Ереван. Мифология современного города - Светлана Лурье

– Может Ереван как центр Армении?

– Нет! Когда первый раз я ехала в Лачин (район Карабаха), со мной в автобусе одна женщина ехала. Как только мы доехали до границ Сюника, вот в эту дорогу въезжаешь, коридор, она показала сразу на Лачин и сказала “Ереванцы – здесь, а карабахцы – там”. В Ереване. И вот в том плане, что карабахцы стали хозяевами Еревана. Но дело в том, что ведь в Лачине не только ереванцы. И потом я несколько раз там сталкивалась с этим: все говорят, вот мы ереванцы, приехали жить здесь. Причем это говорят люди, которые не жили в Ереване. Жили в Абовяне, или там в Нор Хачне. Спрашиваешь: откуда ты? Говорит: я из Еревана. Я спрашиваю: где твой дом? Отвечает: в Нор Хачне. Или опять? Откуда ты? Из Еревана Где твой дом? В Аштараке. То есть это не Ереван, а ощущение такое, что они ереванцы. Интересно. И вот так совершенно едино они отвечали, что они из Еревана. А вот в Степанакерте наоборот. Там совсем другое отношение к ереванцам. На улице они сразу разбирают, кто из Еревана. Я очень громко, как всегда, говорила. И все прохожие оборачивались. И моя подруга мне сделала замечание. Она сказала: “Слушай, ты ведешь себя как ереванка. У нас и раньше не очень хорошо к ним относились, а сейчас как будто ты пришла и диктуешь как бы. А ереванцы считают, что карабахцы задавили сейчас ереванцев.

– Об этом сейчас много говориться. Вот президент карабахский и вообще карабахцы пришли и нас подчинили.

– Это – типичный снобизм русскоязычных армянских интеллигентов. Они считают, что они приобщены к российской культуре.

– А что не так? Это и сейчас верно.

– А вот об американцах – сейчас самая модная тема их ругать.

– Ереван – центр чего?

– Все формируется в Ереване, а потом распространяется уже в несколько искаженном виде в провинцию. Идеи, формы поведения, культура.

– А вот вам не кажется, что влияние периферии сейчас сильнее, чем влияние города на периферию.

– Какой периферии?

– Армянские районы, скажем так.

– А Араратский район – периферия?

– В принципе, периферия. В сознании ереванца – периферия. Ереван, он больше ничего не замечает.

– А Карабах – центр?

– Интересный вопрос очень. Карабах -центр для самих карабахцев. Карабах ереванцами воспринимался как граница, как какой-то фронт. Карабах – явно не центр.

– Нет, мне кажется, что в предшествующий период было как бы два центра, Ереван и Степанакерт.

– Да. Ереван и Карабах одновременно были конкурирующими центрами.

– В принципе у армян есть еще два центра – Лос-Анжелес и Москва. Именно сейчас воспринимаются центры одного порядка – Ереван и Карабах и центры другого порядка – Лос-Анджелес и Москва.

– А почему Лос-Анджелес центр? В каком плане? Он что-то решает для Армении?

– Ну, наверное, решает. Кое-что решает. Многие оттуда получают деньги.

– Но как влияет Лос-Анджелес на поведение армян?

– Или не идеи?

– Лос-Анджелес почти не влияет. Но вот Москва точно влияет. Москва это что-то очень престижное в представлении нашего народа.

– Было, наверное?

– Нет, есть до сих пор!

– Если в Москве бывал – значит уже такой парень крутой.

– Это до сих пор есть. Например парни из нашего двора, те, которые поехали в Москву жить. Если кто-то был в Москве и общался там с кем-то – это уже говорит о каком-то классе.

– Я на улице познакомился с парнем. Он вторым вопросом: “А ты были в Москве? … Ты был в Москве!” Сразу он изменился.

– И это часто спрашивают: ты в Москве был? А в каком году? А в каком районе жил? А с кем ты там общался? Я сказал, что очень коротко там был, не успел ни с кем общаться.

– Знаете, что самое интересное. Я заметила только что. Вот этот ереванский стереотип, когда с кем-то знакомишься: откуда ты, из какого таган Еревана. И когда человек приезжает из Москвы… Вот я вспоминаю, вот я приехала, меня многие спрашивали, где я там жила. А Москва это не такой город. Это другой контекст. Контекст Еревана, то, что действует в Ереване переносят на Москву.

– А какой там контекст? Нет ли там аналога таган или мазла?

– У них соседей даже, может, не знают близких.

– Может у них люди приезжали из деревни и создавали свои маленькие мирки.

– Я два года, например, останавливалась в Марьиной Роще и только потом я узнала, что это Марьина роща, потому, что у них как-то так назывался магазин.

– Вот тот раз в передаче, “Старая квартира” говорили, как Арбат сделали закрытой улицей и там люди рассказывали, как они помнят своих арбатских соседей. Вот те, кто жили на таких улицах – там другой колорит, другой тип общения. Но в новых районах я думаю не так.

– А сейчас восприятие Москвы какое? Москвы, Петербурга, России?

– Ну Петербург здесь особенно не фигурирует. Москва – это центр. Но это понимается для кого как. Для одних, Москва – это место, где можно сделать хорошие деньги. А для других – это место, где можно попасть в хорошие театры или музеи.

– Воспринимается, как место, где можно приобщиться к высокой культуре. Вот здесь провинциализм, а там уже центр.

– Я очень много раз сталкивалась с тем, что говорят, я боюсь теперь ехать в Москву. Я очень любил Москву, но теперь я боюсь столкнуться с враждебностью. Я боюсь увидеть, то, что стало.

– Наш сосед говорил: я боюсь, я боюсь. Он аспирантуру там кончал и работал там. Сурик. 10 лет он не был в Москве после этих событий и вот наконец в этом году он поехал в Москву, после такого расставания. А когда вернулся, сказал: я ненавижу этот город. Он, который обожал, целыми днями только о Москве и говорил, для него это был единственный, я не знаю, символ и критерий, он совершенно изменился.

– Есть ностальгия по старой Москве.

– Я как-то обратила внимание, что в Ереване часто можно услышать песню “Дорогая моя столица, золотая моя Москва”.

– Правильно. Очень многие пели эту песню.

– Ее пели от депрессии, от одиночества.

– Наша соседка каждое утро раз по десять от тоски пела эту песню.

– От одиночества такую песню! Другую хоть бы!

– Многие как символ ненавистной новой Москвы воспринимают памятник Петру. Петр, который, всю жизнь ненавидел Москву, и вот его памятник…

– Он страшный, он огромный, весь этот Петр, он такой железный.

– А вот интересно: Ереван, Москва, все эти советские города стали меняться вместе. Вот когда говорят: Ереван потерял свое лицо?

– Я сравнивала лица городов начала девяностых годов. Я в эти годы активно ездила и в Петербург, и в Москву, и в Тбилиси, и, разумеется, Ереван. Удивительная параллель. Все наши города вдруг стали базарами, просто открытыми базарами, и внутренне, и внешне; и люди стали одновременно и покинутыми и одинокими.

К семидесятым годам самобытная культура Еревана достигла своего пика. В самом начале девяностых она рухнула. Ереван, казалось, превратился в город почти не помнивший самого себя, свои истоки, свои ценности, свои мечты, свое предназначение. На горол, как густой туман опустилось темное облако апатии и безысходности. Потом он вроде бы преободрился, расцвел яркой рекламой, разноцветной подсветкой многочисленных уличных кафе. Он, проживший четыре года без электричества, теперь купался в нем, словно бы стремясь наверстать упущенное. Но прежним Ереваном он не становился. Словно бы память после долгих годов прострации не вполне вернулась к нему. Он, казалось, перестал быть живой легендой, городом-мифом. И даже политическое первенство, казалось уступил молодому и напористому Степанакерту. Так казалось. Нынешние студенты, чьи голоса, Вы, читатель: только что слышали, практически не помнят прежнего Еревана. Тогда, когда все рухнуло, они были еще детьми. И выросли они в период безвременья. Я (С. Лурье) никогда не забуду рассказ одного учителя. В ответ на замечание: ты теряешь время, ученик ответил: а сейчас нет времени. Но эти мои студенты, которые ничего не должны помнить, не могли помнить, каким-то чудом помнили все. Они говорили другими словами, чем старые ереванцы, использовали другие образы, но в них был не просто ереванский дух, в них самих жила легенда о Ереване, жил Ереван как легенда. Что-то самое важное они впитали в свою плоть и кровь. Для меня этот разговор был неожиданностью. Я совершенно иначе представляла себе современную армянскую молодежь, более вестернизированной, что ли. Ничуть не бывало, а потому миф о Ереване еще не окончен. Новое поколение – его полноценные носители. Эти юные жители города-мифа.

– -------------------------------------------------------------------------------

[1] Атамян С. Армянская община. Историческое развитие социального и идеологического конфликта. М.: изд-во политич. литературы, 1955, с. 4.

[2] Атамян С., с. 5.

[3] Атамян С., с. 72.

[4] Тер-Минасян А. Безальтернативной демократии не бывает. // Зеркало мировой прессы. – Ереван. – 1991. – N 9, с. 3.

[5] Зейтунцян П. Пьесы. Ер.: Советакан грох, 1981, с. 130.

[6] Атамян С., с. 138.

[7] Авякян Р. Молодость древнего города. Ер.: Айастан, 1968, с. 54 – 55.