Мама для Жеки (СИ) - Кострова Валентина Викторовна

- Мы обязательно съездим. Жеке тоже надо показать море! – рука в моей ладони дрогнула, на губах застыла искусственная улыбка. Предпочел не зацикливаться на этой реакции.

- Если потребуется, я могу иногда забирать Женю из садика, когда ты не сможешь.

- Да? – внимательно посмотрел на Полину, ее предложение удивило, учитывая, что до этого дня она никогда не предлагала помощь. Я никогда и не просил.

- Если тебе несложно, то хорошо.

Мы молча уткнулись в чашки. Между нами отношения строились медленно, как дом своим руками, каждый кирпичик доверия нужно было заслужить, осмотреть и только потом класть в фундамент. Я боялся повторения прошлых ошибок.

***

Жека бежала впереди. Периодически останавливалась, оборачивалась, потом опять бежала. Мы направились на детскую площадку, где была компания местной детворы под присмотром любящих бабушек и мам. За год мы уже знали друг друга в лицо, и в глазах многих я видел жалость, сочувствие, от соседей личную жизнь не скроешь, а те как сарафанное радио. Даже если захочешь скрыть что-то, не получится. Жеку постоянно пытались угощать то печеньками, то конфетами. Я мягко, но категорически пресекал такое задабривание. Еще раздражало, когда какая-нибудь постоянно сердобольная бабулька пыталась обнять моего ребенка, считая, что та недополучает ласки и любви. Жека не понимала этого отношения, отпихивала от себя незнакомых людей и бежала ко мне. Без истерики, просто пряталась в ногах. Она сама не любила, когда посторонние лезли к ней. Обнимать, целовать, жамкать позволяла узкому кругу людей, куда относился я, семья отца, Валька с Мариной, Костя с Марианной. Остальные не допускались в близкий круг. Даже Полина. Разрешала иногда той, по праздникам, гладить себя по голове.

- Папа! Смоли! – позвала Жека, стоя на малышовской горке. Увидев, что я обратил на нее внимание, скатилась и со смехом побежала ко мне. Отряхнул песок с шорт, она потянулась к пакету, где лежала ее бутылка и печенье.

- Женя! – маленькая рука замерла возле пакетика с печеньем. – Руки грязные! – объяснил свою интонацию. Достал салфетки, вытер грязные ладони, после этого позволил ей взять вкусняшку.

- Вадим! – голос со стороны был смутно знакомым. Рядом со скамейкой, где мы сидели, стояла женщина. Она держала перед собой сумку и жадно рассматривала Жеку, которая с любопытством смотрела на нее, но прижалась ко мне.

-Здрасти, Ольга Ивановна! – сухими губами выдавил из себя. Рефлекторно поставил дочь между коленками и одной рукой обнял, но ей это не понравилось, передернула плечами. А мне хотелось схватить ее и убежать, скрыться. Почему-то я испугался.

Ольга Ивановна робко присела на край скамейки и все так же молча рассматривала Жеку. Та уже потеряла интерес, доела печенье, запила водой и спихнула мою руку, побежала к горке. Проводив ее тревожным взглядом, посмотрел на женщину. Она на меня. Хотелось о многом спросить, но слова застревали где-то внутри. Нервно начал крутить обручальное кольцо, этот жест от Ольги Ивановны не укрылся. Ее губы тронула слабая улыбка. Я эту женщину от силы два-три раза видел. Перед свадьбой, в день свадьбы, и где-то перед родами Милы. Мила не любила звать в гости своих родителей в Москву, аргументируя тем, что они живут далеко, билеты дорогие, да и разместить их негде. Я с этими соглашался. Не мои же родители.

- Она на тебя похожа! – взгляд Ольги Ивановны был устремлен на Жеку. Я подобрался, напрягся, ждал объяснений, почему она тут появилась. Не прошло и года, как говорится. Впервые соизволили увидеть внучку. До ухода жены они ее видели только по фотографиям.

- Почему вы здесь? – нервы не выдержали, резко спросил, сужая глаза. Мать Милы вздрогнула, часто заморгала и посмотрела на меня немного виновато, обреченно, тоскливо.

- Она не знает, что я сюда пришла.

- Я не спрашиваю, что она знает или нет, я спрашиваю, почему вы здесь?

- Ну так внучка же…

- Внучка? – хотелось зло расхохотаться, но лишь стиснул зубы, улыбаясь. Хотя испуганные глаза говорили о том, что это скорей оскал, чем улыбка. – Вы такая же бабушка, как и некоторые – мать! – умышленно избегал называть жену по имени. Боялся, что сорвусь, что начну требовать, просить, умолять дать ее координаты. А так что-то безликое, человек за пределами моей жизни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Я завтра уезжаю. Вот захотелось посмотреть на внучку. Ведь так и не удалось увидеть ее до вашего расставания. Понимаешь, о том, что вы разошлись, Мила мне рассказала, когда я сюда собралась ехать. Поверь, до недавнего времени мы с Иваном Николаевичем думали, что вы вместе. Мила как-то размыто говорила о вас. В общих словах. Потом призналась, что разошлись, что ты у нее забрал ребенка и запретил к нему приближаться…

- Что? – громко воскликнул, заставив рядом присутствующих людей оглянуться на нас. Ошеломленно смотрел на тещу, пытаясь осмыслить ее слова. – Она сказала, что я забрал ребенка? – от возмущения задыхался, открыв рот, как рыба на берегу. Ольга Ивановна нахмурилась. Похоже, признание дочери и моя реакция не совпадали друг с другом.

- Она так сказала… Что на самом деле произошло?

- Ничего. Ничего криминального или оригинального, - отвернулся от Ольги Ивановны, ища глазами дочь. Как Миле такое в голову могло прийти? Наверное, не хотела выглядеть в глазах матери кукушкой. Ведь проще обвинить мужа, сделать из него тирана, чем признаться в своем бездушии. Посмотрел на тещу, которая так же смотрела на Жеку. Она знала, где сейчас Мила. Я мог бы сейчас попросить у нее контакт, адрес и поехать к жене. Вопрос только: зачем?

- Она одна или с кем-то? – осторожно спросил, вспоминая черный джип во дворе в тот вечер, когда Мила ушла. Ольга Ивановна быстро на меня посмотрела, долго молчала, словно раздумывала, что и как сказать.

- Там все сложно. Для меня многое непонятно. Как, например, то, что Антон не знает о тебе и дочери. Либо Мила ему не рассказала, либо как-то по-другому сказала. Мне запретила упоминать ваши имена и искать встреч. Он богат. И она за него держится. Ты же знаешь, у нее пунктик по этому поводу. Потому я и удивилась, когда вы поженились. Миллионами и перспективами ты не обладал.

Я слушал и сжимал руку в кулак. Понял и принял факт: Мила не вернется. Никакие силы ее не заставят благополучную жизнь оставить ради ребенка. Уверен, что даже идеальная бровь не изогнется, если ей показать фотографию Жеки. То, что она так хотела – она имела сейчас и дорожила этим. Мы были лишними в ее жизни, чужими, вычеркнула просто и без трагизма, придумав свою версию нашего расставания для родителей, умолчав о нашем существовании перед новым мужчиной. С которым спала. С которым строила какие-то планы. Кости в пальцах хрустнули. Кольцо больно впивалось в кожу.

- Ольга Ивановна, - посмотрел на женщину. – Если рассудить здраво, я не вижу смысла вам вторгаться в жизнь Жеки, я не хочу ей постоянно объяснять, кто вы и кем приходитесь. Я не хочу отвечать на вопрос, почему не приходит мама. Потому что у меня на него нет ответа. Не говорить же ребенку, что мама просто кинула его ради богатой жизни! Это трудно, почти невозможно, но лучше нам вычеркнуть друг друга из жизни. И если где-то встретимся, сделать вид, что не знаем друг друга, пройти мимо. Думаю, у вашей дочери еще будут дети, а у вас внуки… - ощутил предательские слезы на щеках. Поспешно вытер их ладонью, избегая теперь смотреть теще в глаза. – Возможно, я не прав… но поверьте, мне самому от этого не легче. До этого дня я тешил себя надеждой, что она вернется… когда-нибудь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Вадим… - голос женщины был полон сочувствия и какого-то понимания. – Ты хороший. Жаль, Мила этого не поняла. Она хоть и моя дочь, но это не значит, что я полностью на ее стороне. Я тебя понимаю… – ее прохладная рука легла на мою руку, я вскинул глаза. Ольга Ивановна ласково улыбнулась. – Можно попросить тебя только об одной услуге? – она ждала моей реакции. Неохотно кивнул. Женщина торопливо достала из сумки блокнот с ручкой, что-то там нацарапала.