Уроки - Николай Сумишин

- Разве это не правда? - добивался ответа Роман.

- Настойчивый! - засмеялся Костя. - Ну-ну, не сердись... Так здесь, говоришь, радость, потому что там плачут? Бывает... Человеческая жизнь так сложно и так мудро переплетается. Пусть ты и непричастен к кому-либо, а влияешь на его судьбу - уже тем, что ты есть, что ты живешь на белом свете. Каков ты - вот главное, ибо отсюда начинается твое влияние на окружающих. Так я полагаю... А сейчас, старик, мы навестим Мироновича. Идет?

- Может, неудобно. Поздно, уже ночь...

- А мы в хату заходить не будем. Посмотрим на окна: если светятся - с Мироновичем плохо, если темно - порядок, спит старина, отдыхает. Как?

- Пойдем!

Роману нравилось общество Кости, и он искренне утешался, что их неожиданная встреча будет продолжаться еще во всяком случае полчаса, столько потребуется времени, чтобы дойти на другой конец поселка, где жил Миронович, и возвратиться назад.

- Каков ты - вот главное мерило нашего общежития, - вернулся Костя к предыдущему разговору. - Миронович учит, что равнодушно проходить мимо подлости разных сортов - тяжкий грех перед потомками. Он просто смотрит на такие вещи. Он обладает своим мерилом. Миронович посмотрит на человека, спросит у него, ну, что-нибудь, и сразу же скажет, кто перед ним. Думаешь, чудак Миронович?

Роман промолчал. Возражать не хотелось, а говорить вопреки тому, что не так давно провозглашал перед матерью, - тем более.

- А впрочем, можешь не отвечать. Судя по разукрашенному лицу, ты единомышленник Мироновича. Вмешался, наверно, куда-нибудь, за кого-то заступился, а на соотношение сил не обратил внимания. Бывает... - Костя остановился возле штакетника, прямо напротив окон высокой каменной хаты. Окна сине поблескивали в темноте, словно налитые водой. - Все хорошо, старик, - прошептал Костя. - Спит наш Миронович... Идем отсюда, не то подумают, сомнительные люди бродят возле двора...

Какое-то время шли молча. То, что с Мироновичем все в порядке, Романа и Костю обрадовало, они стали как-то ближе друг другу. Во всяком случае, Роман почувствовал к Косте неограниченное расположение, так хотелось сказать ему что-нибудь приятное, благодарное. А что скажешь?..

Костя не умел долго молчать.

- Завтра утром забегу к Мироновичу и доложу: на службе полный порядок! Костя Дяченко сдал экзамен... Я, старик, был сегодня аппаратчиком. В полном смысле. Впервые доверили. Раньше, бывало, с другой смены вызывали, а сегодня меня поставили. И я, кажется, справился. Во всяком случае, нареканий не слышал, рекламаций не было. - Костя засмеялся удовлетворенно, и Роман подумал, что Костя счастлив своей работой, вообще счастливый парень. Все у него щедро смазано и притерто в жизни. Об этом Роман и сказал Косте, но тот, к большому удивлению Романа, иронично отнесся к его словам и надолго замолчал, словно прикидывая, в самом ли деле он счастливый.

- А что такое счастье? - спросил наконец Костя, повернувшись к Роману.

- Счастье? Ну... Это радость, когда что-нибудь сделал, чего-то достиг. Когда уже стоишь твердо на ногах и наслаждаешься жизнью...

- ...когда тебя уже не терзают сомнения и колебания, особенно сомнения о твоем будущем. Да?

- И это.

- Не дождешься, старик! Сомнения - это вечные твои спутники... Счастье... это возвышенное людьми понятие, это вечное желание и вечное неудовлетворение... Сколько людей - столько и определений. Я, к примеру, сказал бы так: счастье - то, чего человек не имеет, но что он очень хотел бы иметь.

- Неясно.

- Человек никогда не чувствует себя абсолютно счастливым, потому что всегда хочет больше, чем имеет. Потому что всегда, достигая заветного, чувствует: нет, не то. И начинает снова... Человек не чувствует себя абсолютно счастливым, но он счастлив тем, что ищет и находит.

- Спорная философия.

- Возможно. А вообще, кто знает, что это такое - счастье. Сидим как-то с Мироновичем, я что-то там говорю, как всегда. Потом, когда я уже высказал много кое-чего, он сказал: "Счастливый ты, Костя!" Сказал это, зная мою жизнь, мою историю! "Я счастливый?" - переспрашиваю и смеюсь. А он смотрит на меня своими добрыми глазами: "У тебя, дружок, в будущем больше, чем в прошлом". Вот так! Такое вот оно, наше счастье... Сегодня я выстоял смену и уже чувствую себя именинником. А мне - запомни! - не нравится это дело. Не нравится, и все тут!

Роман был сбит с толку. Он вспомнил вчерашний разговор, даже отдельные слова вспомнил, когда Костя расхваливал свою профессию сахаровара.

- А вчера...

- Вчера я неискренне говорил о своей работе, - мрачно произнес Костя. Ты меня извини, старик... Не нравится мне это дело! Не нравится... Сердишься?..

- Я? Нет, что ты! С чего бы это... Видать, здесь все сложнее.

Костя дотронулся до Романова плеча, и они надолго замолчали.

Поселок спрятал свои дневные чары, выглядел таинственным, незнакомым. Улица, освещенная мигающими фонарями, бежала в темную неизвестность, сужаясь, как железная дорога. Деревья по сторонам стояли в синеватой мгле какие-то напряженные, тревожные, словно задумали что-то недоброе друг против друга и думают-размышляют, как бы им перебежать освещенную границу и выяснить отношения. Они, возможно, и отважились бы на подобное, наверняка отважились бы - вон как даже наклонились для решающего прыжка, - но на их пути находились двое парней, которые неторопливо шагали посреди дороги.

- Как все привлекательно, таинственно в ночи, - сказал Роман.

- Женщины тоже привлекательны в сумерках, если даже они обладают физическими изъянами, - произнес, усмехаясь Костя и, вспомнив, видимо, что разговаривает с младшим по сравнению с собой на десять лет парнем, добавил: - Все привлекательно, когда его хорошо не видно.

- Удивительный ты парень.

- Скорее чудак. Чудак, потому что разумный человек, который хоть немножко уважает себя, не станет кривить душой... Я - шофер. Понимаешь, старик? Шофер... - В голосе Кости задрожали грустные нотки. - Мне нравилось это дело, как может нравиться что-то единственное в жизни. Мой отец тоже был шофером, и брат мой - шофер, и даже сестра младшая в городе работает таксистом...

Роман вдруг почувствовал, какую глубокую незаживающую рану носит в душе этот весельчак Костя.

- Так ведь можно сменить...

- Сменить... - Костя вздохнул, и Роману показалось, что он вот-вот заплачет. - Нет, старик. Я меченый.

- Меченый? Как э-это?

- А вот так. - Костя злорадно засмеялся, словно речь шла не о нем, а о каком-то другом человеке, чужом и ненавистном. - С больным желудком... далеко не уедешь... Баранка тяжелого грузовика, дальние рейсы, новые места и новые люди... все это голубой сон, утопия, сказочная мечта... Вот такое у меня счастье, старик... Еще тогда, когда от моего желудка осталась треть, когда врачи прописали абсолютный покой и тишину, я сказал себе: "Нечего хныкать, винить судьбу. Сам виноват..." Да, сам виноват, потому что по-всякому было в дороге. Нередко двое суток голодаешь, а потом - ресторан, друзья... Нечего хныкать, говорю себе, надо как-то устраиваться... Но тяжко выполнять свой приказ, очень тяжко, потому что душа, друг мой, выбрасывает такие номера, такие номера!.. Я очень хорошо понимаю Мироновича.

- Утерянное навсегда, - тихо сказал Роман. Его собственные тревоги вдруг уменьшились, показались мелкими, а некоторые вообще развеялись, исчезли. Душу заполнила только одна тревога - тревога за отца, которого он потерял навсегда, но память о котором хотелось сберечь чистой, незапятнанной.

Роман легко соглашался с Костей и искренне сочувствовал ему. Для себя же делал кое-какие выводы, и они его утешали. К примеру, полегшие ивы на берегу еще можно поставить, здесь еще не все потеряно. Тогда и к Мироновичу можно будет подойти и посмотреть честно в глаза. Просто надо приложить усилия, по-настоящему захотеть. И на заседании комитета комсомола он появится, потому что есть что сказать...

Костя притих, а Роман - слово за слово - разговорился. И рассказал все о своих последних приключениях. Костя только покачивал головой, о Василии сказал: "Все-таки найдет он себе горе..." Когда же разговор зашел об Иване Ивановиче, Костя оживился.

- Иван Иванович? Кто бы подумал?

Роман ничего не понял. Ему показалось, что Костя знает совсем не того Ивана Ивановича...

Костя, по мнению Романа, должен был бы сказать что-то на прощанье, как-то подытожить их запутанный и далеко не абстрактный разговор. Неужели не понимает, что он, Роман, сейчас барахтается в своих нерешенных вопросах, словно рыба в неводе: назад возврата нет и вперед не двинешься, потому что прямо перед глазами колышется невидимая сеть.

Но Костя ничего не сказал. Однако от пожатия его сухой и сильной руки к Роману пришло вдруг неизъяснимое желание скорее дождаться завтрашнего дня и одним махом разрешить все свои проблемы.

Домой Роман возвращался уверенный. Ему даже показалось, что когда он входил в хату, стал на голову выше, - пригнулся, чтобы не зацепить притолоку. Пригнулся к засмеялся. Посреди комнаты стояла встревоженная мать. В темноте она была похожа на привидение, которое распростерло перед ним объятья.