Право первой ночи - Екатерина Красавина

Я начинаю потихоньку злиться.

— Обычные фотки. В фас, профиль… Шишки бизнеса, звезды кино, эстрады.

— Как ты знаешь, это — не сфера моего интереса.

— Понятно.

Лысина опять вернулась в исходное положение, то есть скрылась за ширмой. А я побрела на кухню. Мать варила суп. И жарила котлеты. Существует мнение, что еда должна готовиться с любовью, иначе она будет невкусной. Наверное, это было правдой. Потому что мать ненавидела готовить и стояла на кухонной вахте исключительно, как она выражалась, из чувства долга. Вся еда была пропитана материнским долгом, как шкафы нафталином. Супы были либо слишком жидкими, либо пересоленными, котлеты пережаренными или полусырыми.

Если была возможность, я старалась перекусывать вне дома. Это было проще и вкусней.

— Есть будешь? — задала привычный вопрос мать. Она стояла у плиты и смахивала со лба волосы свободной рукой. Другая рука переворачивала котлеты. Я села на табуретку в углу и сцепила руки.

— Попью чай. Там остались баранки.

— Я брала их на работу.

— Тогда обойдусь без них. Одним чаем. Завтра куплю шоколадный рулет. И конфеты.

Мать ничего не сказала.

— Ника не звонила? Не говорила, когда придет?

— Ника? Нет. — Каждый раз при упоминании Ники мать настораживалась. — А что?

— Ничего! Просто я хотела спросить у нее: не брала ли она мой журнал.

— Ника не возьмет, — уверенно сказала мать.

Господи, как же они идеализируют свою любимицу. Покрыли сусальным золотом и заливаются умильными слезами при виде этого сверкающего ангелочка. Еще немного, и ей будут петь осанну.

— Не знаю, не знаю, — пробормотала я.

— Придет, и спросишь у нее.

— Конечно. Если бы только знать, когда и во сколько она явится, — поддела я мать.

По ее лицу пробежала судорога. Это был запрещенный прием. Я била мать ниже пояса в отместку за ее уверенность в Никиной непогрешимости.

— Наверное, скоро.

— Я тоже так думаю, — насмешливо сказала я. Пробыв еще пять минут на кухне, я поняла, что больше не могу выдержать ни минуты: влажность и духота здесь были, как в тепличной оранжерее. Я тихо выскользнула за дверь. Никто меня не окликнул. Наверное, мать даже не заметила моего отсутствия. Для родителей я давно была пустым местом. Я не обижалась, я просто констатировала факт.

Ника пришла в два часа ночи. Я спала чутко и поэтому сразу проснулась.

— Привет!

— Здорово! — Ника была навеселе. Хорошо, что не наркота, подумала я.

— Где была?

Ника ничего не ответила.

— Секреты?

Снова молчание. Раньше Ника не была такой. Она охотно трепалась о своих похождениях и даже расписывала их в весьма колоритных красках и подробностях. Я спросила у нее про журнал, но она округлила глаза и презрительно хмыкнула.

— Больно надо, — процедила она сквозь зубы. — Завалялся где-нибудь твой паршивый журнал. Найдется! Куда он денется?

— Мне он нужен сейчас, — возразила я.

— Зачем?

— Нужен.

Ника пожала плечами.

— Ничем не могу помочь. — Ника была в темно-синем платье из атласной ткани. В свете ночника платье переливалось, как павлиний хвост в лучах заходящего солнца. Она снимала колготки и зацепила их ногтем. Послышалось смачное ругательство.

— Хорошо провела время? — Меня разбирало элементарное любопытство.

— Нормально, — буркнула Ника.

— Откуда это платье?

— От верблюда.

— Богатый поклонник?

— Угу.

— И кто?

— Хватит! Отлепись!

— Ты что, не в настроении?

— В настроении. Но ты как репей. Чего цепляешься?

— Я не цепляюсь. Мне просто… интересно! Ника хмуро уставилась на меня. Я подумала, что моя сестренка даже очень ничего, если только стереть с ее лица эту злобную гримасу.

— Отстань со своим интересом! — заорала она.

— Тише! Родителей разбудишь!

— Расскажу… потом. Я хочу спать.

— Ладно, дрыхни, — милостиво сказала я. — Разрешаю.

Ну и обстановочка у нас в семье! Дом разбуженных медведей. К кому ни обратишься, все рычат или огрызаются. Ника совсем с цепи сорвалась. Конечно, завихрений в башке у нее всегда хватало. Но раньше она хоть иногда могла по-человечески разговаривать. А теперь… Может, поцапалась со своим хахалем, вот и срывается на меня, думала я, ворочаясь с боку на бок. В конце концов сон навалился на меня, и я уснула.

Глава 4

Майор Губарев пришел домой и с раздражением плюхнулся на старый развалившийся диван. Убийство Ольги Буруновой, секретарши президента «Алрота», казалось ему из тех дел, когда беготни будет много, а толку мало. Интересно, кому могла понадобиться секретарша? Может быть, метили в шефа, а попали в нее? Но такая версия имела бы право на существование, если бы, например, они ехали в одной машине. Или шли рядом. А так… Может быть, Ольга обладала какой-то ценной информацией и поэтому ее решили убрать?

Диван под майором жалобно скрипнул. Он поднял голову вверх и посмотрел на стенку. Над диваном висел рекламный постер актера, игравшего Леголаса в фильме «Властелин колец», которого он упрямо называл Легоплясом. И повесила его сюда дочка Дашка. Когда однажды побывала здесь и обвела его берлогу критическим взглядом.

— И ты здесь живешь? — спросила она, наморщив нос.

— Живу.

— Ой, — только и вздохнула она. — Хороша комнатенка.

А что делать? — философски сказал майор. Они с женой вот уже несколько лет жили отдельно друг от друга. И эта комната не являлась его собственной. Просто один друг предоставил ее Губареву во временное пользование, проявив мужскую и человеческую солидарность. И за это Губарев был ему безмерно благодарен. Иначе ночевать бы ему на улице или на вокзале, потому что своих метров у него не было. Прописан он был у родителей, но те ютились в малогабаритной трешке с его сестрой, у которой, в свою очередь, был никчемный муж, любящий поддать, и двое отпрысков.

— Помириться вам надо! Вот что! — выпалила Дашка.

Майор промолчал.

— Нет, пап, ну что вы в самом деле? Подулись друг на друга — и хватит.

Попала в точку, подумал про себя Губарев. Вопрос только в том, кто признает себя неправым и первым протянет руку… А это не так просто, как кажется со стороны. Тут говорят и гордость, и амбиции, и обиды, и много чего другого, что обычно бывает намешано в семейном котле за долгие годы супружества.

— Ты мала еще, чтобы судить родителей.

— Мала! Ха! Мне, между прочим, скоро шестнадцать стукнет. — Дашка встала напротив него, уперев руки в боки. Взъерошенная, сердитая. До боли похожая на него. Маленькой она напоминала Наташку. Но с годами в ней стало больше проявляться отцовского. Характер, решительность, взгляд темных глаз…

— Ладно, не кипятись. Не забегай вперед!