Винчестер - Александр Кудрявцев

 Он подтвердил, что в семидесятые сюда приезжали многие, на стажировку на местных фабриках, в основном. Говорил, часто приезжали на швейную фабрику вьетнамцы – якобы на практику на швейную фабрику, а потом уже, ближе к девяностым только и делали, что контрабандные джинсы на рынке толкали и жвачки «дональд дак». Я спросила про американцев – он подтвердил, что и такие были, но знает о них мало. Зато дал мне координаты какого-то краеведа, он им часто исторические заметки в редакцию приносит – Валерий Палыч, местный интеллигент. Поэтому, говорит редактор, при встрече помни правило: «Пьяный интеллигент – тавтология, трезвый интеллигент – оксюморон». Так что завтра и иду на встречу, уже перезвонила и договорилась.

 Ты извини, что много болтаю не по делу, просто очень скучаю по тебе. А когда пишу письмо, представляю, что говорю с тобой, будто ты здесь, со мной. 

 Держись. Где бы я ни была, ты всегда можешь поговорить со мной. А это значит – я рядом».

 - Немой, слышь, Немой! – я проснулся от того, что меня сильно встряхнули за футболку. Сквозь слипшиеся ресницы мутнела физиономия Гриши.

 - Гриня, дай поспать, а… - я было отвернулся, но тут же вздрогнул от боли в плече. Гришина лапа вцепилась, как стальная рука Терминатора.

 - Вставай давай! – рявкнул он.

 Я выразительно посмотрел на его толстые пальцы на своей футболке.

 - Базар есть, - хмуро сказал Гриня, чуть помедлил и ослабил хватку.

 Во главе стола посреди камеры восседал Седой. Рядом выстроились в шеренгу обитатели хаты. Все как один смотрели на меня.

 - Ты присаживайся,- спокойно сказал Седой, не сводя с меня колючих глаз.

 - А то как бы не упасть! – добавил Чита, блеснув железными фиксами.

 Решив не спорить, я опустился на табурет. В самый последний момент его выбил ногой Савелий, и я растянулся на полу.

 - Не быкуй, Сява.

 - А чо он, - ответил Савелий и посмотрел на меня из-под низких надбровных дуг.

 - Предъявляй, Гриня, - повернулся Седой к Грише, который присел на табурет напротив. Мы сидели глаза в глаза, как оппоненты на ток-шоу. Зрители притихли.

 - Короче. - веско сказал Гриша и поднял руку с неработающими часами, - Как. Они. Попали. К тебе?

 - Не совсем понял, о чем ты, - я пытался говорить ровным голосом, но получалось плохо.

 Общественность подозревала меня в крысятничестве. Это значит, что спасать свою задницу  предстоит в самом прямом смысле.

 - Гришины часы нашли у тебя. Под подушкой, - пояснил Седой, ухмыляясь, - давай, колись. Зачем взял?

 - Я не брал его часы, - я огляделся в поисках поддержки, но единственный человек в этой хате, который мог быть за меня, являлся сейчас главным обвинителем.

 - Обоснуй.

 - Во-первых, мы с Гришей… ну, приятели типа… - я помялся, - а во-вторых, сами прикиньте, зачем мне его неработающие беспонтовые часы?

 - Беспонтовые?! – рявкнул Григорий. – Это ты беспонтовый, мудель! Часы эти мне баба из Японии подарила, это котлы ее деда-самурая, семейная тема, а она их мне подарила! Любовь! – после этого слова Григорий зачем-то погрозил кулаком. - Перед расставанием сказала, приеду через десять лет, если сохранишь, я за тебя замуж выйду, и в Японию уедем. Вот последний год остался, я ей скоро письмо…

 - Гриня, - поднял ладонь Седой и посмотрел на меня, - ну что?

 - Да зачем они мне? – я развел руками. – Для меня это просто неработающие котлы…

 - Они серебряные, с гравировкой, - Седой прищурился, - ты за телефон свой чем расплачивался?

 - Ничем, - буркнул я.

 - Откуда бабки взял?

 - Один человек помог…

 - Какой человек?

 Отпираться было глупо.

 - Девушка моя. Она за меня волнуется.

 - Странный ты человек, Немой, - сказал Седой, - альфонс, что ли? Или гастролер? Мы за тебя пробили уже. Ты ведь бомж. В Питере без году неделя, приехал хрен знает откуда, прописка хрен знает где. А бабу уже подыскал. Что скажешь?

 - Кто часы у меня нашел?

 Зрители переглянулись. Седой кивнул.

 - Я котлы на твоей шконке нашел. Я! – Чита подошел вплотную, дыша вонью. – И чо? Чо ты мне предъявишь, фраер? Ты – никто. Ты здесь никто.

 Из под замасленного куска туалетной бумаги на столе выполз большой черный таракан. Я проводил его взглядом.

 «Ты – никто».

 Это я уже слышал…Я его уже видел… И тараканы… В том городе был зоопарк живых насекомых…коммуналка…девушка… зэк со стажем…и кухонный нож.

 Точно! Теперь я вспомнил. Как же… Старый знакомец… Чита.

 Неудивительно, что я его сразу не узнал. Такие как он все одинаковы: мелкие, вертлявые, с запавшими глазками и тонкими губами.

   - Ну? – рявкнул Седой.

 - Он подставил меня. Нарочно. У него мотив есть, - я неотрывно смотрел в маленькие Читины глазки. – Правда…Боря?

 Терять было нечего – я оказался в одной камере со смертельным врагом, который сделает все, чтобы я быстрее сдохнул.  

 - Обоснуй.

 Гриша вертел непонимающей головой, переводя взгляд то на меня, то на Читу. Седой нахмурился. Савелий приоткрыл большой рот.

 - Короче, - сказал я, - телега была такая…

 Глава 4. Зоопарк живых насекомых

 На тихих окраинах того городка стояли ветхозаветные бараки для рабочих семей. Их мрачноватые общие квартиры так и назывались по-питерски - коммуналки. В одной из таких снимала комнатушку Аня. Аня была красивой и хрупкой. Мне казалось, что я ее любил.

 Еще в городке работало странное заведение - «Зоопарк живых насекомых», куда я повадился ходить после работы. Там, среди стеклянных кубических миров, напичканных пестрыми заморскими жуками и лаковыми скорпионами, я изобрел секретную игру.

 Если приблизить лицо к стеклу одного такого ящика близко-близко, свершится Превращение...

 Перед потрясенным наблюдателем во весь горизонт распахнется инопланетный ландшафт. Потрясенный наблюдатель увидит, как в причудливых поселениях затаились неведомые создания, живущие по своим, неведомым пришельцу законам. И пахнет в лицо то ли затхлостью, то ли враждебностью, то ли равнодушием...

 Ты стоишь на пороге иного мира. Гость, которого не ждали. Иди-отсюда-мальчик-не-мешай...

 Меня это забавляло. Но иногда такое «чувство зоопарка» находило, когда я открывал дверь коммуналки, где жила Аня.

 Делал шаг в неприветливое полутемное пространство  - и тот же самый запах. То ли затхлость, то ли враждебность, то ли равнодушие.

 А потом девушка, снимавшая комнатку в этом мирке, целовала меня в щеку, и наваждение исчезало.

 Вот и сейчас…

 - Привет! - Аня улыбалась мне на пороге коммуналки. – А я блины жарю!