Любовь и дружба в 6 'Ю' - Диана Ю. Лапшина

раз в день. Это всегда смешило меня, но зубная щетка Бочкина стояла и в нашем доме – в гостевом стаканчике.

В ванной было красиво. И все в ней было. Кроме одной щетки. Две стояли, а третьей… третьей не было!

Он взял ее с собой на Урал!

Теперь я знал, что с ним все в порядке. Оставалось найти этого дурака. Долгорукая взяла меня за руку и сказала:

– Мы его найдем. Он взял блокнот и карандаши. Он где-то рисует.

Родители Бочкина заметно повеселели. Уверенность Долгорукой оказалась очень заразной. Теперь никто не лил слез, не пил валерьянку и не причитал. Мама Бочкина тут же позвонила в полицию – да-да! Его искала полиция, представьте себе! – и сообщила, что ее сын, шестиклассник Митя Бочкин, захватил с собой:

– свидетельство о рождении,

– банку тушенки,

– пачку овсяного печенья,

– теплую одежду,

– зубную щетку и тюбик клубничной пасты для малышей до шести лет (о, этот Бочкин!),

– блокнот для рисования,

– коробку цветных карандашей,

– рисунок со стены.

В полиции видимо сказали что-то хорошее, потому что мама Бочкина посветлела лицом, и даже голос у нее стал звонче.

Но самое главное открытие сделала Долгорукая. Внимательная вредная Долгорукая, ставшая причиной всему, зачем-то вышла на балкон и там, среди занесенного снегом хлама, увидела два сухих длинных пятна. Она издала победный клич и запрыгнула обратно в теплую комнату.

– Он взял лыжи!!! – закричала она, приплясывая. – Он взял лыжи и палки!

– И тысячу рублей из копилки, – добавил отец Бочкина, – копилка пуста.

– Куда может уйти человек с тысячей рублей? – спросила нас Долгорукая. Мы задумались. Тысяча рублей – серьезная сумма, но далеко не улетишь, значит самолеты, поезда и теплоходы отменяются.

– Хорошо, – сказала Долгорукая, – оставим тысячу, куда может пойти человек двенадцати лет на лыжах посреди города?

– В парк, – сказал я, – в парке есть лыжня здоровья…

– Человек на лыжах, с рюкзаком, тушенкой и зубной щеткой? – грозно уточнила Долгорукая и посмотрела на меня большими прекрасными глазами.

– Да хоть на Урал, – сказал отец Бочкина.

И тут… сам не знаю, как это я вдруг вспомнил! Я вспомнил, что у Бочкина есть…

– Дача! – воскликнул я. – На дачу! Человек с лыжами, тушенкой, зубной пастой и блокнотом для рисования может отправиться на дачу!

– Вот! – победно произнесла Долгорукая. – Вот видишь, Пустельков, что бывает, если приложить мозг.

А потом мы выбежали из дома, сели в машину отца Бочкина и помчались на дачу Бочкина. Кто бы мог подумать, что я окажусь там в ноябре!.. А ведь Бочкин с первого класса приглашал меня на дачу, и даже мои родители были не против, но мне все время было некогда.

А теперь я ехал туда и больше всего на свете хотел увидеть Бочкина. Я то сердился на него, то вдруг начинал улыбаться, как дурачок, так что Долгорукая взяла меня за руку и больно сжала ее.

– Спокуха, – сказала она шепотом, – а школа теперь все-таки моя, Пустельков. И тебе придется с этим смириться.

Я не смирялся. Я подумал, что это даже неплохо, что теперь у нас в школе есть человек вроде Долгорукой. Рисковый и умный. Пускай и девчонка. Лишь в одном она была не права.

– Наша, Долгорукая. Наша школа, – поправил я.

– Мне нравится эта девчонка все больше и больше, – сказал мужчина с коляской. – Поначалу выглядело так, словно она черт в юбке!

– Оторва, – согласился мужчина с портфелем, – ведь окна побиты, дверь испорчена, ключи украдены… Это нельзя сбросить со счетов.

– Иногда хорошие люди вынуждены совершать плохие поступки, – пожала плечами старушка. – Я считаю себя хорошим человеком, но кто-то… кто-то (и она пристально вгляделась вдаль) кто-то может считать иначе, ведь жизнь не черно-белая, знаете ли.

Все замолчали. Я тоже замолчал. Мысль о том, что жизнь не черно-белая, меня не удивила, это я и сам уже знал. Но слова о хороших людях, вынужденных совершать плохое, показались мне грустными. Как просто все было бы, если бы можно было знать – вот хороший человек, а значит, все, что он делает, хорошо и правильно. Но себя-то, себя я считал хорошим человеком! Вот, в чем суть. А меж тем, будучи вполне себе хорошим, оказался на поверку так себе другом, например. Это я уже видел совершенно ясно.

А слезы математички? Ведь ей досталось по моей вине и только по моей.

– Понимаете, – сказал я, – иногда хороший человек просто делает что-то такое, что, возможно – возможно! – выглядит не очень хорошо со стороны, особенно если начать разбираться и думать, но когда он это делает, он вовсе не желает совершить что-то плохое! Я дружил с Бочкиным с детского сада – это было само собой разумеющимся, в первом классе нас посадили за одну парту, мы сдружились еще больше, а как иначе? Но я всегда воспринимал это как…

– Как данность, или случай, – подсказала женщина с собакой. – Я сама не раз рассаживала учеников и сознаю, что стала виной и причиной многих дружб, если можно так выразиться. Просто рука судьбы! Посадил Иванова с Сидоровым, вот они уже и лучшие друзья. Посадил Смирнову с Морозовой – и вот они уже ходят вместе на переменах, вместе идут домой, шушукаются. А ведь я сажала их парами, часто не зная, кто они и что. Первый хуже видит, он садится вперед. За вторым нужен особый пригляд, и вот он уже в паре с первым. А это два отдельных человека. Они, может быть, никогда и не заметили бы друг друга, если бы однажды я не посадила их за одну парту. Удивительно, но я никогда не думала об этом! А ведь тут есть, над чем задуматься. Удивительно.

Она погладила собаку, и собака коротко тявкнула.

– Так что там на даче? – напомнил парень с телефоном. – Бочкин оказался там?

Да. Бочкин оказался там. Я первым увидел его. Дорога от ворот оказалась не чищена, и я, выскочив из машины, погрузился в снег по пояс и попер, как танк, вперед. «Желтый забор вон за теми соснами!» – крикнула мне вслед мама Бочкина, и я пошел туда, с трудом вытаскивая ноги из глубокого, самого чистого снега на свете.

Он рубил дрова во дворе. Мой спокойный тихий друг Бочкин закрутил рукава свитера до самых локтей и уверенно взмахивал топором. Движения его были точны и красивы. Он скинул шапку, и я увидел, что на лбу блестят бисеринки пота, а челка мокрая. Он уже