счету, российская цивилизация решительно отличалась от предыдущей двумя чрезвычайно важными вещами. Репрессивный аппарат, державший страну в страхе и повиновении, практически выдохся. Страна жила по инерции, держалась только своей громадностью и многолюдьем. И второе – самая высокая зарплата отличалась от самой низкой не более чем в пять раз; рынок труда замер, карьеры обессмысливались, никто ни к чему по большому счету не стремился. Национальной идеей стало мелкое скопидомство, обустройство садовых участков. Зато процвели литература, театр, кино. Закатная советская литература, в точности как на закате цивилизации № 4 (русско-французская имени Пушкина), стала единственной общественной трибуной. Писатели и критики стали властителями дум; «прогрессивные» журналы со «смелыми» романами и статьями рвали друг у друга из рук; «смелые» фильмы показывали на закрытых просмотрах; народ ломился на «смелые» спектакли. Кавычки я поставил по горькой необходимости. Простите.

Этот краткий курс нужен нам для того, чтобы понять: никакой единой, протяженной в веках российской цивилизации нет.

Что объединяет нас теперешних с теми, кто жил сто-полтораста лет назад?

Язык, территория и железные дороги.

А с теми, кто жил двести-триста лет назад?

Язык и территория.

А пятьсот-семьсот?

Язык.

А еще раньше?

Ничего.

Ну и ничего. Ладно.

Вопрос о российской цивилизации – вовсе не академический. Он очень актуален.

Цивилизация должна быть видна не только снаружи и издалека, но и изнутри, сейчас. Состоявшаяся цивилизация – та, насчет которой есть согласие современников и потомков. Согласие по существу, а не по оценкам. Можно хвалить законы, можно ругать их, но нельзя сомневаться, что они есть и что они именно таковы. Можно всей страной читать книгу писателя NN, можно презрительно хохотать, увидев ее на полке, но книга-то была и разошлась большим тиражом.

Сейчас мы пребываем в российской цивилизации № 10. Она же постсоветская, она же либеральная, она же глобализованная – но, в общем-то, непонятно какая.

Своей институциональной развинченностью она похожа на цивилизацию № 3 – между Петром I и Екатериной II. Своим бессмысленным изобилием литературных и философских, в основном любительских, текстов – на цивилизацию № 6, так называемый Серебряный век.

Что определенного мы можем сказать про нынешнюю российскую цивилизацию? Почти в любой век и любой год – хоть при Алексее Михайловиче, хоть при Леониде Ильиче – русский подданный, а потом русский гражданин мог сказать: у нас вот такие законы, у нас вот такие нравы, вот это делать нужно, вот это – можно, а вот это – нельзя, запрещено. А как у нас с законами и нравами, а также социальными и совестными запретами? Непонятно.

Конечно, мы сейчас очень сильно глобализовались. Кругом интернет, импорт и Голливуд.

А где же свое, незаёмное?

«Первоочередная функция всех питейных заведений во всех культурах – содействие в создании и укреплении социальных связей. Для всех питейных заведений характерна социально разнородная эгалитарная среда», – пишет английский антрополог Кейт Фокс (курсив автора).

Кейт Фокс пишет, что в барах или пивнушках собираются разные люди – соседи прежде всего. Там можно встретить сантехника и профессора, журналиста и биржевого аналитика, средней руки бизнесмена и отставного полковника. И все они, переступив порог питейного заведения, становятся просто друзьями-собутыльниками.

Когда-то и у нас такое было. Даже в СССР. «Сайгон», «Яма», «Дубки», «Казбек».

«Узбекистан», кстати. Ресторан «Центральный» на улице Горького, около Пушкинской. Демократичнейшее было место, доложу вам я.

А сейчас – сплошной фейс-контроль и строгая классовость.

Уникальная цивилизация.

Но, как говорили в социально разнородной эгалитарной среде бывших пивнушек, – дай Бог, не последняя!

Поэзия и пр.

Давно собирался написать о поэзии в контексте социальных отношений. Поэзия и правда. Поэзия и проза. Поэзия и премии. Поэзия и промоушен. Поэзия и прессинг. Наконец, поэзия и прах, в который всё возвращается. В общем, поэзия и прочее. Собирался, но как-то отвлекался на более интересные темы. Например, демография или историческая преемственность. Но, когда я опубликовал предыдущее эссе о разрывах в русской истории и культуре («Изобрази Россию мне»), я получил вдохновляющий отзыв от читателя Дениса Афанасьева:

«Денис, Вы журналист, а не историк, культуролог, философ… У Вас нет ни соответствующих знаний, ни компетенций строить такие “теории” и заниматься подобного рода “анализом” во всеуслышание. Оставьте это дело профессионалам. Если же Вы уверены в правоте своих умозаключений, пишите в авторитетные издания и защищайте диссертацию. Тогда мы задумаемся над вашими заявлениями… А так это больше походит на мысли перед сном…»

Легче всего просто посмеяться над тем, что пишет тезка Афанасьев: дескать, о сложных материях имеет право судить только сертифицированный специалист. А если у тебя нет кандидатских корочек, то будь просто журналистом. Но что это такое – просто журналист? Он пишет о политике, обществе, праве, спорте, любви, не будучи дипломированным политологом, социологом, юристом, футболистом, донжуаном и прочее.

Можно было бы обиженно отослать читателя к «Яндексу» и «Википедии», где можно узнать, что я как раз культуролог и философ, кандидат наук, написавший тучу научных статей, в том числе переведенных на иностранные языки, автор и титульный редактор монографий, главный редактор научного журнала, входящего в список ВАК, и пр.

Но все это, конечно, глупо. Потому что Денис Афанасьев по большому счету прав. Не в смысле вопроса о разрывах российской цивилизации (тут он в спор не вступает). А в смысле вопроса Паниковского – Балаганова: «А ты кто такой?»

Если ты неизвестно кто – значит, и говоришь неизвестно что.

А если ты что-то из себя представляешь, то любые твои оригинальности и нестандартности будут рассмотрены.

«Представьтесь, пожалуйста» – как говорят секретарши начальников.

Совершенно правильный подход.

Потому что истина – не внутри текста. Она снаружи, и часто довольно далеко от того, что написано в книжке. Особенно в тех областях, где нет четких правил вывода умозаключений (как в математике) и нет повторяемых и проверяемых экспериментов (как в физике, химии, современной биологии). Впрочем, там тоже свои проблемы, ну да ладно. Останемся в иллюзиях, что есть «точные науки». Это полезное заблуждение.

В гуманитарных сферах (включая литературу и литературную критику) истина – это производное от власти. От права авторитетно сказать: вот это истина, а это – ложь. Или же скептически воскликнуть: «Что есть истина?» – лучший, интеллигентнейший способ возразить против любого утверждения или мнения.

Авторитетно – вот ключевое слово. А уж как авторитет завоеван – дело десятое. Драматург Всеволод Вишневский, когда читал свою пьесу перед театральной труппой, клал на стол маузер. И все слушали, боясь дохнуть, и аплодировали после каждого акта. О наивные времена диктатуры пролетариата!