Потапыч - Павел Юрьевич Беляев

— Да? А я тоже к вам приду.

— А мы постовой нажалуемся. И будем гонять её каждый раз, как ты к нам намылишься.

— Тогда и Диму выгонят, — упорствовал толстый.

— Я в третью уйду, там тоже один выписался, — брякнул я.

На самом деле я не слышал, чтобы оттуда кто‐то уходил, но понадеялся, что Глюкер не может знать этого наверняка, — мы не общались с пацанами из третьей палаты.

Прокатило бы это или нет, так и осталось загадкой, поскольку вмешался Хали-Гали.

— Нет, — решительно отмёл он наш с Михой шантаж. — Никто н-никого не ос-тавит в… в один-оч-честве! Мы с-своих не б-б… бросаем!

Он прошёл через всю палату и сел напротив Глюкера. Посмотрел толстому прямо в глаза.

— Марк, — сказал Хали-Гали, — п-пожалуйста, п-пойми: м-мы тут все в…

— В жопе! — радостно воскликнул Миха.

— …В одной л-лодке. Мы все з-за одно. Никто н-не б-бросит тебя, М-Марк. Но и т-ты н-не б-росай нас.

И, как ни странно, это подействовало. Минуту Глюкер тупо глядел на нашего умника, а потом вдруг кивнул и выдавил:

— Ладно. Что мне надо сделать?

Мишка с Хали-Гали принялись пересказывать план. Когда с этим было покончено, все вчетвером сходили до чайника с водой, хотя пить хотел только Миха. Потом так же толпой вернулись обратно в палату.

Время уже близилось к отбою, и мы с потаённым страхом ждали ночи. Старались это не обсуждать, но каждый временами с тревогой посматривал за окно. Мы больше не возвращались к теме диверсии завтрашнего дня — зачем обсуждать всё одно да потому? Мы играли в дурака и пьяницу и травили анекдоты. Конечно, в такой обстановке никто из нас ни за что бы не вспомнил ни одного, и здесь на помощь приходил сборник сканвордов, который мы нашли под матрасом в первую неделю своего пребывания в больнице. Там целых три страницы были посвящены всяким смешным небылицам. Мы делились какими‐то личными историями из своей вольной жизни за пределами детской. Но при этом каждый из нас взглядом настороженно обшаривал палату, ожидая, что вот-вот раздастся первый «щёлк».

Раньше мы любили темноту и, бывало, не включали свет в палате до последнего. Теперь же первым делом мы зажигали его, а потом было всё остальное. Мы хлопали ладонью по выключателю, едва переступив порог, и тушили свет уже практически будучи в коридоре, если кому‐то нужно было выйти. Мы не оставались в палате одни и отныне ходили только вместе. И чем ближе подбиралась ночь, тем реже мы разлучались хоть на минуту, провожая друг друга даже до туалета.

Когда мы выходили в коридор, то видели то же самое нервное ожидание и у других. Теперь все пациенты знали о тех, кто живёт в стенах, и напряжённо ждали их появления. Все давно поняли, что когда это случится вновь, то взрослые ничего не поймут и, соответственно, не помогут. А то и сделают только хуже, заперев всех по палатам и оставив на произвол потусторонних существ. Когда мы стояли в очереди за ежедневной таблеткой, то между нами висело нечто неосязаемое и вместе с тем гнетущее.

Постовухи пристально следили за каждым, постоянно ожидая новых неприятностей. Они не знали, будет ли это снова приступ массовой истерии или какой‐то единичный случай, и на всякий пожарный готовились к самому худшему. Мы видели, как медсестра с первого поста зашла в тринадцатую палату с каким‐то шприцом. Все решили, что там было снотворное. Уверен, что нечто подобное постовухи приготовили и для нас.

На всякий случай.

Полицейский судорожно поглощал один стакан кофе за другим, не то от нервов, не то чтобы не сомкнуть глаз сегодня ночью, благо тремя этажами ниже, в поликлинике, стоял автомат.

Разговоры протекали какие‐то вялые, если не сказать искусственные. Они начинались ни с чего и могли оборваться прямо на середине. Люди просто замолкали, несколько минут смотрели в пустоту, а затем расходились. Но только затем, чтобы собраться через минуту другой компанией и повторить то же самое.

Наконец прогремел отбой, и мы разошлись по палатам. Медсёстры устроились на своих постах, как разбойники в засаде, чтобы пристально наблюдать за всем происходящим. Полицейский приготовил себе сразу два стакана кофе.

Мы лежали притихшие, натянув одеяла до подбородков. После того как к нам заглянула постовая, кровати пришлось расставить обратно по своим местам. Что тоже нисколько не добавляло присутствия духа.

— Давайте попросимся у Совы, чтобы спать со светом? — предложил Глюкер.

— Ага, так тебе и разрешили! — фыркнул Миха. — Тебя тут убивать будут, но постовухи даже не почешутся, лишь бы всё оставалось тихо.

Глюкер всхлипнул.

— Неужели мы совсем беззащитны против этих тварей?

— Нет, — услышал я свой голос.

Через мгновение я уже шуршал пакетами в своей тумбочке, пытаясь разглядеть там хоть что‐то в тусклом свете уличного фонаря.

— Что ты ищешь? — спросил Миха.

— Хз, — буркнул я, не отрываясь от своего занятия. — Что‐нибудь такое… Ну, типа ножа или ножниц.

— У тебя с собой нож? — тут же заинтересовался Глюкер. — Это же класс! Почему ты раньше о нём не говорил? Нам теперь есть чем отбиваться!

— Нет у меня ножа. Я сказал, что ищу что‐то типа. Понимаешь? Что‐то типа ножа и нож — это две разные вещи. Сам не знаю, что ищу.

— А, — разочарованно протянул толстый.

— А зачем тебе? — спросил Мишка.

— Мы будем защищаться, пацаны.

Однопалатники недоумённо переглянулись, а я всё рылся. Наконец у дальней стенки нижней полки нашлась старая шариковая ручка. Не ножницы, конечно, но хоть что‐то.

Схватив её, как спасательный круг, я забрался на кровать и принялся осторожно простукивать колпачком стену над выкрашенными старыми плинтусами.

Штукатурка в нашей палате держалась, как назло, крепко.

Я проверил всё, до чего смог дотянуться со своей койки, — каждый сантиметр — и через тумбочку перебрался к Мишке. У него штукатурка тоже была наложена просто великолепно. Маляры, которые делали тут ремонт, могли по праву гордиться своим трудом.

Трудом, который теперь нам, возможно, будет стоить жизней.

Когда я взобрался на стол и принялся простукивать стену над окном, раздался первый за эту ночь «щёлк». От страха я ощутил вдруг слабость в ногах и оттого чуть присел. Глюкер натянул одеяло на голову, оставив себе небольшую щёлочку, чтобы следить за происходящим. Миха забрался с ногами на койку и, уперевшись плечом в деревянную спинку, принялся вертеть головой туда-сюда, чтобы не упустить из виду чего‐нибудь важного.

Темнота вокруг нас словно сгустилась и стала плотной, как кисель. Ещё немного, и её можно будет есть ложками.

Я