Войны Суздальской Руси - Михаил Елисеев

Рать Изяслава двигалась по скованной льдом Волге. Отряды всадников расходились в разные стороны, налетали на беззащитные селения, где жителей забирали в полон, а строения сжигали. Многие пешие ратники ехали в санях и не отставали от своих конных товарищей. Черные пепелища отмечали путь воинства Изяслава Мстиславича. Вся территория до Углича — поля и устья Мологи подверглась жесточайшему разорению, огнем и мечом прошли по ней полки киевского князя. Одно лишь тревожило Изяслава — ни про Юрия, ни про черниговских и северских союзников ничего не было слышно, и князь буквально терялся в догадках, что же происходит на просторах суздальского ополья. Между тем там ничего не происходило.

Давидовичи и два Святослава действительно вступили в землю вятичей, но так и остались там. В Ростово-Суздальскую землю они вторгаться не стали, ожидая исхода противостояния между Юрием и Изяславом. Киевский князь узнал об этом, когда его рать стояла у места впадения Мологи в Волгу. Изяслав Мстиславич сразу понял, что его план по разгрому Юрия рухнул, поскольку существовала большая вероятность того, что Долгорукий знал о том, что никто на него с тыла нападать не будет. Вполне вероятно, что, исходя из этого, Юрий Владимирович и переместил свою рать ближе к Ростову, перекрывая врагу путь в центральные области княжества. Изяслав мог сколько угодно свирепствовать на окраинах Суздальской земли, но для того, чтобы сокрушить мощь Юрия, ему надо было прорываться в район суздальского ополья. А этого в сложившейся ситуации он себе позволить уже не мог. Поэтому киевский князь и не рискнул идти на Ростов, где мог столкнуться с полками Долгорукого, а остался на месте с главными силами, отправив новгородцев на Ярославль. Он прекрасно понимал, что в данном случае не рискует ничем, поскольку его дядя вряд ли пойдёт спасать этот город, оставив без прикрытия путь на Ростов и Суздаль.

Так и произошло. Ярославль и все окрестные волости подверглись беспощадному разгрому и разорению, но это был последний успех Мстиславичей. Наступила весна, снег стал таять, и кони уже шли по брюхо в воде, когда войска передвигались по льду Волги и Мологи. Была реальная опасность, что рать Изяслава в буквальном смысле погибнет во время возвращения домой. Все боевые операции были свернуты, и князья повели своё воинство назад. Причем полки опять разделили, и Ростислав повел своих людей и киевлян к Смоленску, а его брат опять отправился в Новгород. Там Изяслав мог строить из себя победителя, хотя и должен был понимать, что результаты войны однозначно были не те, на которые он рассчитывал.

Да и летописи по-разному оценивали итоги этого похода. К примеру, Ипатьевская отмечает, что войска киевского князя «и полонъ многъ принесоша, и много зла земли той створиша». Новгородская I летопись старшего извода более конкретна: «И мъного воеваша людье Гюргево, и по Волзе възяша 6 городъкъ, оли до Ярославля попустиша, а головъ възяшя 7000». Оно и понятно, ведь именно новгородцы обогатились больше всех, совершив рейд к Ярославлю! Уж что-что, а считать они умели…

Лаврентьевская же летопись заостряет внимание на совершенно другом моменте: «Дошедъ Волгы и повоевавъ ю и не успе ничтоже Гюргеви».

Летописец прямо заявляет: дошли Мстиславичи до Волги, всё там разорили, но на большее не сподобились и ничего существенного Юрию сделать не смогли. О том свидетельствует и Воскресенская летопись: «Изяславъ же съ братом не успевши Юрью ничтоже, и возвратишася оттуду». Поэтому можно смело говорить о том, что, невзирая на внешний успех, поход киевского князя завершился большой стратегической неудачей.

Изяслав свой ход сделал, теперь очередь была за Юрием.

Из Новгорода Изяслав Мстиславич отправился в Смоленск, а оттуда уже в Киев. И здесь произошло то, что спровоцировало его новое противостояние с Долгоруким. Понятно, что Юрий никогда бы не оставил без последствий разорение своей земли и пошел бы к Изяславу с ответным визитом, но случившееся значительно ускорило этот процесс.

Дело в том, что по возвращении из похода доброхоты донесли киевскому князю о том, что его двоюродный брат Ростислав Юрьевич злоумышлял на него и вообще вынашивал планы по захвату Киева. Трудно сказать, что в этом было правда, а что нет, вполне вероятно, что Ростислав действительно мог зондировать почву относительно своих перспектив в Южной Руси и обзаводился полезными знакомствами. При желании и соответствующей интерпретации такие действия можно было трактовать как деятельность заговорщика. Что же касается Изяслава, то он был раздражен итогами своего похода в Ростово-Суздальскую землю, и вполне вероятно, что Ростислав просто попал под горячую руку. В.Н. Татищев пишет, что киевский князь хотел было произвести по данному поводу тщательное расследование, но под нажимом своего окружения принял другое решение. Решение, ставшее роковым.

Вызвав к себе Ростислава, он долго перечислял свои благодеяния по отношению к нему, а затем обвинил в измене и черной неблагодарности. Оправданий двоюродного брата Изяслав даже слушать не стал, а просто заявил: «Пойди къ своему отцю» (Ипатьевская летопись). При этом все дружинники Ростислава были схвачены и посажены под замок, имущество конфисковано, а самого князя с четырьмя охранниками посадили в насад и отправили в Суздальскую землю. Трудно сказать, на что рассчитывал Изяслав, когда затевал это дело, но, как оказалось, он совершил большую глупость. Потому что Юрий Долгорукий, несмотря на разногласия с сыном, воспринял всё это как личное оскорбление, на которое надо было ответить. В итоге, сам того не желая, Изяслав ускорил войну.

Возвращение блудного сына князя Юрия оказалось тем детонатором, который взорвал Русь. Мы не знаем, что сказал отец лично Ростиславу, когда тот предстал перед ним. Зато мы знаем, что сказал Долгорукий официально, можно сказать, на всю Русь: «Тако ли мне нету причастья в земли Русстеи, и моим детемъ» (Лаврентьевская летопись). Как видим, властелин Ростово-Суздальской земли во всеуслышание заявил о том, что его права и права его детей ущемляются в Южной Руси и что он, как сын Мономаха, имеет там свою законную долю. А это подразумевало лишь одно: попранную справедливость придется восстанавливать силой. И получалось, что в данной ситуации прав Долгорукий, а Изяслав не прав и именно киевский князь является виновником грядущего кровопролития.

Юрий действовал быстро, стремясь застать своего противника врасплох. Князь сразу же объявил о сборе полков и, пока ратники стягивались со всего его обширного княжества, послал доверенных людей к Святославу Ольговичу и в половецкие степи. Первые должны были склонить новгород-северского князя к совместному выступлению против Изяслава, а вторые должны были нанять половецкую орду. Долгорукий всегда охотно использовал наемную степную конницу, и связи с половецкими ханами у него были достаточно крепкие. Когда всё было готово, 20 июля 1149 года Юрий Суздальский выступил в поход и повел полки на Киев через землю вятичей.

Что же касается Святослава Ольговича, то он вначале усомнился в серьезности намерений своего союзника и поэтому опасался сложить крестное целование Изяславу. Да и киевский князь, словно почувствовав колебания Святослава, направил к нему посла, который должен был напомнить князю о его обязательствах. Однако сын Олега Гориславича поступил мудро — он просто изолировал посольство, никого к ним не допуская и никуда киевлян не выпуская из отведенного им помещения. А сам тем временем ждал ответа от Юрия. И суздальскому князю удалось убедить союзника в серьезности своих намерений. Вот тогда Святослав и призвал к себе киевских послов, официально заявив им следующее: «Пойдите и скажите Изяславу Мстиславичу: возврати мне все пожитки Игоря, брата моего, и я с тобою буду; ежели же того не возвратишь, то я принужден свое искать, как мне Бог поможет» (В.Н. Татищев). Требование изначально нереальное, потому что от «пожитков» уже давно ничего не осталось, и в какую сумму их оценить, никто и ведать не ведал. Но Святослава это и не интересовало, ему был нужен лишь повод, а остальное было уже частности.

Изяслав Мстиславич всё так и понял, а потому отправил в Новгород-Северский новое посольство, снова напоминая Святославу о том, что он целовал ему крест на верность. Но для последнего это уже не имело никакого значения, поскольку именно Изяслава он считал главным виновником гибели брата и не собирался его прощать. Что же касается Давыдовичей, то они, как всегда, заняли промежуточную позицию. Уверяли в своей верности киевские власти, уговаривали Святослава Ольговича не складывать крестное целование Изяславу, причем делали это с большим шумом и помпой. А сами исподтишка внимательно следили за развитием ситуации и просчитывали возможные варианты дальнейшего развития событий.