Несерьезные размышления о жизни - Саша Антонова

— Что это?

— Я, конечно, не геолог, но очень похоже на самородок золота.

— Откуда в средней полосе России может взяться месторождение золотых самородков? Здесь все, что можно добыть, уже добыли!

— Кто ж его знает. А вдруг еще кое-что осталось… Когда-то на территории современной Москвы серебряные рудники были. Что мешает реке размыть неизвестное месторождение и принести самородки сюда… Так. Сматываемся, — он тревожно огляделся по сторонам. — Или мы следующие кандидаты в мумии.

— Федя, давай напрямик! — запаниковала я.

Мы рванули, не разбирая дороги, подальше от опасного места. Федор прихрамывал впереди и тащил меня за руку. Я, как могла, уворачивалась от веток и старалась не спотыкаться на кочках.

— Мы, кажется, не в ту сторону бежим, — просипела я на последнем издыхании.

Ельник кончился, стали попадаться березы и осины, а поле разнотравья так и не появилось.

— Вот, черт! — растерялся он.

— А-а-а, мы заблудились, — зашмыгала я носом. — Вдруг мы на минное поле попадем, вот будет потеха…

— Лизавета, не реви, Земля круглая, куда-нибудь да выйдем. Вон там, посмотри, просвет.

Мы двинулись в ту сторону. Федор потянул носом.

— Дымком попахивает. Стой здесь. Я — быстро.

— Не-ет! — взмолилась я. — Я ж от страха умру…

Как индейцы на тропе войны, мы неслышно передвигались от дерева к дереву и общались знаками.

Под прикрытием дикого жасмина мы затаились и смогли рассмотреть опушку. Даже не опушку, пространство, расчищенное от леса. За прогалиной виднелся омут, черный, зловещий, неподвижный. У самой воды стоял шалаш. Рядом был разложен небольшой костер. Над ним на треноге висел котелок.

Из шалаша вышел Леший в спецодежде. Он постоял у воды, потянулся всем телом так, что захрустели суставы, повернул голову и посмотрел прямо на меня. Низкий лоб, близко посаженые глаза и срезанный подбородок — лицо человека с ярко выраженными умственными отклонениями.

Я перестала дышать, а душа очутилась в желудке и забилась там птицей.

Леший шлепнул комара на лбу и скрылся в шалаше. Я смогла выдохнуть и вернуть душу на место. Бледный Федор показал мне несколько жестов, которые в переводе означали: «Соколиный глаз и Верная нога осторожно отступают к своим вигвамам, стараясь не пуститься в паническое бегство».

На этот раз, не мудрствуя лукаво, мы быстрым наметом двинулись вдоль реки и вскоре вышли к валуну и поляне незабудок. Оказывается, мы сделали петлю и вернулись к исходной точке, омут находился выше по течению реки.

В лесу уже начало смеркаться, когда мы достигли водяной мельницы и остановились перевести дух. Дышали мы, как загнанные лошади. Доведись кому-нибудь увидеть нас, тот бы решил, что два путешественника только что совершили побег из логова кровожадных людоедов. Измазанные глиной, с паутиной в волосах, мокрые, исцарапанные, мы представляли собой жалкое зрелище. Федор умудрился где-то порвать рубашку, и клок ткани болтался на рукаве.

Не сговариваясь, мы повернули обратно в лес и под прикрытием деревьев пробрались к флигелю, а уж там короткими перебежками, воровато озираясь по сторонам, пробрались в дом.

— Лиза, — сказал Федор, вваливаясь вслед за мной в светелку. — Чует мое сердце, здесь творятся нехорошие дела. Монстр с ярко выраженным синдромом Дауна шастает по лесу и швыряется золотыми самородками. Мумии пропадают из-под носа, и контрольно-следовая полоса окружает поместье. Увольняйся-ка ты из компаньонок и первым же литерным уезжай домой. Всех денег не заработаешь. А с работой я тебе помогу — к знакомым ребятам в банк пристрою.

— Ты что, Федор, как же я брошу Эмму Францевну, Глашу и дядю Осипа?! Они мне как родные. А Гоша? Его же искать надо!

— Лизавета, ты ведешь себя, как упрямый ребенок. Какой из тебя защитник? Смех один. Не лезь в игры, которые не понимаешь!

— Вот и уезжай, если ты такой трус. Что ты тут все вынюхиваешь? Зачем весь дом перерыл? Почему за мной по пятам ходишь?

— Я-то уеду, а вот ты как здесь жить будешь? Лазать по деревьям, сидеть в ямах, прикидываться бедной Лизой?

Опасаясь длинных ушей Глаши, мы орали друг на друга шепотом. Я с трудом вытолкала Федора, оставив последнее слово, конечно, за собой. Не могла же я признаться, что меня здесь держит то же чувство, которое заставляет исследователей продираться через джунгли, погружаться в пучину океанов и лезть в жерло вулканов. Видимо, в меня попал микроб любопытства, и я заболела этой болезнью в тяжелой форме. Охота — пуще неволи!

Неволя, рабство, плен… Только испытав на собственной шкуре прелести кандалов, начинаешь по-настоящему ценить свободу. Сердце сжимается от гнева, и слезы бессилия набегают на глаза. Хвост болтается безвольным придатком, уши никнут в печали.

Но минуты уныния сменяются небывалым подъемом и бешеной жаждой жизни. Зубы, когти, мозги — все работает для достижения святой цели свободы.

Почему одно существо стремиться поработить другое? Зачем подвергает мучениям? Что является мотивом такого неадекватного поведения? Ответ банален: гордыня. Во имя гордыни совершаются величайшие ошибки и чудовищные преступления. Непомерное самомнение питает корни зла…

Глава 10

Я расчесывала мокрые волосы перед маленьким зеркалом в светелке и думала, что за несколько недель, проведенных в Трофимовке, я загорела, посвежела, исчезли тени под глазами, а волосы отрасли и прикрыли уши. Я познакомилась с интересными людьми, и жизнь моя приобрела аромат романтичной опасности, который заставлял быстрее биться сердца княжны Таракановой и Марины Мнишек… А почему Федор усомнился в том, что я Лиза? Он что-то подозревает? Или ляпнул сгоряча?.. Надо с Федором поосторожней…

— Лизавета Петровна! — постучала в дверь Глаша и прервала мои размышления. — Барыня зовут в зимний сад на ужин. Просят одеться поприличней.

Я вспомнила, что не ела с утра, и облачилась в вельветовые брючки и белую шелковую блузку в рекордные сроки. Интересно, кто к нам пожаловал на этот раз?

На полном ходу я влетела в оранжерею и застыла в растерянности.

Китайские фонарики подсвечивали пышную зелень растений. Круглый стол был накрыт на четыре персоны, его украшал серебряный канделябр на семь свечей. Около стола стояли трое: Эмма Францевна в изящном шелковом платье абрикосового цвета времен декаданса, с неизменным лорнетом в руке; Федор, умытый, в чистых джинсах и клетчатой рубашке; молодой мужчина в бежевых брюках и коричневом поло. Грива роскошных волос, высокий лоб, аристократический нос и глаза, от выражения которых девушки обычно впадают в безумное состояние. Не смотря на отсутствие д'Артаньяновской бородки и усов, я узнала в этом красавце того, кто был изображен на поляроидной фотографии. Живьем он был даже еще лучше. Мужчины как раз обменивались приветственным рукопожатием. — Лиза, узнала ли ты Владимира? — сказала Эмма Францевна, делая ударение на последнем слоге имени. — Помнишь, мы познакомились прошлой весной в Бадене?

Гость повернулся в мою сторону и удивленно приподнял одну бровь, но тут же завораживающе улыбнулся и шагнул ко мне.

— Лиза, ты безумно хороша, — тихо проговорил он, прикладываясь к моей руке, и заглядывая в глаза тем особенным взглядом, от которого начинается головокружение, сердечные перебои и мозговая беспомощность.

Голос отказал мне служить, поэтому я смогла только кивнуть головой и не упасть в обморок.

Процесс рассаживания вокруг стола и большая часть ужина ускользнули от моего сознания. Кажется, я ковыряла вилкой в тарелке, натянуто улыбалась и изо всех сил старалась не смотреть в его сторону.

Я очнулась оттого, что какой-то слонопотам топтал мою ногу под столом. Федор наступил на левую босоножку и бросал выразительные взгляды на мою чашку. Оказывается, я переложила в чай половину сахарницы и продолжала изводить продукт в ритмичной последовательности.

Отставив сахарницу, я бросила незаметный взгляд на остальных участников трапезы, и с облегчением обнаружила, что Владимир увлеченно рассматривает бриллиант на руке Эммы Францевны.

— …несомненно, пять карат. Неужели, полная парюра включала в себя шестнадцать предметов? И все камни были такого же качества? Поразительно!

Я засмотрелась на Владимира. Как он красив, и как хорошо разбирается в ювелирных изделиях. Неужели Лиза для него стащила все драгоценности Эммы Францевны?

Так, минуточку… Если Лиза убежала с ним, то Влад знает, что я самозванка. В таком случае, почему он не объявляет об этом во всеуслышанье? Выходит, Лиза нашла себе другого возлюбленного. Как, она бросила такого упоительного мужчину?! Не может быть!.. Возможно, они убежали вместе, затем поссорились, Лиза от него ушла, но к Эмме Францевне не вернулась. Коварный соблазнитель раскаялся и приехал сюда, просить прощения. Интересно, прощать мне его или не прощать? А драгоценности? Они все еще у него или Лиза прихватила их, покидая любовное гнездышко?