Потапыч - Павел Юрьевич Беляев

ощутил, как по шее стекает пот. Он прокатился вдоль позвоночника под майку, и это было очень противно. Я попытался сглотнуть, но во рту пересохло, и горло только больно спазматически дёрнулось.

— Отодвигайте кровати от стен! — скомандовал я.

— Сова нас убьёт! — запротестовал Глюкер. Кажется, при этом у него от страха стучали зубы.

— Немного, сантиметров на десять. До утра она этого точно не заметит. Ну же!

Пацаны медленно и с опаской выбрались из своих ненадёжных укрытий и ступили на холодный линолеум. За кровать они взяли вдвоём и тихонько приподняли её, чтобы не создавать шума.

— Мою тоже, — процедил сквозь зубы я, сосредоточенно перебираясь на пустующую кровать. — Есть!

Над ничьей койкой почти около раковины я нашёл то, что так долго искал — небольшое вздутие штукатурки. Дальше, стараясь быть как можно аккуратнее, я пробил ручкой дыру почти у самого стыка между местом, где отделка плотно прилегала к стене, там она от времени и сырости набухла едва заметным пузырём. Потом я отломил небольшой кусок побелки с острыми краями и продемонстрировал пацанам свой трофей.

— Ты собираешься заты́кать этим тварей из стен насмерть? — предположил Миха. — Может, всё‐таки лучше ручкой?

Я объяснил:

— Помимо известняка, в состав побелки входит ещё мел. Мы попробуем использовать этот кусок штукатурки вместо него.

Увидев, что пацаны смотрят на меня в таком ужасе, будто перед ними конченный псих, я решил, что нужно разжевать понятнее.

— У Гоголя в «Вие» Хома Брут рисует вокруг себя круг, и упыри с вурдалаками не могут до него добраться. Такая же фигня ещё в нескольких книгах. Мы используем штукатурку как мел и тоже заключим свои кровати в круг. Хз, что там за твари, но, может, и для них сгодится?

Пацаны удивлённо переглянулись, а потом тоже бросились отколупывать известь. Через несколько минут вокруг наших кроватей нарисовались неровные, пузатые, больше эллипсы, чем круги.

Мы стояли, положив руки на пояс, и втроём мрачно смотрели на свои художества.

— Диман, а эти круги точно прокатят? — озвучил Глюкер общие опасения.

— Откуда я знаю? Но, наверное, лучше перестраховаться.

— Как? — спросил Миха, не сводя взгляда с кругов.

Над головой хрустнуло.

Мы вздрогнули и инстинктивно стали спиной к спине. Толстый зажал себе рот, чтобы не заорать, и тихонько заскулил. Миха выхватил у меня ручку и, стиснул её в кулаке, как нож. Я стоял, как тормоз, не представляя, что делать.

Несколько тварей пронеслись внутри стены с просто оглушительным топотом. Я наклонился и при помощи куска штукатурки заключил нас троих в круг, который получился чуть более ровным, чем те, в которых стояли наши кровати.

— Этого мало, — сказал я. — Надо защищаться всеми доступными средствами. Пацаны, у вас есть карандаш и желательно ластик?

У Глюкера где‐то валялся огрызок простого карандаша, но, чтобы до него добраться, надо было выйти за черту, а твари в стенах носились туда-сюда, и покидать даже такое ненадёжное укрытие, как круги на линолеуме, совершенно не хотелось.

В окно постучали.

Глюкер тут же вскрикнул, и мы все обернулись на звук.

— Шестая палата! — раздалось из коридора. — Тишина!

Мы стиснули зубы.

Окно снова запотело, и за ним в свете фонаря через дорогу можно было разглядеть только какой‐то полуразмытый силуэт.

Тень какого‐то существа.

— Блин, блин, блин… — твердил, как заведённый, у меня над ухом Глюкер.

Раздался противный скрип, какой бывает, если кто‐нибудь с усилием проведёт пальцем по мокрому стеклу. На запотевшем окне одна за другой проявились кривые буквы, которые складывались в «Тук-тук». Они медленно вырисовывались прямо на наших глазах.

Я вдруг ощутил, как волосы на голове, шее и руках встают дыбом. Миха на всякий случай зажал Глюкеру рот и предупредил, чтобы тот даже не думал орать.

Под надписью «тук-тук» на окне кто‐то медленно вывел смайлик в виде знака равно со скобочками: =).

Уже мокрая от пота майка противно прилипла к спине.

— Она издевается! — прошипел Миха.

— Хто? — пробубнил ему в руку Глюкер.

— Та тварь!

— Фто, ефли квугов мало? Фто, ефли они не помогут? — канючил толстый.

— Не нагнетай, — сквозь зубы процедил Мишка.

— Он прав, — услышал я свой голос. — Хз, что там с этими кругами. Может, их надо нарисовать идеально ровно, чтобы подействовали. А то ещё в некоторых книгах пишут, что круг должен быть не линией, а всякими каббалистическими символами.

— Да? — с сомнением протянул Миха. — Тоже Гоголь?

— Лавкрафт.

— А, ну, если Лавкрафт…

— Фто тафое кавалефтифеские симфолы?

— Хватит титьки мять! — прохрипел я. — Глюкер, давай свой карандаш! Я напишу на окне пару охранных символов, а вы пока сгоняйте на кухню: вдруг там в хлебнице чего завалялось.

— А что, и про хлеб в твоих книжках пишут? — прищурился Миха.

— Не! — помотал головой наш третий товарищ, наконец отделавшись от Михиной ладони. — Это он стопудово в «Сверхъестественном» подглядел!

Честно говоря, я и сам не помнил, откуда это взял, но вроде как где‐то упоминалось, что солёное тесто может послужить хорошим оберегом от всякой нечисти. Вроде от вампиров. Может, даже у Брэма Стокера в «Дракуле».

Короче, солёное там или нет, я надеялся, что тесто в принципе может помочь нам хоть чем‐то.

— Я один не выйду, — между тем заявил Глюкер.

Вдвоём мы с ним перешагнули защитную черту и осторожно приблизились к тумбочке. Пока наш неустрашимый товарищ рылся в своих вещах и стучал зубами, я караулил его, то есть тревожно оглядывался по сторонам.

— Девочки! Четвёртая палата! Тишина! — раздался из коридора голос Совы.

Должно быть, у девчонок тоже творилась какая‐то чертовщина.

— Есть! — воскликнул Глюкер и вытянул вверх огрызок твёрдо-мягкого карандаша.

— Шестая палата! — тут же отозвалась постовуха.

Мы притаились.

— Теперь за хлебом!

— Я не пойду!

— Глюкер, тебе поверят больше нас всех, что тебе неожиданно есть среди ночи захотелось! — уговаривал его я.

— Он больше меня жрёт! — обиженно прошипел толстый, указывая пальцем на моего друга.

Тут, конечно, он был прав.

— А по виду не скажешь! — тем не менее настаивал я. — Тем более постовухи знают, что у тебя желудок слабый.

И тут, конечно, прав был уже я. Что у Глюкера слабый желудок, в смысле больной, в смысле у него там какая‐то язва была или гастрит — об этом знал весь этаж.

— Один не пойду.

— Мы что, тут Димана одного оставим? — напустился на него Миха. — Ты с крышей поехал?

— Идите! Если вы поторопитесь, то со мной ничего не случится.

— Ага, щаз-з! — фыркнул Мишка, и я был очень благодарен ему за это. — В ужастиках всегда так и случается: двое куда‐нибудь ушли, оставив кого‐то в одиночку, и привет!